Глава 29

Не знаю, почему я начал таскать с собой в школу гаечный ключ.
   На то было много причин, и среди них сложно выделить главную. У  меня
постоянно болел желудок. И мне казалось, что окружающие настроены ко мне
враждебно, даже когда на то не было реальных оснований. Я боялся  упасть
во время физкультурных занятий, потерять сознание и увидеть,  очнувшись,
как все вокруг смеются и показывают на меня пальцами.
   Я очень плохо спал, и мне снились дурные сны. Сны такого рода,  после
которых можно проснуться с мокрой простыней.
   В одном из них  я  долго  бродил  по  подземельям  старинного  замка,
полуразрушенного, какие можно увидеть в исторических фильмах. Я внезапно
натыкаюсь на гроб. Крышка его открыта. Я заглядываю внутрь и вижу отца в
военно-морской форме. В него вбит кол. Он открывает  глаза  и  улыбается
мне, и зубы его превращаются в клыки.
   В другом сне мама делает мне клизму. Я  тороплю  ее,  потому  что  на
улице ждет Джо. Однако я вижу Джо уже в комнате:  он  выглядывает  из-за
маминого плеча, обнимая ее за грудь. По розовому  шлангу  клизмы  мне  в
задницу затекает мыльная пена.
   Было и множество других снов похожего содержания,  нет  необходимости
все перечислять. В общем спал я неважно.
   Я нашел тот гаечный ключ в гараже. Он  валялся  в  ящике  со  старыми
инструментами. На вид не слишком большой,  но  тяжелый.  Он  был  покрыт
ржавчиной с одного конца. Была зима, и я носил в школу огромный  вязаный
свитер. Каждый год на день рождения и на рождество тетя присылала мне по
такому свитеру. Он был длинный, прикрывал мне бедра, доходя едва  ли  не
до колен. Так что ключ, который я стал носить  в  заднем  кармане  брюк,
никто не замечал. А если кто и замечал, то ничего не говорил.
   На некоторое время стало полегче. Потом все опять вернулось на  круги
своя. Я чувствовал себя как  натянутая  гитарная  струна.  Каждый  день,
приходя домой, я здоровался с мамой, а затем поднимался к себе  и  падал
на кровать. Я иногда  плакал  в  подушку,  а  иногда  хихикал,  пока  не
начинало  казаться,  что  сейчас  кишки  мои  вывалятся  наружу.   Такое
состояние пугало меня. Согласитесь, все это было не вполне нормально.
   И вот тогда я чуть не убил мистера Карлсона. Помню как  сейчас,  было
третье марта. Шел дождь, и остатки снега  превращались  в  грязные  лужи
слякоти, хлюпающие под ногами. Думаю, не надо особо  подробно  описывать
происшествие, все вы были его свидетелями. Ключ был у  меня  в  кармане.
Мистер Карлсон вызвал меня к доске. Я терпеть не мог отвечать ему  урок,
потому что, слабо разбираясь в  его  предметах,  ощущал  себя  кретином.
Всегда, как он называл мою фамилию, меня бросало в пот.
   Не помню точно, чего он от меня хотел в тот раз. Кажется, речь шла  о
наклонной плоскости, будь она проклята. Помню, с какой  злобой  я  думал
тогда об этой чертовой плоскости и об этом негодяе, которому  доставляло
удовольствие делать из меня посмешище перед всем классом.  Он  спрашивал
меня, знаю ли я, сколько будет дважды два, и  знаком  ли  я  с  делением
столбиком, и называл меня "наш  юный  гений".  Когда  он  в  третий  раз
произнес: "Это замечательно, Чарли! Замечательно!  Прелестно!",  он  был
похож на Дикки Кейбла. Тот же голос, те  же  интонации.  Голос  был  так
похож, что я невольно оглянулся по сторонам. Так  похож,  что  рука  моя
невольно потянулась к заднему карману  брюк,  где  лежал  ключ.  Желудок
сжался в комок. Я боялся, что не удержу в себе  сегодняшний  завтрак,  и
крепче сжал челюсти. Ключ упал на пол, громко  звякнув.  Мистер  Карлсон
удивленно взглянул на него:
   - Это еще что?
   И он протянул руку.
   - Не трогайте, - быстро сказал я, наклонился и поднял ключ.
   - Дай-ка мне сюда эту штуку, Чарли.
   Мистер Карлсон протянул руку.
   Я разрывался на части. Такое ощущение, будто бежишь  одновременно  во
все стороны. Какая-то часть меня кричала - не слышно для окружающих,  но
вполне реально. Кричала, как испуганный ребенок в темной комнате.
   - Нет, - ответил я.
   Все смотрели на меня в этот момент. Наступила тишина.
   - Тебе придется выбирать, отдашь мне или мистеру Денверу.
   Затем со мной произошла забавная вещь. Наверное, в каждом из нас есть
такая невидимая линия, отделяющая одну часть  сознания  от  другой.  Как
линия, отделяющая освещенную половину планеты от  темной.  Кажется,  это
называется терминатор. Очень хорошее слово. Я вдруг неожиданно для  себя
пересек эту линию. Только что желудок  мой  выворачивался  наизнанку,  а
щеки горели, и вот я стал абсолютно спокоен.
   - Хорошо, сейчас Вы получите то, что  хотите,  -  я  медленно  поднял
ключ, как бы примериваясь, - сейчас, я прикину, куда Вы его получите.
   Мистер Карлсон вытаращился сквозь свои огромные очки и  поджал  губы.
Он был сейчас более чем когда-либо похож на клопа. Эта мысль  вызвала  у
меня улыбку. Я опустил ключ.
   - Хорошо, Чарли, - сказал он, - дай сюда эту штуку и иди к директору.
Я подойду туда после урока.
   - Иди в задницу, - ответил я и взмахнул ключом.
   Ключ ударился о матовую поверхность доски. Полетели крошечные кусочки
черной пластмассы и известковая пыль от мела. Мистер Карлсон  вздрогнул,
будто я нанес  повреждения  его  любимой  мамочке.  Это  было  для  меня
открытием. Я снова ударил по доске. И снова.
   - Чарли!
   Что-то весело напевая себе под нос, уже не  помню  что,  я  продолжал
молотить по доске. Мистер Карлсон вздрагивал и подпрыгивал. Глядя на его
прыжки, я чувствовал себя все лучше и лучше. Трансакционный анализ, дети
мои.
   - Чарли, я вижу, ты... Я повернулся к нему спиной и стал бить  ключом
по выступу для мела. В доске уже была порядочная дыра. Куски мела  упали
на пол, подняв облако белой и желтой пыли. В этот момент мистер  Карлсон
попробовал схватить меня за руку.
   Я повернулся и заехал ключом ему по голове. Всего один раз.  Но  было
море крови, он упал на пол, очки отлетели на несколько шагов в  сторону.
Возможно, именно это разрушило все очарование: вид его очков, валяющихся
на перепачканном мелом полу, и его ставшее  вдруг  голым  и  беззащитным
лицо.
   Похожее на лицо спящего человека, только  залитое  кровью.  Я  бросил
ключ на пол и, не оборачиваясь, вышел из класса. Я пошел в  директорскую
и рассказал, что произошло.
   Джерри Кессерлинг усадил меня в патрульную машину, а мистера Карлсона
отправили в центральный госпиталь, где рентген показал  у  него  перелом
черепа. Я впоследствии узнал, что из его мозга вытащили  четыре  кусочка
лобной кости. И еще хорошо, что все закончилось именно так.
   Потом были переговоры. Бесконечные переговоры со старым добрым Томом,
с Доном Грейсом, с моим  отцом  и  со  всеми  перечисленными  лицами  во
всевозможных комбинациях. Кажется, единственный человек, кто не принимал
участие в решении моей судьбы, был наш сторож мистер Фазио.
   Отец сохранял восхитительное спокойствие.  Мама  постоянно  принимала
транквилизаторы, но ему все это было ни к чему. Он все  время  оставался
холоден как лед, и лишь по задумчивым взглядам, которые он иногда бросал
на меня, я понимал, что меня ожидает серьезный разговор с  ним  наедине.
Этот человек мог  задушить  меня  голыми  руками,  сохраняя  все  то  же
бесстрастное выражение лица.
   Были длинные и трогательные извинения, которые  не  без  удовольствия
выслушивали забинтованный мистер Карлсон и его  жена,  дама  с  каменным
лицом: "...Чудовищный проступок... Я не  помнил  себя...  Не  знаю,  как
выразить свое сожаление..." Передо мной, правда, никто не  извинялся  за
то, что я был выставлен круглым  идиотом  и  стоял  пол-урока,  потея  и
пытаясь сдержать тошноту. Глупо было  ожидать  таких  извинений,  как  и
извинений от Дика Кейбла или Даны Коллет.
   Я провел пять часов в камере, пока отец и бьющаяся  в  истерике  мама
("Почему ты сделал это, Чарли? Почему? Почему?") приходили к  соглашению
с полицейскими, вносили деньги в залог, договаривались  с  мистером  Кар
лсоном... Но с его женой найти общий язык  не  удалось,  она  продолжала
настаивать на том, чтобы мне дали как минимум десять лет.
   По дороге домой отец бросил мне сквозь стиснутые зубы, что  я  должен
буду зайти в гараж, как только переоденусь.
   Пока я натягивал джинсы и старую рубашку, я не переставал  думать  об
этом приглашении. Мне хотелось, как это обычно бывает в  таких  случаях,
выйти на дорогу и уехать куда-нибудь подальше. Но сейчас что-то  во  мне
отчетливо протестовало. Я был приглашен, и я должен пойти.
   В конце концов, нам действительно есть что сказать друг другу.
   Итак, я пошел в гараж.
   Там пахло плесенью, машинным маслом, но чистота была  необыкновенная.
Папочка занимался этим сам.  Гараж  был  его  местом,  в  нем  было  все
необходимое и ничего лишнего. К стене была прислонена косилка. На прочно
вбитых в стену гвоздях аккуратными рядами были развешаны инструменты для
ухода за садом и лужайкой. Шляпки гвоздей образовывали идеальную прямую.
Аккуратность, граничащая с идиотизмом. Тачка  стояла  в  углу,  а  рядом
лежали тщательно перевязанные бечевкой пачки старых журналов:  "Аргози",
"Блюбук", "Тру", "Сэтэдэй Ивнинг Пост".
   Отец стоял посреди гаража, одетый в старые вылинявшие форменные брюки
и рубашку, в которой он ездил на охоту. Я заметил,  что  он  стареет  на
глазах. Раньше у него была прекрасная спортивная фигура, но избыток пива
привел к выпячиванию брюшка. На носу даже с такого расстояния были видны
лопнувшие сосуды, и морщины вокруг глаз и у  рта  казались  глубже,  чем
обычно.
   - Что делает мама? - спросил он.
   - Спит.
   Она стала много спать последнее время, после того, как стала пить эти
таблетки. Дыхание ее стало кислым и сухим.
   - Прекрасно, - он кивнул, - это то, что нужно, не правда ли?
   Он начал снимать ремень, сообщая мне при этом:
   - Я собираюсь содрать с тебя шкуру.
   - Нет, - ответил я. - Ты этого не сделаешь.
   Он замер в недоумении:
   - Что?
   - Если ты попробуешь приблизиться ко мне с этой штукой, я выброшу  ее
к чертовой матери.
   Голос мой дрожал и срывался.
   - Я давно собираюсь это сделать, с тех пор, как я был маленьким, а ты
швырял меня на землю, а потом лгал маме... Ты  бил  меня  по  лицу,  как
только я сделаю что-нибудь не так, не давая шанса  исправить  ошибку.  Я
собираюсь это сделать с той самой охоты.  Помнишь,  что  ты  сказал?  Ты
сказал: "Я отрежу ей нос, если застану в постели с кем-нибудь".
   Он смертельно побледнел:
   - Ты ничтожество, безмозглое и бесхарактерное существо, и эти  бредни
прибереги для психиатра. Незачем обливать меня своими помоями.
   - Ты скотина! - я уже перешел на  крик.  -  Ты  просрал  свою  семью,
своего единственного сына. Твоя жена сидит на колесах, она скоро  станет
законченной наркоманкой. Ну, попробуй, возьми меня, если можешь!  Да  ты
просто пьяный мерзавец, черт возьми!
   - Лучше остановись, Чарли, -  произнес  он.  -  Пока  вместо  желания
наказать тебя ты не вызвал у меня желания тебя убить.
   - Попробуй! - заорал я еще громче. - Я хочу убить тебя уже  несколько
лет! Я ненавижу тебя! Ублюдок!
   Он медленно двинулся на меня.  Все  это  напоминало  кадры  какого-то
кинофильма. Он сжал в руке свой морской ремень. Затем замахнулся им,  но
я успел нагнуться, и пряжка, скользнув по моему плечу, с громким  стуком
ударилась о тележку.
   Я смотрел на выпученные глаза отца и вспоминал,  что  именно  так  он
выглядел, когда злился на  меня  за  разбитые  стекла.  Неожиданно  меня
заинтересовал вопрос, не имел ли он  привычки  так  вытаращивать  глаза,
когда занимался любовью с мамой. Боже, неужели  она  лежала  под  ним  и
смотрела в эти отвратительные глаза? Эта мысль потрясла меня так, что  я
замер и не успел уклониться от следующего удара.
   Пряжка разорвала мне щеку, и  кровь  -  почему-то  было  очень  много
крови, больше, чем можно было бы ожидать - полилась из раны. Я ощущал ее
тепло на лице и шее.
   - Боже, - произнес он, - о, Боже.
   Он взялся за пряжку, но теперь я был готов. Я  успел  схватить  конец
ремня и потянуть его на себя. Он этого  явно  не  ожидал.  Отец  потерял
равновесие, и стоило мне потянуть сильнее, как он грохнулся  на  пыльный
бетонный пол.
   Возможно, он забыл, что мне уже не четыре года. И не девять, когда  я
сидел в палатке и сдерживал свое  желание  пописать,  пока  он  обсуждал
всякие гадости со своими друзьями. Возможно,  он  забыл,  что  маленькие
мальчики вырастают. И при этом они помнят все.  И  хотят  сожрать  своих
отцов живьем. Ударившись о пол, он  издал  странный  звук,  нечто  вроде
хрюканья. Он расставил руки, чтобы упасть на них, и я  выхватил  наконец
ремень. Я ударил его по широкой заднице цвета хаки. Не  думаю,  чтобы  я
нанес достаточно сильный удар, но он закричал, скорее от  неожиданности.
Я улыбался. Щека невыносимо болела, кровь продолжала идти из нее.
   Он поднялся на ноги.
   - Чарли, прекрати этот цирк.  Лучше  поедем  к  доктору.  Тебе  нужно
зашить щеку.
   - Ты ни к чему не способен, раз собственный сын может  сбить  тебя  с
ног. Тебя во флоте только и научили, что выслуживаться.
   Эти слова взбесили его, и он бросился на меня, но я успел ударить его
в лицо. Он поднял руки, закрывая лицо,  и  тогда  я  отбросил  ремень  и
ударил его в солнечное сплетение. Он согнулся. Брюшко его  было  мягким,
даже  более  мягким,  чем  это  могло  показаться.   Я   ощутил   горечь
разочарования. Я понял в тот момент, что человек, которого  я  на  самом
деле ненавидел, был вне пределов моей досягаемости,  скрытый  наслоением
прожитых лет.
   Отец выпрямился, глядя на меня. Выглядел он сейчас скверно, лицо было
абсолютно бледным, только красная полоса  на  лбу,  там,  куда  я  попал
ремнем. - О'кей, - произнес он и, обернувшись, снял со стены грабли.
   - Если ты хочешь такого разговора...
   - Что ж, хочу.
   Я снял со стены топор, взвешивая его в руке.
   - Сделай только шаг, и я снесу тебе голову к чертям. Некоторое  время
мы стояли, глядя друг на друга. И ей-богу,  не  слишком  много  любви  и
нежности было в наших взглядах. Потом он повесил на место  грабли,  и  я
последовал его примеру.
   Он не сказал: "Сын, если бы пять лет назад ты был способен  на  такое
поведение, ничего этого бы не было... Поедем  лучше  в  бар,  выпьем  по
кружечке пива". И я тоже не сказал, что я  сожалею  о  случившемся.  Все
произошло так, как и должно было произойти. Просто потому, что я вырос.
   Теперь я понимаю, что действительно хотел убить его.  Его,  и  никого
другого. И этот труп на полу под ногами у  меня  -  классический  пример
смещенной агрессии.
   - Хватит, - сказал отец, - нужно заняться твоей щекой.
   - Я и сам как-нибудь доберусь до врача.
   - Я отвезу тебя.
   Так он и поступил. Мы отправились в  Брунсвик,  и  доктор  зашил  мне
щеку, сделав шесть стежков. Я рассказал  ему,  как  имел  неосторожность
споткнуться в гараже, упасть и пораниться о  каминную  решетку,  которую
чистил в этот момент мой папочка.
   Маме было рассказано то же самое. Мы никогда больше не возвращались к
этой теме. Вообще, с этого дня мы  едва  контактировали  с  отцом,  хотя
продолжали жить под одной крышей. Он больше не пытался учить меня  жить,
и я неплохо обходился без него... Как, впрочем, и он без меня.
   В середине апреля мне опять было позволено посещать школу. Хотя  меня
предупредили, что дело все еще рассматривается, и я должен  каждый  день
показываться  мистеру  Грейсу.  При  этом  им  казалось,   что   это   -
благодеяние, и я должен испытывать благодарность.
   Но я не чувствовал себя осчастливленным. То, как на меня  смотрели  в
коридорах, и как обо мне говорили в учительской, и то, что никто,  кроме
Джо, не общался со мной - все это угнетало меня.
   Да, друзья, положение было  скверное.  И  если  что-то  менялось,  то
только к худшему. Зато я получил и хорошо усвоил много полезных  уроков.
Я понял, как нужно разговаривать с людьми, чтобы они тебя  воспринимали.
Отец повесил грабли на стену после того, как увидел в моих руках  топор.
А иначе он проломил бы мне череп, не задумываясь.
   Я не вспоминал больше об этом гаечном  ключе,  черт  с  ним,  это  не
слишком действенное орудие. Но я знал о пистолете, который лежал у  отца
в ящике стола. И с конца апреля начал носить его с собой в школу.

Глава 30

   Часы показывали двенадцать тридцать.
   - Итак, вы дослушали до  конца  печальную  историю  Чарльза  Деккера,
подытожил я, - вопросы есть?
   Из угла полутемной комнаты раздался негромкий голос Сюзанн Брукс:
   - Мне жаль тебя, Чарли.
   Похоже, эти слова сняли какое-то наложенное на меня проклятие.
   Дон Лорди уже второй раз за день смотрел на меня так, что вспоминался
фильм "Челюсти". Сильвия докуривала последнюю сигарету из  своей  пачки.
Пэт Фитцджеральд закручивал крылья самолета. Обычное  лукавое  выражение
его мордашки сменилось сейчас какой-то странной отстраненностью,  словно
его черты были вырезаны из дерева. Сандра Кросс была  погружена  в  свои
мысли. Даже Тед, казалось, задумался о чем-то своем.
   - Если больше вопросов нет, давайте перейдем к  заключительной  части
нашего мероприятия, - продолжал я. - Кто знает,  каким  будет  последний
акт сегодняшнего представления? Давайте подумаем вместе.
   Молчание. Я боялся, что ответа не будет. Все мы настолько заморожены,
загнаны в привычную колею, что сложно ожидать, будто за  один  день  все
изменится. Когда пятилетнему ребенку больно, он поднимает  шум  на  весь
свет. В десять лет он тихо всхлипывает.  А  когда  вам  исполняется  лет
пятнадцать, вы привыкаете зажимать  себе  рот  руками,  чтобы  никто  не
слышал ни звука, и кричите безмолвно.  Вы  истекаете  кровью,  но  этого
никто не видит. Вы привыкаете к отравленным плодам, растущим  на  дереве
вашей боли. И так всю жизнь: издержки западного воспитания.
   И тут Пиг Пэн оторвал взгляд от  своего  карандаша.  Он  оскалился  и
поднял руку. В  пальцах  другой  руки  он  по-прежнему  сжимал  карандаш
Би-Боп. После того, как первый человек решился, остальным стало легче.
   Следующей  подняла  руку  Сюзан  Брукс.   Затем   несколько   человек
одновременно: Сандра, Грейс Стэннор, Ирма Бейтц. Корки. Дон.  Пэт.  Сара
Пастерн. Некоторые  улыбались,  на  лицах  других  было  строгое,  почти
торжественное выражение. Тенис. Нэнси  Каски.  Дик  Кин  и  Майк  Гэвин,
звезды нашей футбольной команды. Джордж и Харман, партнеры по  шахматам.
Мелвин Томас. Энн Лески... В результате все ребята  подняли  руки.  Все,
кроме одного.
   Я указал на Кэрол Гренджер.  Можно  было  подумать,  что  она  станет
испытывать затруднение с выражением этой мысли, с тем,  чтобы  позволить
себе говорить. Но она с легкостью,  как  девчонка,  скидывающая  платье,
когда пикник в лесу приближается к завершению, встала и произнесла:
   - Мы должны помочь, - на секунду она призадумалась,  проведя  пальцем
по губам и сморщив лоб. - Мы должны помочь  Теду  осознать,  что  он  не
прав. Мне понравилась форма, в которую она облекла это предложение.
   - Спасибо, Кэрол, - произнес я.
   Она покраснела.
   Я взглянул на Теда, который уже вернулся из своих  грез  в  настоящее
время. Он по-прежнему смотрел на меня  вызывающе,  но  теперь  с  легкой
долей смущения.
   - Думаю, - продолжал я, - лучше всего, если я буду чем-то вроде судьи
и прокурора в одном лице. Каждый из вас может  быть  свидетелем.  А  ты,
Тед, обвиняемым.
   Тед расхохотался.
   - О, Боже, - произнес он сквозь  смех.  -  Чарли.  За  кого  ты  себя
принимаешь? Ты же совсем спятил.
   - Имеете ли Вы что-нибудь сказать в свою защиту?
   - Со мной у тебя не пройдут эти дешевые трюки, Чарли. Здесь я  ничего
говорить не буду. Я приберегу свои  слова  до  того  момента,  когда  мы
выйдем отсюда.
   Он обвел глазами класс:
   - И мне будет, что сказать.
   - Ты знаешь, что случается с предателями, Рокко, - произнес я голосом
Джимми Кагней. Затем резко вскинул пистолет, прицелился ему в  голову  и
вскрикнул:
   "Паф!"
   От неожиданности Тед дернулся.
   Энн Лески весело рассмеялась.
   - Заткнись! -  заорал  на  нее  Тед.  -  Почему  ты  предлагаешь  мне
заткнуться, - спросила Энн. - Чего ты боишься?
   - Что...?
   У Теда отвисла челюсть, а глаза, похоже, готовы были вылезти на  лоб.
В этот момент мне стало жаль его. Говорят, когда-то  змей  искушал  Еву,
предлагая ей яблоко. Интересно, что бы  он  стал  делать,  если  бы  его
вынудили сожрать яблоко самому?
   Тед приподнялся с места, голос его дрожал:
   - Что я? Что я?
   Он указал на Энн дрожащим пальцем.
   - Тупица чертова! У него пистолет! Он  безумен!  Он  убил  уже  двоих
людей! Он держит нас здесь!
   - Если кого и держит, то не меня, - возразила Ирма. -  Я  преспокойно
могла уйти.
   - Мы узнали много нового о себе, Тед, -  холодно  произнесла  Сюзанн.
-Не думаю, что тебе стоило бы продолжать замыкаться в себе, демонстрируя
окружающим свое превосходство. Может, то, что происходит сейчас -  самый
значительный опыт в нашей жизни.
   - Он убийца, - продолжал Тед. - Он уже убил двоих. И это не  игрушки.
Эти  люди  не  встанут,  чтобы  пойти  за  кулисы  и  смыть  грим.   Они
действительно мертвы. Он действительно убил их.
   - Убийца душ! - вдруг прошипел Пиг Пэн.
   - Что ты о себе вообразил, недоносок? - обратился  к  Теду  Дик  Кин.
-Сегодня  всплыла  кое-какая  грязь  из  твоей  паршивой  личной  жизни,
кое-какие маленькие тайны, так? Ты же не думал, что  кто-нибудь  узнает,
что ты трахнул Сандру? Или насчет твоей матери. Ты  же  не  предполагал,
что это всплывет. Ты считаешь себя чем-то вроде рыцаря на белом коне.  А
я скажу, кто ты на самом деле.
   И Дик сказал.  И  присутствие  юных  девушек  не  остановило  его.  -
Свидетель! Свидетель! - весело воскликнула Грейс, поднимая руку.  -  Даю
показания. Тед Джонс покупает журналы с девочками. Я лично видела его за
этим занятием.
   - Неплохо, Тед, - произнес Харман, улыбаясь.
   - А еще был командиром скаутов, - печально промолвил Пэт.
   Тед был похож сейчас на медведя,  которого  потехи  ради  деревенские
жители привязали к столбу  на  площади.  Он  затравленно  оглядывался  и
наконец закричал:
   - Я не мастурбирую!
   - Конечно, все верят, - кивнул Корки.
   - И в постели он ведет себя, как  говнюк,  могу  спорить,  -  сказала
Сильвия, поворачиваясь к Сандре. - Так ведь?
   - Ну, не знаю, как в постели, - задумчиво ответила Сандра, - мы  ведь
делали это в машине. И так быстро, что я ничего не запомнила...
   - Вот-вот, это я и подразумевала.
   - Прекрасно, - произнес Тед. На лбу его выступил пот. Он встал.
   - Я ухожу. Вы все помешались.  Я  скажу  им...  -  Он  остановился  и
добавил вдруг с трогательной непоследовательностью:
   - Я никогда не имел в виду того, что сказал о моей маме.
   Он сделал глубокий вдох и продолжал:
   - Ты можешь застрелить меня, Чарли. Но остановить меня ты не сможешь.
Я ухожу.
   Я поставил пистолет на предохранитель и ответил:
   - Стрелять в тебя никто не собирается. Но позволь напомнить, Тед, что
ты не выполнил свои обязанности подсудимого.
   - Тоже верно, - согласился Дик и прежде, чем  Тед  подошел  к  двери,
обогнал его и преградил ему  путь.  На  лице  Теда  появилось  выражение
крайнего недоумения.
   - Эй, Дик, что с тобой?
   - Я тебе не Дик, сукин сын.
   Тед замахнулся, чтобы ударить его,  но  Пэт  и  Джордж  Янек  тут  же
подскочили, схватив его за руки.
   Сандра Кросс медленно  встала  и  направилась  к  Теду.  Она  шла  не
торопясь, скромно опустив глаза, как девушка на деревенской дороге.  Она
приблизилась к Теду,  подняла  руку  и  дотронулась  до  воротничка  его
рубашки. Тед отдернулся, но Дик и Пэт крепко его держали. Сандра  начала
аккуратно отрывать пуговицы от его рубашки. Одну за  другой.  В  мертвой
тишине, наступившей в классе, были слышны лишь  звуки  падающих  на  пол
пуговиц. Сандра распахнула Теду рубашку. Майки под ней не было. Кожа его
была белой и  гладкой,  и  Сандра  сделала  вид,  будто  собирается  его
поцеловать.
   Тед плюнул ей в лицо.
   Из-за плеча Сандры вырос Пиг Пэн.
   - Эй, приятель, - оскалился он, - я ведь могу  выдавить  тебе  глаза.
Знаешь, как это делается? Сейчас покажу. Это совсем несложно.
   - Отпустите! Чарли, прекрати этот цирк...
   - Он всегда жульничает! - громко произнесла Сара Пастерн. - Он всегда
подглядывает в мою тетрадь на уроках французского. Всегда.
   Сандра все еще стояла перед Тедом, зловеще улыбаясь.
   - А вот теперь смотри, - прошептал Билли Сойер. Он взял Теда сзади за
волосы и резко дернул. Тед вскрикнул.
   - И на стадионе, на беговой дорожке, он тоже мошенничает.
   -  Чарли,  -  обернулся  ко  мне  Тед.  -  Пожалуйста.  Он  продолжал
улыбаться, но глаза его были полны слез. Сильвия медленно обошла  вокруг
него. Затем остальные ребята последовали ее примеру и медленно двинулись
вокруг Теда. Это напоминало какой-то странный  танец,  показавшийся  мне
почти прекрасным. Звучали вопросы и обвинения, Ирма  засовывала  линейку
Теду в штаны, Энн Лески терла ему переносицу ластиком.  Рубашку  с  него
сняли и отбросили в угол. Корки пошарил в  столе,  нашел  флакон  черной
туши и вылил Теду на голову. Ребята весело растирали чернила по  волосам
Теда. Он бормотал что-то бессвязное.
   - Получай свою звезду, герой, - сказал  Дик  Кин,  нанося  мастерский
удар коленом.
   Тед вскрикнул. Глаза его полезли на лоб.
   - Пожалуйста, Чарли... Он всхлипывал.
   - Пожалуйста... Нэнси Каски, скомкав тетрадную страницу, заткнула ему
рот. Тед попробовал выплюнуть бумагу, но Сандра  старательно  затолкнула
ее обратно, укоризненно сказав:
   - А плеваться нехорошо.
   Харман снял ботинок, потер его о перепачканные чернилами волосы Теда,
затем прислонил подошву к его голой  груди.  Получился  огромный  черный
след. Кэрол, аккуратно примерившись, наступила каблуком Теду на  ногу  и
покрутилась на пятке. Что-то хрустнуло. Тед  издавал  какие-то  странные
звуки, но ничего нельзя было разобрать. Пиг Пэн ударил его в нос.
   Наступила небольшая пауза. Я заметил, что опять держу пистолет  дулом
к себе, словно целюсь себе в голову. Я разрядил его и осторожно  положил
на стол миссис Андервуд. Прямо на ее тетрадь с планом урока. Хотя  такое
в ее план вряд ли входило.
   Ребята улыбались. В это мгновение они казались мне  прекрасными,  как
юные боги. Только Тед выглядел преотвратно. Чернила текли по  его  лицу,
из носа шла кровь, взгляд был абсолютно безумен. Он  тяжело  дышал,  изо
рта торчала бумага.
   Я подумал: "Мы должны были  сделать  это.  Мы  должны  были  идти  до
конца". И тогда они навалились на него.