Глава 14

     Лэнгдон, немало радуясь тому, что покинул наконец квартиру Ветра, с удовольствием шагнул из корпуса "Си" на свежий воздух. Приветливое солнце помогло хоть как-то сгладить жуткое впечатление от оставшейся в памяти картины: пустая глазница на обезображенном лице, покрытом замерзшими потеками крови.
     - Сюда, пожалуйста, - окликнул его Колер, въезжая на довольно крутой подъем, который его электрифицированное кресло-коляска преодолело безо всяких усилий. - Мисс Ветра прибудет с минуты на минуту.
     Лэнгдон поспешил вслед за ним.
     - Итак, вы все еще сомневаетесь, что это дело рук ордена "Иллюминати"? - спросил его Колер.
     Лэнгдон уже и сам не знал, что ему думать. Тяга Ветра к религии, безусловно, его насторожила, однако не настолько, чтобы он смог заставить себя тут же отвергнуть все научно подтвержденные сведения, которые собрал за годы исследований. Еще к тому же и похищенный глаз...
     - Я по-прежнему утверждаю, что иллюминаты не причастны к этому убийству, - заявил он более резким тоном, нежели намеревался. - И пропавший глаз тому доказательство.
     - Что?
     - Подобная бессмысленная жестокость совершенно... не в духе братства, - объяснил Лэнгдон. - Специалисты по культам считают, что нанесение увечий характерно для маргинальных сект - экстремистов-фанатиков и изуверов, которые склонны к стихийным террористическим актам. Что касается иллюминатов, то они всегда отличались продуманностью и подготовленностью своих действий.
     - А хирургическое удаление глаза вы к таковым не относите?
     - Но какой в этом смысл? Обезображивание жертвы не преследует никакой цели.
     Колер остановил кресло на вершине холма и обернулся к Лэнгдону.
     - Ошибаетесь, мистер Лэнгдон, похищение глаза Ветра преследует иную, весьма серьезную цель.
     С неба до них донесся стрекот вертолета. Через секунду появился и он сам, заложил крутой вираж и завис над отмеченным на траве белой краской посадочным кругом.
     Лэнгдон отстранено наблюдал за этими маневрами, раздумывая, поможет ли крепкий сон привести наутро в порядок его разбегающиеся мысли. Он почему-то в этом сомневался.
     Посадив вертолет, пилот спрыгнул на землю и без промедления принялся его разгружать, аккуратно складывая в ряд рюкзаки, непромокаемые пластиковые мешки, баллоны со сжатым воздухом и ящики с высококлассным оборудованием для подводного плавания.
     - Это все снаряжение мисс Ветра? - недоуменно выкрикнул Лэнгдон, стараясь перекричать рев двигателей.
     Колер кивнул.
     - Она проводила биологические исследования у Балеарских островов! - также напрягая голос, ответил он.
     - Но вы же говорили, что она физик!
     - Так и есть. Точнее, биофизик. Изучает взаимосвязь различных биологических систем. Ее работа тесно соприкасается с исследованиями отца в области физики элементарных частиц. Недавно, наблюдая за косяком тунцов с помощью синхронизированных на уровне атомов камер, она опровергла одну из фундаментальных теорий Эйнштейна.
     Лэнгдон впился взглядом в лицо собеседника, пытаясь понять, не стал ли он жертвой розыгрыша. Эйнштейн и тунцы? А может, "Х-33" по ошибке забросил его не на ту планету?
     Через минуту из кабины выбралась Виттория Ветра. Взглянув на нее, Роберт Лэнгдон понял, что сегодня для него выдался день нескончаемых сюрпризов. Виттория Ветра, в шортах цвета хаки и в белом топике, вопреки его предположениям книжным червем отнюдь не выглядела. Высокого роста, стройная и грациозная, с красивым глубоким загаром и длинными черными волосами. Черты лица безошибочно выдавали в ней итальянку. Девушка не поражала зрителя божественной красотой, но даже с расстояния двадцати ярдов была заметна переполнявшая ее вполне земная плотская чувственность. Потоки воздуха от работающего винта вертолета разметали ее смоляные локоны, легкая одежда облепила тело, подчеркивая тонкую талию и маленькие крепкие груди.
     - Мисс Ветра очень сильная личность, - заметил Колер, от которого, похоже, не укрылось то, с какой почти бесцеремонной жадностью разглядывал ее Лэнгдон. - Она по нескольку месяцев подряд работает в крайне опасных экологических условиях. Девица убежденная вегетарианка и, кроме того, является местным гуру во всем, что касается хатха-йоги.
     Хатха-йога - это забавно, мысленно усмехнулся Лэнгдон. Древнее буддийское искусство медитации для расслабления мышц - более чем странная специализация для физика и дочери католического священника.
     Виттория торопливо шла к ним, и Лэнгдон заметил, что она недавно плакала, вот только определить выражение ее темных глаз под соболиными бровями он так и не смог. Походка у нее тем не менее была энергичной и уверенной. Длинные сильные загорелые ноги, да и все тело уроженки Средиземноморья, привыкшей долгие часы проводить на солнце, говорили о крепком здоровье их обладательницы.
     - Виттория, - обратился к ней Колер, - примите мои глубочайшие соболезнования. Это страшная потеря для науки... для всех нас.
     Виттория вежливо кивнула.
     - Уже известно, кто это сделал? - сразу спросила она. Приятный глубокий голос, отметил про себя Лэнгдон, по-английски говорит с едва уловимым акцентом.
     - Пока нет. Работаем.
     Она повернулась к Лэнгдону, протягивая ему изящную тонкую руку.
     - Виттория Ветра. А вы, наверное, из Интерпола? Лэнгдон осторожно пожал узкую теплую ладонь, нырнув на миг в бездонную глубину ее наполненных слезами глаз.
     - Роберт Лэнгдон, - представился он, не зная, что еще добавить.
     - К официальным властям мистер Лэнгдон не имеет никакого отношения, - вмешался Колер. - Он крупный специалист из Соединенных Штатов. Прибыл сюда, чтобы помочь нам найти тех, кто несет ответственность за это преступление.
     - Разве это не работа полиции? - нерешительно возразила она.
     Колер шумно выдохнул, демонстрируя свое отношение к блюстителям порядка, однако отвечать не стал.
     - Где его тело? - поинтересовалась Виттория.
     - Не волнуйтесь, мы обо всем позаботились, - слишком поспешно ответил Колер.
     Эта явная ложь удивила Лэнгдона.
     - Я хочу его видеть, - решительно заявила она.
     - Виттория, прошу вас... Вашего отца убили, убили изуверски. - Колер решительно посмотрел ей в глаза. - Вам лучше запомнить его таким, каким он был при жизни.
     Она собиралась что-то сказать, но в этот момент неподалеку от них раздались громкие голоса:
     - Виттория, ау, Виттория! С приездом! С возвращением домой!
     Она обернулась. Небольшая компания проходящих мимо вертолетной площадки ученых дружно махала ей руками.
     - Ну как, опять обидела старика Эйнштейна? - выкрикнул один из них, и все разразились хохотом.
     - Отец должен тобой гордиться! - добавил другой.
     - Они что, еще ничего не знают? - бросила она на Колера недоумевающий взгляд.
     - Я счел крайне важным сохранить это трагическое событие в тайне.
     - Вы утаили от сотрудников, что мой отец убит? - Недоумение в ее голосе уступило место гневу.
     Лицо Колера окаменело.
     - Мисс Ветра, вы, вероятно, забываете, что, как только я сообщу об убийстве вашего отца, начнется официальное расследование. И оно неизбежно повлечет за собой тщательный обыск в его лаборатории. Я всегда старался уважать стремление вашего отца к уединению. О том, чем вы занимаетесь в настоящее время, мне от него известно лишь следующее. Во-первых, то, что ваш проект может в течение следующего десятилетия обеспечить центру лицензионные контракты на миллионы франков. И во-вторых, что к обнародованию он еще не готов, поскольку технология несовершенна и может представлять угрозу для здоровья и жизни человека. С учетом этих двух фактов я бы не хотел, чтобы посторонние шарили у него в лаборатории и либо выкрали ваши работы, либо пострадали в ходе обыска и в связи с этим привлекли ЦЕРН к судебной ответственности. Я достаточно ясно излагаю?
     Виттория молча смотрела на него. Лэнгдон почувствовал, что она вынуждена была признать доводы Колера разумными и логичными.
     - Прежде чем информировать власти, - заключил Колер, - мне необходимо знать, над чем именно вы работали. Я хочу, чтобы вы провели нас в вашу лабораторию.
     - Да при чем тут лаборатория? Никто не знал, чем мы с отцом там занимались, - ответила Виттория. - Убийство никоим образом не может быть связано с нашим экспериментом.
     - Некоторые данные свидетельствуют об обратном... - Колер болезненно сморщился и приложил к губам платок.
     - Какие еще данные?
     Лэнгдону тоже очень хотелось услышать ответ на этот вопрос.
     - Вам придется поверить мне на слово! - отрезал Колер. Виттория обожгла его испепеляющим взглядом, и Лэнгдон понял, что как раз этого она делать и не намерена.

Глава 15

     Лэнгдон молча шел за Витторией и Колером к главному зданию, откуда начался его полный неожиданностей визит в Швейцарию. Походка девушки поражала легкостью, плавностью и уверенностью. Виттория двигалась, как бегунья олимпийского класса. Вне всяких сомнений, заключил Лэнгдон, дают о себе знать регулярные занятия йогой. Он слышал ее медленное размеренное дыхание, и у него сложилось впечатление, что, считая про себя вдохи и выдохи, она пытается справиться с обрушившимся на нее горем.
     Лэнгдону очень хотелось сказать ей какие-то слова утешения, выразить свое сочувствие. Он тоже пережил момент внезапно возникшей пустоты, когда скоропостижно умер его отец. Больше всего ему запомнились похороны и стоявшая тогда ненастная погода. И это случилось спустя всего лишь два дня после того, как ему исполнилось двенадцать. В доме толпились одетые в серые костюмы сослуживцы отца, слишком крепко пожимавшие в знак соболезнования его детскую ладошку. Все они мямлили какие-то непонятные ему слова вроде "стресс", "инфаркт", "миокард"... Его мать пыталась шутить сквозь слезы, что она всегда могла безошибочно определить состояние дел на бирже, просто пощупав у отца пульс.
     Однажды, когда отец еще был жив, Лэнгдон подслушал, как мать умоляла его "хотя бы на миг забыть о делах и позволить себе понюхать розу". И он в тот год подарил отцу на Рождество стеклянную розочку. Это была самая красивая вещица, какую Лэнгдон видел в своей жизни... Когда на нее падал солнечный луч, она расцветала целой радугой красок.
     - Какая прелесть! - сказал отец, развернув подарок и целуя сына в лоб. - Надо подыскать ей подходящее место.
     После чего он поставил розочку на поросшую пылью полку в самом темном углу гостиной. Через несколько дней Лэнгдон подтащил табуретку, достал с полки стеклянное сокровище и отнес его обратно в лавку, где купил. Отец пропажи так и не заметил.
     Негромкий мелодичный звон, возвестивший о прибытии лифта, вернул Лэнгдона из прошлого в настоящее. Виттория и Колер вошли в кабину, Лэнгдон в нерешительности топтался у открытых дверей.
     - В чем дело? - спросил Колер, проявляя не столько интерес, сколько нетерпение.
     - Нет, ничего, - тряхнул головой Лэнгдон, принуждая себя войти в тесноватую кабину. Лифтами он пользовался лишь в случае крайней необходимости, когда избежать этого было невозможно. Обычно же он предпочитал им куда более просторные лестничные пролеты.
     - Лаборатория мистера Ветра находится под землей, - сообщил Колер.
     Замечательно, просто чудесно, мелькнуло в голове у Лэнгдона, и он заставил себя шагнуть в лифт, ощутив, как из глубины шахты потянуло ледяным сквозняком. Двери закрылись, и кабина скользнула вниз.
     - Шесть этажей, - ни к кому конкретно не обращаясь, произнес Колер.
     Перед глазами у Лэнгдона моментально возникла картина непроглядно черной бездны под ногами. Он пытался отогнать видение, обратив все внимание на панель управления лифтом. К его изумлению, на ней было всего две кнопки: "ПЕРВЫЙ ЭТАЖ" и "БАК".
     - А что у вас означает "бак"? - осторожно поинтересовался Лэнгдон, помня, как уже не раз попадал впросак со своими предположениями.
     - Большой адроновый <Адроны - общее наименование для элементарных частиц, участвующих в сильных взаимодействиях.> коллайдер, - небрежно бросил Колер. - Ускоритель частиц на встречных пучках.
     Ускоритель частиц? Лэнгдону этот термин был знаком. Впервые он услышал его на званом обеде в Кембридже. Один из его приятелей, физик Боб Браунелл, в тот вечер был вне себя от ярости.
     - Эти мерзавцы его провалили! - Физик без всякого стеснения разразился грубой бранью.
     - Кого? - чуть ли не в один голос воскликнули все сидевшие за столом.
     - Да не кого, а ССК! Закрыли строительство сверхпроводящего суперколлайдера!
     - А я и не знал, что в Гарварде такой строят, - удивился кто-то из присутствующих.
     - Да при чем тут Гарвард? Речь идет о Соединенных Штатах! - вспылил Браунелл. - Там хотели создать самый мощный в мире ускоритель. Один из важнейших научных проектов века! Собирались вложить два миллиарда долларов. А сенат отказал. Черт бы побрал всех этих лоббистов в сутанах!
     Когда Браунелл наконец несколько утихомирился, то объяснил, что ускоритель представляет собой подобие гигантской трубы, в которой разгоняют частицы атомов. Она оснащена магнитами, которые, включаясь и выключаясь с не поддающейся воображению быстротой, заставляют частицы двигаться по кругу, пока те не наберут совершенно немыслимую скорость. У полностью разогнанных частиц она достигает 180 000 миль в секунду.
     - Но это же почти скорость света! - запротестовал один из профессоров.
     - Именно! - ликующе подтвердил Браунелл.
     Далее он рассказал, что, разогнав по трубе две частицы в противоположных направлениях и столкнув их затем друг с другом, ученым удается разбить их на составные элементы и "увидеть" основные, фундаментальные ингредиенты вселенной. Иными словами, в столкновении частиц обнаруживается ключ к пониманию строения мира.
     Некто по имени Чарльз Пратт, местная знаменитость, олицетворяющая в Гарварде духовное поэтическое начало, не преминул выразить свое весьма скептическое отношение к этому методу.
     - А по-моему, это какой-то неандертальский подход к научным исследованиям, - язвительно заметил он. - Все равно что взять пару карманных часов и колотить их друг о друга, чтобы разобраться, как они устроены.
     Браунелл швырнул в него вилкой и пулей вылетел из-за стола.
     Значит, у центра есть ускоритель частиц? Замкнутая в кольцо труба, где они сталкиваются друг с другом? Но почему же они запрятали ее под землю? Лэнгдон задумался, ожидая, когда лифт доставит их к цели.
     Кабина остановилась, и он страшно обрадовался тому, что сейчас вновь почувствует под ногами твердую землю. Двери открылись, и испытываемое им чувство облегчения сменилось унынием. Он вновь очутился в совершенно чуждом и враждебном мире.
     В обе стороны, насколько видел глаз, уходил бесконечный коридор. По существу, это был тускло отсвечивающий голыми бетонными стенами тоннель, достаточно просторный, чтобы по нему мог проехать многотонный грузовик. Ярко освещенный там, где они стояли, тоннель по правую и левую руку исчезал в непроницаемой тьме - неуютное напоминание о том, что они находятся глубоко под землей. Лэнгдон почти физически ощущал невыносимую тяжесть нависшей над их головами породы. На мгновение он снова стал девятилетним мальчишкой... тьма неодолимо засасывает его обратно... обратно в жуткий черный мрак, страх перед которым преследует его до сих пор... Сжав кулаки, Лэнгдон изо всех сил старался взять себя в руки.
     Притихшая Виттория вышла из лифта и без колебаний устремилась в темный конец тоннеля, оставив мужчин далеко позади. По мере продвижения над ее головой, неприятно дребезжа и помаргивая, автоматически зажигались лампы дневного света, освещавшие ей дальнейший путь. Лэнгдону стало не по себе, тоннель представлялся ему живым существом... караулившим и предвосхищавшим каждый шаг Виттории. Они следовали за ней, сохраняя дистанцию. Светильники, пропустив людей, гасли за их спинами словно по команде.
     - А ваш ускоритель находится где-то здесь, в тоннеле? - вполголоса поинтересовался Лэнгдон.
     - Да вот он, у вас перед глазами... - Колер кивнул на стену слева от них, по которой тянулась сверкающая полированным хромом труба.
     - Вот это? - в изумлении рассматривая ее, переспросил Лэнгдон.
     Ускоритель он представлял себе совсем другим. Эта же труба диаметром около трех футов казалась совершенно прямой и шла по всей видимой длине тоннеля. Больше похоже на дорогостоящую канализацию, подумал Лэнгдон.
     - А я-то думал, что ускорители должны иметь форму кольца, - вслух заметил он.
     - Правильно думали, - согласился Колер. - Он только кажется прямым. Оптический обман. Длина окружности этого тоннеля столь велика, что глазу изгиб незаметен - ну вроде поверхности земного шара...
     - И вот это - кольцо?! Но тогда... каких же оно тогда размеров? - ошеломленно пролепетал Лэнгдон.
     - Наш ускоритель самый большой в мире, - с гордостью пояснил Колер.
     Тут Лэнгдон вспомнил, что доставивший его в Женеву пилот упомянул о какой-то спрятанной под землей гигантской машине.
     - Его диаметр превышает восемь километров, а длина составляет двадцать семь, - невозмутимо продолжал Колер.
     Голова у Лэнгдона шла кругом.
     - Двадцать семь километров? - Он недоверчиво посмотрел на директора, потом перевел взгляд на дальний конец тоннеля. - Но это же... это же более шестнадцати миль!
     Колер кивнул:
     - Да частично туннель проходит под территорией Франции Прорыт он в форме правильного, я бы даже сказал, идеального круга. Прежде чем столкнуться друг с другом, полностью ускоренные частицы должны за секунду пронестись по нему десять тысяч раз.
     - Хотите сказать, что вы перелопатили миллионы тонн земли только для того, чтобы столкнуть между собой какие-то крошечные частички? - чувствуя, что едва держится на ставших ватными ногах, медленно проговорил Лэнгдон.
     Колер пожал плечами:
     - Иногда, чтобы докопаться до истины, приходится передвигать горы.

Глава 16

     В сотнях миль от Женевы из потрескивающей портативной рации раздался хриплый голос:
     - Я в вестибюле.
     Сидящий перед видеомониторами охранник нажал кнопку и переключил рацию на передачу.
     - Тебе нужна камера номер 86. Она находится в самом конце. Воцарилось долгое молчание. От напряжения по лицу охранника потекли струйки пота. Наконец рация вновь ожила.
     - Ее здесь нет. Кронштейн, на котором она была установлена, вижу, а саму камеру кто-то снял.
     - Так, понятно... - Охранник с трудом перевел дыхание. - Не уходи пока, подожди там минутку, ладно?
     Он перевел взгляд на экраны мониторов. Большая часть комплекса была открыта для публики, так что беспроводные видеокамеры пропадали у них и раньше. Как правило, их крали наглые и бесстрашные любители сувениров. Правда, когда камеру уносили на расстояние, превышающее дальность ее действия, сигнал пропадал и экран начинал рябить серыми полосами. Озадаченный охранник с надеждой взглянул на монитор. Нет, камера №86 по-прежнему передавала на редкость четкое изображение.
     Если камера украдена, рассуждал про себя охранник, почему мы все же получаем от нее сигнал? Он, конечно, знал, что этому есть только одно объяснение. Камера осталась внутри комплекса, просто ее кто-то снял и перенес в другое место. Но кто? И зачем?
     Охранник в тяжком раздумье уставился на экран, будто надеясь найти там ответы на эти вопросы. Помолчав некоторое время, он поднес рацию ко рту и произнес:
     - Слушай, рядом с тобой есть лестничный проем. Посмотри, нет ли там каких шкафов, ниш или кладовок?
     - Нет тут ни хрена, - ответил через некоторое время сердитый голос. - А что такое?
     - Ладно, не бери в голову. Спасибо за помощь. - Охранник выключил рацию и нахмурился.
     Он знал, что крошечная беспроводная видеокамера может вести передачу практически из любой точки тщательно охраняемого комплекса, состоящего из тридцати двух отдельных зданий, тесно лепящихся друг к другу в радиусе полумили. Единственной зацепкой служило то, что камера находилась в каком-то темном помещении. Хотя легче от этого не было. Таких мест в комплексе уйма: подсобки, воздуховоды, сараи садовников, да те же гардеробные при спальнях... не говоря уже о лабиринте подземных тоннелей. Так что камеру №86 можно искать и искать неделями.
     Но это еще не самое страшное, мелькнуло у него в голове.
     Его беспокоила даже не столько проблема, возникшая в связи с непонятным перемещением видеокамеры. Охранник вновь уставился на изображение, которое она передавала. Незнакомое и с виду весьма сложное электронное устройство, какого ему, несмотря на серьезную техническую подготовку, встречать еще не приходилось. Особое беспокойство вызывали индикаторы, подмигивающие с лицевой панели прибора.
     Хотя охранник прошел специальный курс поведения в чрезвычайных ситуациях, сейчас он растерялся. Его пульс участился, а ладони вспотели. Он приказал себе не паниковать. Должно же быть какое-то объяснение. Подозрительный предмет был слишком мал, чтобы представлять серьезную опасность. И все же его появление в комплексе вызывало тревогу. А если начистоту, то и страх.
     И надо же было этому случиться именно сегодня, с досадой подумал охранник.
     Его работодатель всегда уделял повышенное внимание вопросам безопасности, однако именно сегодня им придавалось особое значение. Такого не было уже двенадцать лет. Охранник пристально посмотрел на экран и вздрогнул, услышав далекие раскаты надвигающейся грозы.
     Обливаясь потом, он набрал номер своего непосредственного начальника.

Глава 17

     Мало кто из детей может похвастать тем, что точно помнит день, когда впервые увидел своего отца. Виттория Ветра была именно таким исключением из общего правила. Ей было восемь лет. Брошенная родителями, которых она не знала, девчушка жила в "Орфанотрофио ди Сьена" - католическом сиротском приюте близ Флоренции. В тот день шел дождь. Монахини уже дважды приглашали ее обедать, но девочка притворялась, что не слышит. Она лежала во дворе, наблюдая, как падают дождевые капли, ощущая, как они небольно ударяются о ее тело, и пыталась угадать, куда упадет следующая. Монахини опять принялись ее звать, пугая тем, что воспаление легких быстро отучит строптивую девчонку от чрезмерного пристрастия к наблюдению за природой.
     "Да не слышу я вас!" - мысленно огрызнулась Виттория.
     Она уже промокла до нитки, когда из дома вышел молодой священник. Она его не знала, в приюте он был новеньким. Виттория съежилась в ожидании, что он схватит ее за шиворот и потащит под крышу. Однако священник, к ее изумлению, не сделал ничего подобного. Вместо этого он растянулся рядом с ней прямо в большущей луже.
     - Говорят, ты всех замучила своими вопросами, - обратился к ней священник.
     - А что в этом плохого? - тут же спросила Виттория.
     - Выходит, это правда, - рассмеялся он.
     - А чего вы сюда пришли? - грубовато поинтересовалась дерзкая девчонка.
     - Так ведь не одной тебе интересно, почему с неба падают капли.
     - Мне-то как раз неинтересно, почему они падают. Это я уже знаю!
     - Да что ты говоришь! - удивленно взглянул на нее священник.
     - Конечно! Сестра Франциска рассказывала, что дождевые капли - это слезы ангелов, которые они льют с небес, чтобы смыть с нас наши грехи.
     - Ого! Теперь все понятно! - восхитился он.
     - А вот и нет! - возразила юная естествоиспытательница. - Они падают потому, что все падает. Падает все! Не одни только дождевые капли.
     - Знаешь, а ведь ты права, - озадаченно почесал в затылке священник. - Действительно, все падает. Должно быть, гравитация действует.
     - Чего-чего?
     - Ты что, не слышала о гравитации? - недоверчиво посмотрел на нее священник.
     - Нет, - смутилась Виттория.
     - Плохо дело, - сокрушенно покачал головой он. - Гравитация может дать ответы на множество вопросов.
     - Так что за штука эта ваша гравитация? - Сгорая от любопытства, Виттория даже приподнялась на локте и решительно потребовала: - Рассказывайте!
     - Не возражаешь, если мы обсудим это за обедом? - хитро подмигнул ей священник.
     Молодым священником был Леонардо Ветра. Хотя в университете его неоднократно отмечали за успехи в изучении физики, он подчинился зову сердца и поступил в духовную семинарию. Леонардо и Виттория стали неразлучными друзьями в пронизанном одиночеством мире монахинь и жестких правил. Виттория частенько смешила Леонардо, помогая ему разогнать тоску, и он взял ее под свое крыло. Он рассказал ей о таких восхитительных явлениях природы, как радуга и реки. От него она узнала о световом излучении, планетах, звездах... обо всем окружающем мире, каким его видят Бог и наука. Обладавшая врожденным интеллектом и неуемной любознательностью, Виттория оказалась на редкость способной ученицей. Леонардо опекал ее как родную дочь.
     Девочка же была просто счастлива. Ей было неведомо тепло отцовской заботы. В то время как другие взрослые шлепком, порой весьма увесистым, обрывали ее приставания с вопросами, Леонардо часами терпеливо растолковывал Виттории всякие премудрости, знакомил ее с интереснейшими, умнейшими книгами. Более того, он даже искренне интересовался, что она сама думает по тому или иному поводу. Виттория молила Бога, чтобы Леонардо оставался рядом с ней вечно. Однако настал день, когда мучившие ее кошмарные предчувствия оправдались. Отец Леонардо сообщил, что покидает приют.
     - Уезжаю в Швейцарию, - сообщил он ей. - Мне предоставили стипендию для изучения физики в Женевском университете.
     - Физики? - не поверила своим ушам Виттория. - Я думала, вы отдали свое сердце Богу!
     - Бога я люблю всей душой, - подтвердил Леонардо. - Именно поэтому и решил изучать его Божественные заповеди. А законы физики - это холсты, на которых Бог творит свои шедевры.
     Виттория была сражена. Но у него была для нее еще одна новость. Оказывается, он переговорил с вышестоящими инстанциями, и там дали согласие на то, чтобы отец Леонардо удочерил сироту Витторию.
     - А ты сама хочешь, чтобы я тебя удочерил? - с замирающим сердцем спросил Леонардо.
     - А как это? - не поняла Виттория.
     Когда он ей все объяснил, она бросилась ему на шею и минут пять заливала сутану слезами радости.
     - Да! Хочу! Да! Да! Хочу! - всхлипывая, вскрикивала она, вне себя от нежданного счастья.
     Леонардо предупредил, что они будут вынуждены ненадолго расстаться, пока он не устроится в Швейцарии, однако пообещал, что разлука продлится не более полугода. Для Виттории это были самые долгие в жизни шесть месяцев, но слово свое Леонардо сдержал. За пять дней до того, как ей исполнилось девять лет, Виттория переехала в Женеву. Днем она ходила в Женевскую международную школу, а по вечерам ее образованием занимался приемный отец.
     Спустя три года Леонардо Ветра пригласили на работу в ЦЕРН. Отец и дочь попали в страну чудес, какой Виттория не могла вообразить даже в самых дерзких мечтах.
     Виттория Ветра, словно в оцепенении, шагала по туннелю. Поглядывая на свое искаженное отражение в хромированной поверхности трубы ускорителя, она остро ощущала отсутствие отца. Обычно Виттория пребывала в состоянии незыблемого мира с самой собой и полной гармонии со всем, что ее окружало. Однако сейчас все внезапно потеряло смысл. В последние три часа она просто не осознавала, что происходит с ней и вокруг нее.
     Звонок Колера раздался, когда на Балеарах было десять часов утра. "Твой отец убит. Возвращайся домой немедленно!" Несмотря на то что на раскаленной палубе катера было удушающе жарко, ледяной озноб пробрал ее до самых костей. Бездушный механический тон, которым Колер произнес эти страшные слова, был еще больнее, нежели сам их смысл.
     И вот она дома. Да какой же теперь это дом? ЦЕРН, ее единственный мир с того дня, как ей исполнилось двенадцать лет, стал вдруг чужим. Ее отца, который превращал центр в страну чудес, больше нет.
     Дыши ровнее и глубже, приказала себе Виттория, но это не помогло привести в порядок мечущиеся в голове мысли. Кто убил отца? За что? Откуда взялся этот американский "специалист"? Почему Колер так рвется к ним в лабораторию? Вопросы один за другим все быстрее вспыхивали у нее в мозгу.
     Колер говорил о возможной связи убийства с их нынешним проектом. Какая может быть здесь связь? Никто не знал, над чем они работают! Но даже если кому-то и удалось что-то разнюхать, зачем убивать отца?
     Приближаясь к лаборатории, Виттория вдруг подумала, что сейчас обнародует величайшее достижение его жизни, а отец при этом присутствовать не будет. Этот торжественный момент виделся ей совсем по-другому. Она представляла себе, что отец соберет в своей лаборатории ведущих ученых центра и продемонстрирует им свое открытие, с потаенным ликованием глядя на их ошеломленные, растерянные, потрясенные лица. Затем, сияя отцовской гордостью, объяснит присутствующим, что, если бы не одна из идей Виттории, осуществить этот проект он бы не смог... что его дочь прямо и непосредственно участвовала в осуществлении такого выдающегося научного прорыва. Виттория почувствовала, как к горлу подкатил горький комок. В этот момент триумфа они с отцом должны были быть вместе. Но она осталась одна. Вокруг нее не толпятся взбудораженные коллеги. Не видно восторженных лиц. Рядом только какой-то незнакомец из Америки и Максимилиан Колер.
     Максимилиан Колер. Der Konig. Кайзер.
     Еще с самого детства Виттория испытывала к этому человеку глубокую неприязнь. Нет, с течением времени она стала уважать могучий интеллект директора, однако его ледяную холодность и неприступность по-прежнему считала бесчеловечными... Этот человек являл собой прямую противоположность ее отцу, который был воплощением сердечного тепла и доброты. И все же в глубине души эти двое относились друг к другу с молчаливым, но величайшим уважением. Гений, сказал ей однажды кто-то, всегда признает другого гения без всяких оговорок.
     "Гений, - тоскливо подумала она, - отец... Папа, папочка. Убит..."
     В лабораторию Леонардо Ветра вел длинный, стерильной чистоты коридор, от пола до потолка облицованный белым кафелем. У Лэнгдона почему-то появилось ощущение, что он попал в подземную психушку. По стенам коридора тянулись дюжины непонятно что запечатлевших черно-белых фотографий в рамках. И хотя Лэнгдон посвятил свою карьеру изучению символов, эти изображения не говорили ему ничего. Они выглядели как беспорядочная коллекция негативов, вкривь и вкось исчерченных какими-то хаотическими полосами и спиралями. Современная живопись? Накушавшийся амфетамина Джексон Поллок <Джексон Поллок (1912-1956) - американский художник-абстракционист.>? Лэнгдон терялся в догадках.
     - Разброс осколков. Зафиксированный компьютером момент столкновения частиц, - заметив, видимо, его недоумение, пояснила Виттория и указала на едва видимый на снимке след. - В данном случае наблюдаются Z-частицы. Отец открыл их пять лет назад. Одна энергия - никакой массы. Возможно, это и есть самый мелкий, если можно так выразиться, строительный элемент природы. Ведь материя есть не что иное, как пойманная в ловушку энергия.
     Неужели? Материя есть энергия? Лэнгдон насторожился. Это уже скорее смахивает на дзен <Дзен (япон.), Дхьяна (санскр.), Чань {кит.) - возникшее в VI в. Течение буддизма, проповедующее постижение истины через созерцание и самопогружение и абсолютное пренебрежение к любой внешней форме бытия.>. Он еще раз посмотрел на тонюсенькие черточки на фотографии. Интересно, что скажут его приятели с физфака в Гарварде, когда он признается им, что провел выходные в большом адроновом коллайдере <Ускоритель, в котором осуществляется столкновение встречных пучков заряженных частиц высоких энергий.>, наслаждаясь видом Z-частиц?
     - Виттория, - сказал Колер, когда они подошли к стальным дверям весьма внушительного вида, - должен признаться, что сегодня утром я уже спускался вниз в поисках вашего отца.
     - Неужели? - слегка покраснев, произнесла девушка.
     - Именно. И представьте мое изумление, когда вместо нашего стандартного цифрового замка я обнаружил нечто совершенно иное... - С этими словами Колер показал на сложный электронный прибор, вмонтированный в стену рядом с дверью.
     - Прошу прощения, - сказала Виттория. - Вы же знаете, насколько серьезно он относился к вопросам секретности. Отец хотел, чтобы в лабораторию имели доступ лишь он и я.
     - Понимаю, - ответил Колер. - А теперь откройте дверь.
     Виттория не сразу отреагировала на слова шефа, но затем, глубоко вздохнув, все же направилась к прибору в стене.
     К тому, что произошло после, Лэнгдон оказался совершенно не готов.
     Виттория подошла к аппарату и, склонившись, приблизила правый глаз к выпуклой, чем-то похожей на окуляр телескопа линзе. После этого она надавила на кнопку. В недрах машины раздался щелчок, и из линзы вырвался лучик света. Лучик двигался, сканируя глазное яблоко так, как сканирует лист бумаги копировальная машина.
     - Это - сканер сетчатки, - пояснила она. - Безупречный механизм. Распознает строение лишь двух сетчаток - моей и моего отца.
     Роберт Лэнгдон замер. Перед его мысленным взором во всех ужасающих деталях предстал мертвый Леонардо Ветра. Лэнгдон снова увидел окровавленное лицо, одинокий, смотрящий в пространство карий глаз и пустую, залитую кровью глазницу. Он попытался не думать об ужасающем открытии... но спрятаться от правды было невозможно. На белом полу прямо под сканером виднелись коричневатые точки. Капли запекшейся крови.
     Виттория, к счастью, их не заметила.
     Стальные двери заскользили в пазах, и девушка вошла в помещение.
     Колер мрачно посмотрел на Лэнгдона, и тот без труда понял значение этого взгляда: "Я же говорил вам, что похищение глаза преследует иную... гораздо более важную цель".

Глава 18

     Руки женщины были связаны. Перетянутые шнуром кисти опухли и покраснели. Совершенно опустошенный, ассасин лежал с ней рядом, любуясь своим обнаженным трофеем. Смуглого убийцу занимал вопрос, не было ли ее временное забытье лишь попыткой обмануть его, чтобы избежать дальнейшей работы.
     Впрочем, на самом деле это его не очень волновало, так как он получил более чем достаточное вознаграждение. Испытывая некоторое пресыщение, ассасин отвернулся от своей добычи и сел на кровати.
     На его родине женщины являются собственностью. Слабыми созданиями. Инструментом наслаждения. Товаром, который обменивают на скот. И там они знают свое место. Здесь же, в Европе, женщины прикидываются сильными и независимыми. Эти их жалкие потуги одновременно смешили его и возбуждали. Убийца получал особое наслаждение в те моменты, когда гордячки оказывались в полной физической зависимости от него.
     Несмотря на ощущение полного физического удовлетворения, ассасин начал испытывать другое желание. Прошлой ночью он убил человека. Не только убил, но и изуродовал труп. Убийство действовало на него так, как на других действует героин... Каждая новая порция приносит лишь временное облегчение, порождая тягу к очередной, все увеличивающейся дозе. Чувство приятного удовлетворения исчезло, и на смену ему снова пришло желание.
     Он внимательно посмотрел на спящую рядом с ним женщину и провел ладонью по светлой шее. Сознание того, что он в один миг может лишить ее жизни, приводило его в состояние возбуждения. Кому нужна жизнь этого ничтожного существа? Кто она такая? Недочеловек. Инструмент наслаждения. Мощные пальцы убийцы сжали нежное горло, и он уловил биение ее пульса. Однако тут же, подавив желание, убрал руку. Дело прежде всего. Личные желания должны уступать место служению более высоким целям. Встав с постели, ассасин еще раз восхитился величием того дела, которое ему предстояло свершить. Он все еще не мог до конца осознать степень влияния человека, скрывающегося под именем Янус, и могущества древнего братства, которое тот возглавлял. Каким-то непостижимым образом им удалось узнать о его ненависти и... его непревзойденном искусстве. Как именно это стало им известно, для него навсегда останется тайной. Их корни проросли через весь земной шар.
     И вот теперь они удостоили его высшей чести. Он станет их руками и их голосом. Их мстителем и их посланником - тем, кого его соплеменники именуют Малик-аль-Хак. Ангел Истины.

Глава 19

     Войдя в лабораторию Ветра, Лэнгдон перенесся из нашего времени в далекое будущее. Абсолютно белое внутри помещение, заставленное компьютерами и специальным электронным оборудованием, походило на операционную какого-нибудь футуристического госпиталя. Интересно, какие тайны хранила эта лаборатория, думал американец, если для их сохранности пришлось создавать запоры, открыть которые можно лишь с помощью глаза?..
     Колер первым делом внимательно оглядел помещение, но в нем, естественно, никого не оказалось. Что касалось Виттории, то та двигалась как-то неуверенно... Так, словно лаборатория в отсутствие отца стала для нее чужой.
     Лэнгдон сразу обратил внимание на невысокие массивные колонны, чем-то напоминающие Стонхендж <Стонхендж - мегалитическая культовая постройка 2-го тысячелетия до н.э. В Великобритании.> в миниатюре. Этих колонн из полированной стали было около десятка, и они образовывали в центре комнаты небольшой круг. Но еще больше эти трехфутовые сооружения напоминали постаменты, на которых в музеях выкладывают драгоценные камни. Однако сейчас на них лежали отнюдь не драгоценности. На каждой из колонн покоился толстостенный прозрачный сосуд, формой и размером напоминающий теннисный мяч. Судя по их виду, сосуды были пусты.
     Колер с удивлением посмотрел на них и, видимо, решив поговорить об этом потом, сказал, обращаясь к Виттории:
     - Взгляните хорошенько. Ничего не украдено?
     - Украдено? Каким образом? Сканер сетчатки может впустить только нас.
     - Все-таки посмотрите.
     Виттория вздохнула и некоторое время разглядывала комнату. Затем пожала плечами и сказала:
     - Лаборатория в том состоянии, в котором ее обычно оставляет отец. В состоянии упорядоченного хаоса.
     Лэнгдон понимал, что Колер взвешивает все возможные варианты своего дальнейшего поведения, размышляя о том, в какой степени можно оказывать давление на Витторию и... как много следует ей сказать. Видимо, решив оставить девушку на время в покое, он выехал в центр комнаты, обозрел скопление таинственных пустых сосудов и после продолжительной паузы произнес:
     - Секреты... это та роскошь, которую мы себе больше позволить не можем.
     Виттория неохотно кивнула, выражая свое согласие, и на ее лице отразилась та буря эмоций, которые она испытывала. Эмоций и воспоминаний.
     "Дай ей хотя бы минуту!.." - подумал Лэнгдон.
     Как бы набираясь сил для того, чтобы открыть страшную тайну, Виттория опустила ресницы и вздохнула полной грудью. Затем, не открывая глаз, она сделала еще один глубокий вздох. И еще...
     Лэнгдона охватило беспокойство. С ней все в порядке? Он покосился на Колера. Тот сидел совершенно спокойно, поскольку ему, очевидно, не раз приходилось бывать свидетелем этого ритуала. Прежде чем Виттория открыла глаза, прошло не менее десяти секунд.
     С ней произошла такая метаморфоза, что Лэнгдон просто не поверил своим глазам. Виттория Ветра совершенно преобразилась. Уголки ее пухлых губ опустились, плечи обвисли, взгляд стал мягким. Казалось, девушка настроила свой организм на то, чтобы смириться со сложившимся положением. Страдания и личную боль ей каким-то образом удалось спрятать в глубине сердца.
     - С чего начать? - спросила она совершенно спокойно.
     - Начните с самого начала, - сказал Колер. - Расскажите нам об эксперименте своего отца.
     - Отец всю свою жизнь мечтал о том, чтобы примирить науку и религию, - начала Виттория. - Он хотел доказать, что наука и религия вполне совместимы и являют собой всего лишь два различных пути познания единой истины... - Девушка замолчала, как бы не веря тому, что собиралась сказать в следующий момент: - И вот недавно... он нашел способ это сделать.
     Колер молчал.
     - Отец задумал провести эксперимент, который, как он надеялся, сможет разрешить одно из самых острых противоречий между наукой и религией.
     Интересно, какое противоречие она имеет в виду, подумал Лэнгдон. Истории известно огромное их множество.
     - Отец имел в виду проблему креационизма - проблему вечного спора о том, как возникла наша Вселенная.
     Вот это да, подумал Лэнгдон. Значит, речь идет ни много ни мало о том самом споре!
     - В Библии, естественно, сказано, что наш мир был сотворен Богом, - продолжала Виттория. - "И сказал Бог: да будет свет. И стал свет". Итак, все, что мы видим перед собой, возникло из бесконечной пустоты и тьмы. Но к сожалению, один из фундаментальных законов физики гласит, что материя не может быть создана из ничего.
     Лэнгдону доводилось читать об этом тупике. Идея о том, что Бог смог создать "нечто из ничего", полностью противоречила общепризнанным законам современной физики и потому отвергалась ученым миром. Акт Творения с точки зрения науки представлялся полнейшим абсурдом.
     - Мистер Лэнгдон, - сказала Виттория, повернувшись к американцу, - полагаю, что вы знакомы с теорией Большого взрыва?
     - Более или менее, - пожал плечами Лэнгдон.
     Так называемый Большой взрыв, насколько ему было известно, являлся признанной наукой моделью возникновения Вселенной. До конца он этого не понимал, но знал, что, согласно теории, находившееся в сверхплотном состоянии и сконцентрированное в одной точке вещество в результате гигантского взрыва начало расширяться, формируя Вселенную. Или что-то в этом роде.
     - Когда в 1927 году католическая церковь впервые предложила теорию Большого взрыва...
     - Простите, - прервал ее Лэнгдон, - неужели вы хотите сказать, что идея Большого взрыва первоначально принадлежала церкви?
     Витторию его вопрос, казалось, несказанно изумил.
     - Ну конечно, - ответила она. - Ее в 1927 году выдвинул католический монах по имени Жорж Лемэтр.
     - Но я всегда считал, - неуверенно произнес Лэнгдон, - что эту теорию разработал гарвардский астроном Эдвин Хаббл <Эдвин Пауэлл Хаббл (1889-1953) - американский астроном. Установил, в частности, закономерность разлета галактик. Жорж Анри Пемэтр (1894-1966) - бельгийский астрофизик и математик. Магистр геологии.>...
     - Еще один пример американского научного высокомерия, - бросив на Лэнгдона суровый взгляд, вмешался Колер. - Хаббл опубликовал свои рассуждения в 1929 году, то есть на два года позже Лемэтра.
     "Я читал о телескопе Хаббла, сэр, а о телескопе Лемэтра почему-то никто не пишет", - подумал Лэнгдон, но вслух этого не сказал.
     - Мистер Колер прав, - продолжала Виттория. - Первоначально идея принадлежала Лемэтру. Хаббл всего лишь подтвердил ее, собрав доказательства того, что Большой взрыв теоретически возможен.
     Интересно, упоминают ли этого Лемэтра фанатичные поклонники Хаббла с факультета астрономии Гарвардского университета, когда читают лекции своим студентам, подумал Лэнгдон. Вслух он этот вопрос, правда, задавать не стал, ограничившись неопределенным:
     - О...
     - Когда Лемэтр впервые предложил свою теорию, - продолжала Виттория, - ученые мужи объявили ее полной нелепицей. Материя, сказали они, не может возникнуть из ничего. Поэтому, когда Хаббл потряс мир, научно доказав возможность Большого взрыва, церковь возвестила о своей победе и о том, что это является свидетельством истинности Священного Писания.
     Лэнгдон кивнул. Теперь он очень внимательно слушал рассуждения девушки.
     - Ученым, естественно, пришлось не по вкусу то, что церковь использовала их открытия для пропаганды религии, и они тут же облекли теорию Большого взрыва в математическую форму, устранив из нее тем самым все религиозное звучание. Это позволило объявить им Большой взрыв своей собственностью. Но к несчастью для науки, все их уравнения даже в наше время страдают одним пороком, на который не устает указывать церковь.
     - Так называемая сингулярность, - проворчал Колер. Он произнес это слово так, словно оно отравляло все его существование.
     - Вот именно - сингулярность! - подхватила Виттория. - Точный момент творения. Нулевое время. Даже сейчас... - Виттория взглянула на Лэнгдона. - Даже сейчас наука не способна сказать что-либо внятное в связи с первым моментом возникновения Вселенной. Наши уравнения весьма убедительно объясняют ранние фазы ее развития, но по мере удаления во времени и приближения к "нулевой точке" математические построения вдруг рассыпаются и теряют всякий смысл.
     - Верно, - раздраженно произнес Колер. - И церковь • использует эти недостатки как аргумент в пользу чудесного Божественного вмешательства. Впрочем, мы несколько отошли от темы. Продолжайте...
     - Я хочу сказать, - с отрешенным выражением лица произнесла Виттория, - что отец всегда верил в Божественную природу Большого взрыва. Несмотря на то что наука пока не способна определить точный момент Божественного акта, отец был убежден, что когда-нибудь она его установит. - Печально показав на напечатанные на лазерном принтере слова, висевшие над рабочим столом Леонардо Ветра, девушка добавила: - Когда я начинала сомневаться, папа всегда тыкал меня носом в это высказывание.
     Лэнгдон прочитал текст:

     НАУКА И РЕЛИГИЯ НИКОГДА НЕ ПРОТИВОСТОЯЛИ ДРУГ ДРУГУ. ПРОСТО НАУКА ОЧЕНЬ МОЛОДА, ЧТОБЫ ПОНЯТЬ ЭТО

     - Папа хотел поднять науку на более высокий уровень, - сказала Виттория. - На тот уровень, когда научные знания подтверждали бы существование Бога. - Она меланхолично пригладила ладонью свои длинные волосы и добавила: - Отец затеял то, до чего пока не додумался ни один ученый. Он решил сделать нечто такое, для чего до настоящего времени даже не существовало технических решений. - Виттория замолчала, видимо, не зная, как произнести следующие слова. Наконец, после продолжительной паузы, девушка сказала: - Папа задумал эксперимент, призванный доказать возможность акта Творения.
     Доказать акт Творения? Да будет свет? Материя из ничего? Лэнгдон не мог представить себе ничего подобного.
     - Прости, но я тебя не понял, - произнес Колер, сверля девушку взглядом.
     - Отец создал Вселенную... буквально из ничего.
     - Что?! - вскинул голову Колер.
     - Пожалуй, правильнее будет сказать - он воссоздал Большой взрыв.
     Колер едва не вскочил на ноги из своего инвалидного кресла. А Лэнгдон запутался окончательно.
     Создал Вселенную? Воссоздал Большой взрыв?
     - Все это, естественно, сделано не в столь грандиозном масштабе, - сказала Виттория (теперь она говорила гораздо быстрее). - Процесс оказался на удивление простым. Папа разогнал в ускорителе два тончайших луча частиц. Разгон осуществлялся в противоположных направлениях. Когда два луча с невообразимой скоростью столкнулись, произошло их взаимопроникновение, и вся энергия сконцентрировалась в одной точке. Папе удалось получить чрезвычайно высокие показатели плотности энергии.
     Девушка начала рассказывать о физическом характере потоков, и с каждым ее словом глаза директора округлялись все больше и больше.
     Лэнгдон изо всех сил пытался не потерять нить рассказа.
     Итак, думал он, Леонардо Ветра смог создать модель энергетической точки, которая дала начало нашей Вселенной.
     - Результат эксперимента без преувеличения можно назвать чудом, - продолжала Виттория. - Его опубликование буквально потрясет основы основ современной физической науки... - Теперь она говорила медленно, словно желая подчеркнуть грандиозное значение открытия. - И в этой энергетической точке внутри ускорителя буквально из ничего начали возникать частицы материи.
     Колер никак не отреагировал на это сообщение. Он просто молча смотрел на девушку.
     - Материи, - повторила Виттория. - Вещества, родившегося из ниоткуда. Мы стали свидетелями невероятного фейерверка на субатомном уровне. На наших глазах рождалась миниатюрная Вселенная. Папа доказал, что материя может быть создана из ничего. Но это не все! Его эксперимент продемонстрировал, что Большой взрыв и акт Творения объясняются присутствием колоссального источника энергии.
     - Или, иными словами, Бога?
     - Бога, Будды, Силы, Иеговы, сингулярности, единичной точки... Называйте это как угодно, но результат останется тем же. Наука и религия утверждают одну и ту же истину: источником творения является чистая энергия.
     Колер наконец заговорил, и голос его звучал печально:
     - Виттория, твой рассказ оставил меня в полной растерянности. Неужели ты и вправду хочешь сказать, что Леонардо смог создать вещество... из ничего?
     - Да. И вот доказательство, - ответила Виттория, указывая на пустые сосуды. - В каждом из этих шаров находится образчик сотворенной им материи.
     Колер откашлялся и покатился к сосудам. Он двигался осторожно, так, как двигаются инстинктивно ощущающие опасность дикие животные.
     - Видимо, я что-то недопонял, - сказал директор. - Почему я должен верить тому, что сосуды содержат частицы материи, созданные твоим отцом? Это вещество могло быть взято откуда угодно.
     - Нет, - уверенно ответила Виттория. - Откуда угодно взять это вещество невозможно. Данные частицы уникальны. Подобного вида материи на Земле не существует... Отсюда следует вывод, что она была создана искусственно.
     - Как прикажешь понимать твои слова? - с суровым видом произнес Колер. - Во Вселенной существует лишь один вид материи... - начал было руководитель ЦЕРНа, но тут же остановился.
     - А вот и нет! - с победоносным видом объявила Виттория. - Вы же сами на своих лекциях говорили нам, что существует два вида материи. И это - научный факт. Мистер Лэнгдон, - произнесла девушка, - что говорит Библия об акте Творения? Что создал Бог?
     Лэнгдон не понимал, какое отношение этот вопрос имеет к происходящему, но все же, ощущая некоторую неловкость, ответил:
     - Хм... Бог создал свет и тьму... небо и землю... рай и ад...
     - Именно, - прервала его Виттория. - Он создал противоположности. Полную симметрию. Абсолютное равновесие. - Вновь повернувшись к Колеру, девушка сказала: - Директор, наука утверждает то же, что и религия: все, что создал Большой взрыв, он создавал в виде двух противоположностей. И я хочу подчеркнуть слово "все".
     - Все, включая саму материю, - прошептал, словно самому себе, Колер.
     - Именно, - кивнула Виттория. - И в ходе эксперимента моего отца возникли два вида материи.
     Лэнгдон вообще перестал понимать то, о чем говорили Колер и Виттория. Неужели, думал он, Леонардо Ветра изобрел нечто противоположное материи?
     - Субстанция, о которой ты говоришь, существует лишь в иных областях Вселенной, - сердито сказал директор. - На Земле ее определенно нет. Возможно, ее нет и во всей нашей галактике!
     - Верно, - согласилась Виттория. - И это доказывает, что находящиеся в сосудах частицы были созданы в ходе эксперимента.
     - Не хочешь ли ты сказать, что эти шары содержат в себе образцы антивещества? - спросил Колер, и лицо его стало похоже на каменную маску.
     - Да. Я хочу сказать именно это, - ответила Виттория, бросив торжествующий взгляд на пустые с виду сосуды. - Директор, перед вами первые в мире образцы антиматерии. Или антивещества, если хотите.

Глава 31

     Стратоплан "Х-33" с ревом взмыл в небо и, описав высокую дугу, помчался на юг в направлении Рима. Лэнгдон сидел в полном молчании. Последние пятнадцать минут он находился словно в тумане. Лишь сейчас, закончив рассказывать Виттории об иллюминатах и их заговоре против Ватикана, он до конца понял масштаб и значение происходящих событий.
     "Что я делаю, дьявол меня побери?! - спрашивал себя Лэнгдон. - Следовало сбежать, пока у меня имелась такая возможность!" Впрочем, в глубине души он прекрасно понимал, что такой возможности у него никогда не было.
     Его здравый смысл громко протестовал, требуя немедленно вернуться в Бостон. Однако любопытство ученого оказалось сильнее, чем призывы к благоразумию. Его многолетнее убеждение в том, что деятельность братства "Иллюминати" сошла на нет, похоже, в одно мгновение обратилось в прах. Но какая-то часть его разума требовала подтверждения. Требовала доказательств. Кроме того, в нем говорила и элементарная совесть. Колер тяжело болен, и Виттория осталась в одиночестве. Если накопленные им за многие годы познания способны помочь, то моральный долг требует, чтобы он летел в Рим.
     В Рим его звало еще и нечто иное, то, в чем Лэнгдон стыдился признаться самому себе. Ужас, который он испытал, узнав о местонахождении антивещества, объяснялся беспокойством даже не столько за жизнь многих людей, сколько за судьбу сокровищ искусства, хранившихся в Ватикане.
     Крупнейшая коллекция мировых шедевров в буквальном смысле слова находилась на бочке с порохом. 1400 залов и 20 двориков-музеев Ватикана хранили более 60 000 произведений искусства. Среди них творения древних мастеров, работы Джованни Беллини, Микеланджело, Леонардо да Винчи, Боттичелли, скульптуры Бернини. В Ватикане находятся такие памятники архитектуры, как собор Святого Петра и Сикстинская капелла.
     А во что можно оценить созданную гением Микеланджело знаменитую спиральную лестницу, ведущую в музеи Ватикана?
     Интересно, сколько еще продержится магнитное поле в ловушке?
     - Благодарю вас за то, что вы согласились прилететь в Европу, - негромко произнесла Виттория.
     Лэнгдон покинул мир видений. Виттория сидела на другой стороне прохода, разделяющего ряды кресел. Даже в холодном свете неоновых ламп нельзя было не заметить окружавшую ее ауру спокойствия и притягательность ее натуры. Девушка дышала глубоко и ровно, к ней полностью вернулось самообладание, и, движимая дочерней любовью, она теперь стремилась лишь к возмездию и восстановлению справедливости.
     У Виттории не было времени сменить шорты и топик на что-то более солидное, и в прохладном воздухе кабины ее загорелые ноги покрылись гусиной кожей. Лэнгдон, не раздумывая, снял пиджак и предложил его девушке.
     - Американское рыцарство? - произнесла она, ответив на его заботу благодарной улыбкой.
     Самолет попал в зону турбулентности, и его настолько сильно тряхнуло, что Лэнгдон даже испугался. Лишенная окон кабина снова показалась ему слишком тесной, и он попытался представить себя гуляющим по широкому полю. Какая ирония, подумал он. Ведь когда все это произошло, он как раз находился на открытом пространстве. Всепоглощающая тьма. Он прогнал нахлынувшие было воспоминания. Все это ушло в прошлое. Стало достоянием истории.
     - Вы верите в Бога, мистер Лэнгдон? - внимательно глядя на него, спросила Виттория.
     Этот вопрос поверг его в изумление. Или, если быть более точным, даже не сам вопрос, а тот серьезный тон, которым он был задан. "Верю ли я в Бога?" А ведь в глубине души он надеялся, что проведет полет, обсуждая не столь серьезные темы.
     "Духовная загадка",- подумал Лэнгдон. Именно так говорили о нем его друзья. Несмотря на многолетнее изучение религии, сам он религиозным человеком так и не стал. Он с почтением относился к могуществу веры, благотворительным делам церкви и той силе, которую придавали многим людям их религиозные убеждения... Однако полный отказ от всяких сомнений, неизбежный для истинно верующего, являлся непосильным для его разума ученого.
     - Я хочу верить, - услышал он свои слова.
     - И что же вам мешает? - без тени вызова или осуждения произнесла Виттория.
     - Все это не так просто, - фыркнул он. - Вера требует, если так можно выразиться, "актов веры". Верующий должен серьезно относиться к чудесам, не сомневаться в беспорочном зачатии и божественном вмешательстве. Кроме того, вера предписывает определенный кодекс поведения. Библия, Коран, буддийские рукописи... все они содержат практически идентичные требования, за нарушение коих установлены одинаковые наказания. В них говорится, что меня ждет ад, если я не стану следовать этому поведенческому кодексу. Мне трудно представить себе Бога, который управляет миром подобным образом.
     - Остается лишь надеяться, что вы не позволяете своим студентам так бессовестно уходить от поставленных вами вопросов.
     Это замечание застало его врасплох.
     - Что?
     - Мистер Лэнгдон, я не спрашивала вас, верите ли вы тому, что люди говорят о Боге. Я спросила: "Верите ли вы в Бога?" Это два совершенно разных вопроса. Священное Писание - это... собрание рассказов, легенд. Это история того, как человек пытался удовлетворить свою потребность в познании самого себя и всего сущего. Меня не интересуют ваши суждения о литературных произведениях. Я спрашиваю: верите ли вы в Бога? Ощущаете ли присутствие высшей силы, когда вглядываетесь в звезды? Верите ли вы всем своим существом, что темный свод над вами - творение руки Божьей?
     Лэнгдон задумался.
     - Может быть, я слишком бесцеремонна?
     - Нет. Просто я...
     - Не сомневаюсь, что вы обсуждаете вопросы веры со своими учениками.
     - Постоянно.
     - И вы, как мне кажется, выступаете в роли адвоката дьявола. Все время подливаете масло в огонь дискуссии.
     - Вам, видимо, тоже не чужда преподавательская деятельность? - улыбнулся Лэнгдон.
     - Нет, но я многому научилась у папы. Леонардо Ветра мог с одинаковым успехом представлять обе стороны петли Мёбиуса.
     Лэнгдон рассмеялся, представив себе так называемую петлю Мёбиуса - поверхность, получаемую при склеивании двух перевернутых относительно друг друга концов прямоугольной полоски. Строго говоря, петля Мёбиуса имеет всего лишь одну сторону. Впервые эту петлю Лэнгдон увидел в творениях Эшера <Мариус Корнелис Эшер (1898-1972) - голландский художник-график.>.
     - Могу я задать вам один вопрос, мисс Ветра?
     - Зовите меня Виттория. Когда я слышу "мисс Ветра", то сразу начинаю чувствовать себя ужасно старой.
     Он подавил вздох, вдруг ощутив свой преклонный возраст, и произнес:
     - В таком случае я - Роберт.
     - У вас был ко мне вопрос.
     - Да. Что вы, будучи дочерью католического священника и одновременно ученым, думаете о религии?
     Виттория помолчала немного, отбросила упавшую на лоб прядь волос и сказала:
     - Религия подобна языку или манере одеваться. Мы всегда тяготеем к тому, с чем выросли. Но в конечном итоге все мы заявляем одно и то же. Мы говорим, что в жизни имеется скрытый смысл, и мы благодарны силе, нас создавшей.
     Слова девушки заинтриговали Лэнгдона.
     - Следовательно, вы утверждаете, что религия - будь то христианство, мусульманство или буддизм - зависит только от того, где мы родились?
     - Но разве это не очевидно?
     - В таком случае вера вообще случайное явление?
     - Ничего подобного. Вера - явление универсальное. Но методы ее познания, к которым мы прибегаем, целиком зависят от нашего выбора. Одни возносят молитвы Иисусу, другие отправляются в Мекку, а третьи изучают поведение элементарных частиц. В конечном итоге все мы заняты поиском истины, гораздо более грандиозной, чем мы сами.
     Лэнгдон пожалел, что его студенты не умеют выражать свои мысли с такой точностью. Да что там студенты! Он сам вряд ли смог бы высказать это столь же ясно.
     - А как же Бог? - спросил он. - Вы в Бога веруете?
     На сей раз Виттория молчала довольно долго.
     - Наука говорит мне, - наконец сказала она, - что Бог должен существовать. Но мой разум утверждает, что я никогда не смогу понять Бога. А сердце тем временем подсказывает, что я для этого вовсе и не предназначена.
     Четко изложено, подумал он и спросил:
     - Итак, вы полагаете, что Бог существует, но понять Его мы никогда не сможем?
     - Не Его, а Ее, - улыбнулась Виттория. - Я считаю, что аборигены Северной Америки были правы.
     - Мать Земля? - улыбнулся Лэнгдон.
     - Гея <Гея - в греческой мифологии богиня земли, от которой произошли горы и море, первое поколение богов, циклопы и гиганты.>. Наша планета является организмом, а каждый из нас - его клеткой с только ей присущими функциями. И в то же время мы все взаимосвязаны. Мы служим друг другу, и одновременно мы служим целому.
     Глядя на нее, Лэнгдон вдруг почувствовал, что в нем шевельнулись чувства, которых он не испытывал уже много лет. В ее глазах таилось какое-то очарование... А голос звучал так чисто... Он ощутил, что его тянет к этой девушке.
     - Мистер Лэнгдон, разрешите мне задать вам еще один вопрос.
     - Роберт, - поправил он ее. - Когда я слышу "мистер Лэнгдон", я ощущаю себя стариком. Впрочем, я и есть старик...
     - Скажите, Роберт, если можно, как вы начали заниматься орденом "Иллюминати"?
     - Вообще-то в основе всего были деньги, - ответил он, немного подумав.
     - Деньги? - разочарованно протянула девушка. - Вы оказывали какие-то платные услуги? Давали консультации?
     Лэнгдон рассмеялся, осознав, как прозвучали его слова.
     - Нет. Я говорю не о заработке. Я говорю о деньгах как о банкнотах.
     С этими словами он достал из кармана брюк несколько купюр и выбрал из них бумажку достоинством в один доллар.
     - Я увлекся изучением этого культа после того, как обнаружил, что американская валюта просто усыпана символами иллюминатов.
     Виттория взглянула на него из-под полуопущенных ресниц. Она, видимо, не до конца понимала, насколько серьезно следует воспринимать эти слова.
     - Посмотрите на оборотную сторону, - сказал он, протягивая ей банкноту. - Видите большую печать слева?
     - Вы имеете в виду пирамиду? - перевернув долларовую бумажку, спросила Виттория.
     - Именно. Какое значение, по вашему мнению, могла иметь пирамида для истории США?
     Девушка в ответ пожала плечами.
     - Вот именно, - продолжил Лэнгдон. - Абсолютно никакого.
     - Тогда почему же она смогла стать центральным символом Большой государственной печати? - нахмурившись, спросила Виттория.
     - Мрачный зигзаг истории, - ответил Лэнгдон. - Пирамида - оккультный символ, представляющий слияние сил, устремленных вверх, к источнику абсолютного Света. Теперь внимательно посмотрите на то, что изображено чуть выше пирамиды.
     - Глаз в треугольнике, - ответила Виттория, изучив банкноту.
     - Этот символ называется trinacria. Вам доводилось раньше видеть глаз в треугольнике?
     - Да, - немного помолчав, сказала девушка. - Но я не помню...
     - Он изображен на эмблемах масонских лож во всем мире.
     - Значит, это масонский символ?
     - Нет. Это символ иллюминатов. Члены братства называют его "сияющая дельта". Призыв к постоянным изменениям и просвещению. Глаз означает способность иллюминатов проникать в суть вещей, а треугольником также обозначается буква греческого алфавита "дельта", которая является математическим символом...
     - Изменения, эволюции, перехода к...
     - Я совсем забыл, что беседую с ученым, - улыбнулся Лэнгдон.
     - Итак, вы хотите сказать, что большая печать Соединенных Штатов призывает к переменам и проникновению в суть вещей?
     - Или, как сказали бы некоторые, к Новому мировому порядку.
     Витторию эти слова Лэнгдона несколько удивили, но, вглядевшись в банкноту, она протянула:
     - Под пирамидой написано: "Novus... Ordo..."
     - "Novus Ordo Seculorum", - подхватил американец. - Что означает "Новый секулярный порядок".
     - Секулярный в смысле "нерелигиозный"?
     - Да. Именно нерелигиозный. В этой фразе ясно выражены цели ордена "Иллюминати", и в то же время она кардинально противоречит напечатанным рядом с ней словам: "Мы веруем в Бога".
     - Но каким образом вся эта символика смогла появиться на самой могущественной валюте мира? - обеспокоено спросила Виттория.
     - Большинство исследователей считают, что за этим стоял вице-президент Соединенных Штатов Генри Уоллес. Он занимал место на верхних ступенях иерархической лестницы масонов и, вне всякого сомнения, имел контакты с иллюминатами. Был ли он членом сообщества или просто находился под его влиянием, никто не знает. Но именно Уоллес предложил президенту этот вариант большой печати.
     - Но каким образом? И почему президент с этим согласился?
     - Президентом в то время был Франклин Делано Рузвельт, и Уоллес сказал ему, что слова "Novus Ordo Seculorum" означают не что иное, как "Новый курс" <Новый курс - экономическая политика президента Ф.Д. Рузвельта, направленная на смягчение последствий экономического кризиса 1930-х гг..>.
     - И вы хотите сказать, что Рузвельт дал команду казначейству печатать деньги, не обратившись за советом к другим экспертам? - с сомнением спросила Виттория.
     - В этом не было нужды. Они с Уоллесом были словно родные братья.
     - Братья?
     - Загляните в свои книги по истории, - с улыбкой произнес Лэнгдон. - Франклин Делано Рузвельт был известнейшим масоном.

Глава 32

     Лэнгдон затаил дыхание, когда "Х-33" широкой спиралью пошел на снижение в международном аэропорту Рима, носящем имя Леонардо да Винчи. Виттория сидела с закрытыми глазами. Создавалось впечатление, что она усилием воли пытается держать себя в руках. Летательный аппарат коснулся посадочной полосы и покатил к какому-то частному ангару.
     - Прошу извинить за долгое путешествие, - сказал появившийся из кабины пилот. - Мне пришлось сдерживать бедняжку, чтобы снизить шум двигателя при полете над населенными районами.
     Лэнгдон взглянул на часы. Оказалось, что полет продолжался тридцать семь минут.
     Открыв внешний люк, пилот спросил:
     - Кто-нибудь может мне сказать, что происходит? Виттория и Лэнгдон предпочли промолчать.
     - Ну и ладно, - безо всякой обиды произнес пилот. - В таком случае я останусь в кабине и буду в одиночестве наслаждаться музыкой.
     При выходе из ангара им в глаза брызнули яркие лучи предвечернего солнца, и Лэнгдон перебросил свой твидовый пиджак через плечо. Виттория подняла лицо к небу и глубоко вздохнула, словно солнечные лучи заряжали ее какой-то таинственной телепатической энергией.
     Средиземноморье, подумал уже начинающий потеть Лэнгдон.
     - Не кажется ли вам, что для комиксов вы немного староваты? - не поворачиваясь, неожиданно спросила Виттория.
     - Простите, не понимаю...
     - Ваши часы. Я обратила на них внимание еще в самолете.
     Лэнгдон слегка покраснел. Ему уже не раз приходилось вставать на защиту своих ручных часов. Эти коллекционные часы с изображением Микки-Мауса на циферблате еще в детстве подарили ему родители. Несмотря на глупый вид мышонка, ручонки которого служили стрелками, Лэнгдон никогда не расставался с этими часами. Часы были водонепроницаемыми, а цифры светились в темноте, что было очень удобно при плавании в бассейне и во время поздних прогулок по неосвещенным дорожкам университетского кампуса. Когда студенты говорили о некоторой экстравагантности эстетических пристрастий своего профессора, тот неизменно отвечал, что носит Микки как символ своей душевной молодости.
     - Шесть часов вечера, - сказал он.
     - Думаю, что экипаж для нас уже подан, - продолжая смотреть в небо, заметила Виттория.
     Лэнгдон услышал в отдалении шум двигателя. Когда он поднял глаза, сердце у него упало. С севера на небольшой высоте, почти над самой взлетной полосой, к ним приближался вертолет. Во время экспедиции в Андах, когда он занимался поисками линий Наска <Линии Наска - огромные изображения геометрических фигур, животных и растений на столовых холмах в горных долинах южного Перу. Полностью видны лишь с воздуха.> в южном Перу, ему пришлось летать на вертолете, и никакого удовольствия от этих полетов он, надо сказать, не получил. Летающая обувная коробка. Пресытившись впечатлениями от двух полетов в стратоплане, Лэнгдон очень надеялся на то, что Ватикан пришлет за ними автомобиль.
     Но его надежды не сбылись.
     Вертушка снизила скорость, повисела несколько мгновений над их головами и начала спуск на посадочную полосу. Машина была окрашена в белый цвет, а на ее борту был изображен герб: два скрещенных ключа на фоне папской тиары. Лэнгдон прекрасно знал этот священный символ святого престола. Сейчас это была правительственная печать, а престолом в буквальном смысле слова являлся древний трон Святого Петра.
     "Святая вертушка", - подумал Лэнгдон, наблюдая за приземляющимся вертолетом. Он совсем забыл, что Ватикан имеет в своем распоряжении несколько подобных аппаратов: для доставки папы в аэропорт, на встречи с паствой и для полетов в летнюю резиденцию святейшего в Гандольфо. Окажись он на месте папы, Лэнгдон определенно предпочел бы путешествовать на автомобиле.
     Пилот выпрыгнул из кабины и быстрым шагом направился к ним по бетону аэродрома.
     Пришло время волноваться Виттории.
     - Неужели нам придется с ним лететь? - тревожно спросила она.
     - Лететь иль не лететь - вот в чем вопрос, - продекламировал Лэнгдон, целиком разделяя тревогу девушки.
     Пилот выглядел так, словно готовился выйти на сцену в одной из шекспировских пьес. Его камзол с пышными рукавами был разрисован широкими вертикальными ярко-синими и золотыми полосами. Цвета панталон и гетр полностью повторяли раскраску верхней части одеяния. На ногах у него были черные туфли, чем-то напоминающие домашние тапочки. На голове пилота красовался черный фетровый берет.
     - Традиционная униформа швейцарских гвардейцев, - пояснил Лэнгдон. - Этот фасон придумал сам Микеланджело. - Когда пилот приблизился, американец поморщился и добавил: - Не самое лучшее из его творений, надо сказать.
     Несмотря на столь ослепительный наряд, пилот всем своим видом демонстрировал, что дело знает. Он двигался к ним решительным шагом и имел выправку американского морского пехотинца. Лэнгдон читал о том, насколько строго проходит отбор в швейцарскую гвардию. Гвардейцы набирались в четырех католических кантонах Швейцарии. Каждый из претендентов должен был быть холостяком 19-30 лет, ростом не менее 180 см, уже отслужившим в швейцарской армии. Папская гвардия считалась самой верной и надежной охраной в мире и вызывала зависть у глав многих правительств.
     - Вы из ЦЕРНа? - стальным голосом спросил, застыв в шаге от них, швейцарец.
     - Так точно, сэр, - ответил Лэнгдон.
     - Вам удалось долететь на удивление быстро, - заметил гвардеец и бросил на "Х-33" удивленный взгляд. - Мадам, - продолжил он, обращаясь к Виттории, - у вас имеется какая-нибудь иная одежда?
     - Простите, но... боюсь, я не совсем вас понимаю...
     - Лица в шортах в Ватикан не допускаются, - сказал швейцарец, показав на нижние конечности девушки.
     Лэнгдон бросил взгляд на обнаженные ноги Виттории и вконец расстроился. Как он мог забыть, что в Ватикане нельзя обнажать ноги выше колена? Ни мужчинам, ни женщинам. Этот запрет был призван демонстрировать уважение посетителей к Городу Бога.
     - Это все, что у меня есть, - ответила Виттория. - Мы очень спешили.
     Гвардеец понимающе кивнул, хотя и был явно недоволен. Обратившись к Лэнгдону, он спросил:
     - Есть ли у вас какое-нибудь оружие, сэр?
     "Какое оружие? У меня с собой нет даже смены чистого белья", - подумал Лэнгдон и отрицательно покачал головой.
     Швейцарец присел у ног американца и принялся его досматривать, начиная с носков. Не очень доверчивый парень, подумал Лэнгдон и недовольно поморщился, когда крепкие руки гвардейца подобрались слишком близко к промежности. Обследовав грудь, плечи и спину Лэнгдона и, видимо, убедившись, что у того ничего нет, гвардеец обратил свой взор на Витторию.
     - Не смейте даже и думать! - бросила она.
     Гвардеец вперился в девушку суровым взглядом, видимо, рассчитывая ее запугать. Но Виттория не дрогнула.
     - Что это? - спросил страж Ватикана, показывая на небольшую выпуклость на кармане ее шортов.
     Виттория достала сверхплоский сотовый телефон. Гвардеец открыл его, дождался гудка и, удостоверившись, что это действительно всего лишь переговорное устройство, вернул аппарат девушке. Виттория сунула мобильник в карман.
     - А теперь повернитесь, пожалуйста, - сказал гвардеец.
     Виттория широко расставила руки и совершила поворот на 360 градусов.
     Пока швейцарец внимательно разглядывал девушку, Лэнгдон успел заметить, что ни топик, ни облегающие шорты совсем не выпячиваются там, где им выпячиваться не положено. Гвардеец, видимо, пришел к такому же заключению.
     - Благодарю вас, - сказал он. - Сюда, пожалуйста.
     Лопасти вертолета швейцарской гвардии лениво крутились на холостом ходу. Виттория поднялась на борт первой. С видом профессионала, лишь чуть-чуть пригнувшись, она прошла под лопастями винта. Лэнгдон же чувствовал себя гораздо менее уверенно.
     - А на машине никак было нельзя? - полушутливо прокричал он на ухо поднимающемуся на свое место пилоту.
     Швейцарец не удостоил его ответом.
     Лэнгдон слышал о римских водителях-маньяках и понимал, что полет в этом городе был, видимо, наиболее безопасным способом передвижения. Он глубоко вздохнул, низко пригнулся, чтобы избежать удара вращающихся лопастей, и забрался в кабину.
     Гвардеец прибавил газа, и Виттория, пытаясь перекричать шум двигателя, спросила:
     - Вам удалось обнаружить сосуд?!
     Пилот обернулся и недоуменно посмотрел на девушку.
     - Что?
     - Я говорю о сосуде. Разве вы не звонили в ЦЕРН в связи с этим?
     - Не понимаю, о чем вы, - пожал плечами гвардеец. - Я получил приказ забрать вас на аэродроме. Это все, что мне известно.
     Виттория бросила на Лэнгдона тревожный взгляд.
     - Пристегните, пожалуйста, ремни, - напомнил пилот.
     Лэнгдон вытянул ремень безопасности и застегнул на животе пряжку. Ему показалось, что стены крошечного фюзеляжа сдвинулись еще сильнее, не оставляя возможности дышать. Летательный аппарат с ревом взмыл в воздух и резво взял курс на север в направлении Рима.
     Рим... столица мира. Город, в котором когда-то правил Цезарь и где был распят святой Петр. Колыбель современной цивилизации. И сейчас в его сердце... тикает механизм бомбы замедленного действия.

Глава 33

     С высоты птичьего полета Рим казался беспорядочным переплетением улиц - сложный лабиринт старинных дорог, огибающих огромные здания храмов, искрящиеся фонтаны и многочисленные древние руины.
     Вертолет Ватикана летел довольно низко, разрубая лопастями смог, постоянно висящий над Вечным городом и заставляющий давиться в кашле несчастных горожан. Лэнгдон с интересом наблюдал за снующими в разные стороны мопедами, туристическими автобусами и крошечными "фиатами". "Койаанискатси", - подумал он, припомнив слово, употребляемое индейцами племени хопи для обозначения суматошной, сумбурной жизни.
     Молча сидевшая на соседнем кресле Виттория всем своим видом выражала готовность действовать.
     Вертолет резко взмыл вверх, а сердце Лэнгдона, напротив, провалилось куда-то в желудок. Он посмотрел вперед и увидел вдали поднимающиеся к небу развалины римского Колизея. Лэнгдон всегда считал это величественное сооружение одним из парадоксов истории. Огромный амфитеатр, в наше время символизирующий достижение древней культуры, в течение многих столетий служил сценой, на которой разыгрывались самые варварские представления в истории человечества. Здесь голодные львы рвали на части беспомощных людей, а армии рабов сражались, истребляя друг друга. Здесь на глазах тысяч зрителей насиловали экзотических, захваченных в далеких странах женщин. Здесь рубили головы и публично кастрировали.
     Особенно Лэнгдона забавляло то, что знаменитое Солдатское поле Гарварда было сооружено по образу и подобию Колизея. Видимо, не случайно, думал он, на этом стадионе каждую осень пробуждаются кровожадные древние инстинкты и обезумевшие футбольные фанаты Гарвардского университета требуют крови ненавистных противников из Йеля. Чуть дальше к северу Лэнгдон увидел Форум - сердце дохристианского Рима. Полуразрушенные колонны напоминали поваленные надгробия на кладбище, которое по какой-то странной иронии судьбы не было поглощено огромным мегаполисом.
     На западе город рассекала огромная дуга Тибра. Даже с воздуха Лэнгдон видел, насколько глубока эта река. На ее блестящей поверхности там и тут виднелись пенистые воронки водоворотов, затягивающих в себя разнообразный мусор.
     - Прямо по курсу, - произнес пилот, поднимая машину еще выше.
     Лэнгдон и Виттория посмотрели в указанном направлении. Прямо перед ними над голубоватой дымкой смога возвышался гигантский купол собора Святого Петра.
     - А вот это творение, - сказал Лэнгдон, обращаясь к Виттории, - Микеланджело явно удалось.
     Лэнгдону никогда не доводилось видеть собор с высоты птичьего полета. В лучах предвечернего южного солнца мраморный, украшенный многочисленными статуями фронтон здания полыхал розовым огнем. Напоминающее огромный грот помещение собора могло одновременно вместить 60 000 молящихся, что более чем в сто раз превышало все население Ватикана - самого маленького государства на планете.
     Но и сооружение таких невероятных размеров не могло подавить величия раскинувшейся перед ним площади. Вымощенная гранитом просторная пьяцца, расположенная в самом сердце Рима, являла собой подобие Центрального парка в классическом стиле. Овал шириной 240 метров двумя полукружиями обрамляла крытая колоннада из 284 стоящих в четыре ряда дорических колонн, над которыми высились 140 скульптурных изображений святых и мучеников. Высота колонн в каждом ряду по мере приближения к площади немного уменьшалась, что создавало своего рода trompe l'oeil <бман зрения, иллюзия (фр.)> призванный подчеркнуть величие этого места. По обеим сторонам площади располагались два прекрасных фонтана, а в самом ее центре возвышался привезенный Калигулой египетский обелиск. Император украсил обелиском цирк, и лишь в 1586 году камень нашел свое место на площади перед главным собором католического мира. Теперь на его вершине сверкал крест - символ христианства.
     Интересно, что подумал бы святой Петр, окажись он сейчас здесь, размышлял Лэнгдон, глядя на святыню. Петр умер, распятый вниз головой на этом самом месте, и теперь его прах покоился в гробнице, расположенной в глубоком подземелье под куполом базилики. Это была самая почитаемая из всех гробниц христианского мира.
     - Ватикан, - произнес пилот без тени гостеприимства.
     Лэнгдон посмотрел на маячившие впереди стены и бастионы, окружающие здания Ватикана. Очень неподходящая... какая-то слишком земная защита для мира духа, власти и старинных тайн, подумал он.
     - Смотрите! - крикнула Виттория, потянув американца за рукав и приникнув к иллюминатору.
     Лэнгдон вытянул шею и посмотрел на площадь Святого Петра.
     - Смотрите туда...
     Лэнгдон взглянул в указанном направлении, и ему показалось, что он увидел автомобильную парковку. Дальняя часть площади была заполнена огромными автобусами и фургонами, с крыш которых в небо смотрели тарелки телевизионных антенн. На тарелках можно было прочесть хорошо знакомые надписи:
     ЕВРОПЕЙСКОЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ
     ВИДЕО-ИТАЛИЯ
     БИ-БИ-СИ
     ЮНАЙТЕД ПРЕСС ИНТЕРНЭШНЛ
     Неужели сведения об антиматерии уже просочились в прессу? Этого не может быть, несколько растерянно подумал Лэнгдон.
     - Почему здесь так много представителей прессы? - напряженным голосом поинтересовалась Виттория. - Что у вас происходит?
     - Что происходит? Неужели вы не знаете? - бросив на нее через плечо недоуменный взгляд, спросил, в свою очередь, пилот.
     - Нет! - резко и чуть хрипло ответила она.
     - II Conclavo, - ответил пилот. - Двери будут опечатаны примерно через час. Весь мир следит за этим событием.
     II Conclavo.
     Это слово долгим эхом отозвалось в мозгу Лэнгдона и тяжелым камнем обрушилось куда-то вниз, в область сердца. II Conclavo. Ватиканский конклав. Как он мог забыть? Совсем недавно об этом сообщалось во всех сводках новостей.
     Пятнадцать дней назад, после двенадцатилетнего пребывания на Святом престоле, ушел из жизни всеми любимый папа. Во всех газетах мира появились статьи о случившемся во время сна кровоизлиянии в мозг. Эта смерть стала настолько неожиданной, что у многих возникли подозрения относительно ее действительной причины. Однако об этом предпочитали говорить шепотом. И вот теперь, следуя традиции, ровно через пятнадцать дней после кончины папы, Ватикан созвал конклав. 165 кардиналов съехались в Рим со всех концов христианского мира. Эти наиболее могущественные священнослужители собрались сегодня в Ватикане для того, чтобы избрать нового папу.
     Все кардиналы планеты под одной крышей, думал Лэнгдон, когда вертолет пролетал над собором Святого Петра. За собором его взору открылись знаменитые сады Ватикана и здание правительства.
     Вся властная структура римско-католической церкви оказалась - в самом буквальном смысле этого слова - на пороховой бочке.

Глава 34

     Кардинал Мортати, безуспешно пытаясь сосредоточиться, смотрел в роскошный потолок Сикстинской капеллы. Покрытые фресками стены отражали голоса собравшихся в капелле кардиналов. Съехавшиеся со всего мира священнослужители толпились в освещаемой свечами часовне, оживленно обмениваясь впечатлениями и задавая вопросы. Разговаривали взволнованным шепотом на многих языках, универсальными же средствами общения оставались английский, итальянский и испанский.
     Традиционный способ освещения Сикстинской капеллы был весьма эффектным. Солнечный свет попадал в помещение через цветные стекла под потолком, создавая впечатление, что эти яркие, рассекающие тьму лучи нисходят прямо с небес. Так было всегда, но только не сегодня. Согласно традиции, все окна капеллы были затянуты черным бархатом. Это делалось для сохранения тайны. Для того, чтобы никто из находящихся в помещении людей никак не мог связаться с внешним миром. Глубокую тьму Сикстинской капеллы слегка разгонял лишь свет от горящих свечей... Создавалось впечатление, что это мерцающее сияние очищало каждого, кто с ним соприкасался. Кардиналы в этом свете казались бестелесными духами... становились похожими на святых.
     Какая честь, думал Мортати, наблюдать за этим священнодействием. Кардиналы старше восьмидесяти лет папой быть избраны не могли и на конклав не приглашались. В свои семьдесят девять лет Мортати оказался старшим по возрасту, и ему доверили следить за процедурой выборов.
     Следуя древней традиции, кардиналы собрались в капелле за два часа до открытия конклава, чтобы поговорить со старыми друзьями и провести последние консультации. Ровно в семь часов вечера в капелле должен был появиться камерарий <Камерарий - личный помощник и, как правило, доверенное лицо папы.> покойного папы, чтобы прочитать молитву и тут же удалиться.
     Затем швейцарские гвардейцы опечатают двери, заперев кардиналов в капелле. Лишь после этого можно будет приступить к древнейшему и самому таинственному политическому ритуалу. Кардиналов не выпустят на свободу до тех пор, пока они не решат между собой, кому быть новым папой.
     Конклав. Даже само это слово подразумевало тайну. "Con clave" - в буквальном переводе "закрытый на ключ". Кардиналам категорически запрещалось в это время вступать в какие-либо контакты с внешним миром. Никаких телефонных звонков. Никаких посланий. Никаких перешептываний через замочную скважину. Конклав являл собой вакуум, не подверженный воздействию внешней среды. Ничто не должно было повлиять на решение кардиналов, поскольку "solum Dum prae okulis" - "лишь Бог был перед их глазами".
     За стенами капеллы, или, вернее, Ватикана, томились в ожидании представители прессы, строя различные предположения о том, кто станет будущим главой целого миллиарда населяющих земной шар католиков.
     Атмосфера на конклавах иногда накалялась до предела, и истории были известны случаи, когда возникающее на них политическое противостояние приводило к человеческим жертвам. Священные стены капеллы были свидетелями жестоких драк, загадочных отравлений и даже явных убийств. Все это - древняя история, думал Мортати. Сегодня все кардиналы выступят единым фронтом, конклав пройдет в благостной атмосфере и... даст Бог, окажется коротким.
     Во всяком случае, он так предполагал.
     Но случилось то, чего никто не ожидал. По какой-то таинственной причине в капелле отсутствовали четыре кардинала. Мортати знал, что все входы и выходы в Ватикане тщательно охраняются и кардиналы не могли уйти далеко. Но тем не менее старик начал беспокоиться, поскольку до молитвы открытия оставалось чуть менее часа. Ведь четыре пропавших священнослужителя не были обычными кардиналами. Они были теми самыми кардиналами. Четырьмя избранниками.
     Как лицо, ответственное за проведение выборов, Мортати по соответствующим каналам известил командование швейцарской гвардии об исчезновении кардиналов. Ответа от гвардейцев пока не поступило. Другие кардиналы, заметив необъяснимое отсутствие своих коллег, начали тревожно перешептываться. Эти четверо просто обязаны были находиться в Сикстинской капелле! Кардинал Мортати начал подумывать, что конклав может оказаться продолжительнее, чем он рассчитывал.
     Если бы он знал, чем закончится этот вечер!

Глава 35

     Посадочная площадка вертолетов из соображений безопасности и во избежание излишнего шума находилась в северо-западном углу Ватикана, на максимальном удалении от собора Святого Петра.
     - Твердь земная, - объявил пилот, как только шасси вертолета коснулись бетонной площадки.
     После этого он вышел из кабины и открыл дверь пассажирского отсека для Виттории и Лэнгдона.
     Лэнгдон, выйдя из машины первым, повернулся, чтобы помочь спуститься Виттории, но та без его помощи легко спрыгнула на землю. Было видно, что девушка всем своим существом стремится к одной цели - найти антивещество, до того как случится непоправимое. Пилот прикрыл стекло кабины солнцезащитным чехлом и провел их к транспортному средству, очень напоминающему электрокар, который игроки в гольф используют для перемещения по полю. От обычного электрокара этот механизм отличался лишь большими размерами. Кар-переросток бесшумно повез их вдоль западной границы города-государства - высоченной бетонной стены, вполне способной противостоять танковой атаке противника. Вдоль стены через каждые пятьдесят метров стояли по стойке "смирно" швейцарские гвардейцы, внимательно наблюдая за тем, что происходит на территории страны. Кар резко свернул на виа делла Оссерваторио, и Лэнгдон увидел несколько смотрящих в разные стороны дорожных указателей:
     ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ ДВОРЕЦ
     КОЛЛЕГИЯ ПО ДЕЛАМ ЭФИОПИИ
     СОБОР СВ. ПЕТРА
     СИКСТИНСКАЯ КАПЕЛЛА
     Водитель прибавил скорость, и они понеслись по ухоженной до блеска дороге. Через пару секунд мимо них проплыло приземистое здание, на котором значилось "Радио Ватикана". Так вот как, оказывается, выглядит сердце знаменитого "Radio Vaticana", сеющего слово Божие среди миллионов слушателей во всех частях света.
     - Attenzione! <Внимание! (ит.).> - бросил водитель, резко вращая баранку. Кар свернул за угол, и Лэнгдон не поверил своим глазам, настолько прекрасным оказался открывшийся перед ним вид. Giardini Vaticani. Знаменитые сады Ватикана - подлинное сердце этого города-государства, подумал он. Мало кому из простых смертных доводилось видеть Ватикан с этой точки. Прямо перед ними высилась громада собора Святого Петра, а чуть справа располагалась папская резиденция в стиле барокко, ничуть не уступающая в своем великолепии пышному барокко Версаля. Строгое здание, приютившее правительство города-государства, теперь находилось у них за спиной. А впереди слева возвышался массивный многоугольник музея Ватикана. Лэнгдон осознавал, что в этот раз времени для посещения музея у него не будет.
     - Где все? - спросила Виттория, обозревая пустынные лужайки и тротуары.
     Гвардеец взглянул на свои черные, выглядевшие совершенно неуместно под пышным рукавом униформы армейские часы и сказал:
     - Все кардиналы уже собрались в Сикстинской капелле. Конклав открывается меньше чем через час.
     Лэнгдон кивнул, припомнив, что кардиналы приходят в капеллу за два часа до начала, чтобы предаться тихим размышлениям и обменяться любезностями со своими прибывшими с разных концов земли коллегами. Эти два часа предназначались для того, чтобы восстановить старую дружбу и сделать предстоящие дебаты не столь жаркими.
     - А куда подевались остальные обитатели и персонал? - полюбопытствовала Виттория.
     - Удалены до завершения конклава в целях безопасности и для сохранения тайны, - сообщил швейцарец.
     - Когда он завершится?
     - А вот это известно лишь одному Богу, - пожал плечами гвардеец, и по этому жесту и тону его голоса можно было понять, что молодой человек вкладывает в свои слова буквальный смысл.
     Оставив машину на зеленой лужайке прямо за собором Святого Петра, швейцарец провел Лэнгдона и Витторию вдоль каменной стены до мощенной мраморными плитами площади, расположенной с тыльной стороны собора. Перейдя через площадь, они снова подошли к базилике и двинулись по виа Бельведер мимо стоящих вплотную друг к другу зданий. Поскольку Лэнгдону приходилось заниматься историей искусства, он обладал достаточными познаниями в итальянском языке, чтобы понять из надписей, что их путь лежит мимо типографии, лаборатории по реставрации гобеленов, почтового управления и церкви Святой Анны. Затем, миновав еще одну площадь, они прибыли к месту назначения.
     Приземистое здание, служившее штаб-квартирой швейцарской гвардии, располагалось на северо-восточном краю Ватикана, рядом с помещением кордегардии. По обе стороны от входных дверей штаба, подобно каменным изваяниям, замерли два швейцарских гвардейца.
     На сей раз Лэнгдон был вынужден признать, что эти парни выглядели вовсе не комично. Стражи так же, как и их проводник, были облачены в голубую с золотом форму, но в руках у них были традиционные "длинные мечи Ватикана" - восьмифутовые копья с острыми как бритва наконечниками в форме полумесяца. Если верить легендам, во время крестовых походов эти полумесяцы снесли бесчисленное множество мусульманских голов.
     Как только Лэнгдон и Виттория приблизились к дверям, оба гвардейца, как по команде, сделали шаг вперед и скрестили копья, загородив проход.
     - I pantaloni, - в замешательстве произнес один из них, обращаясь к пилоту и свободной рукой указывая на шорты Виттории.
     - II comandante voule vederli subito <Командир приказал доставить их немедленно (ит.).>, - отмахнулся от сверхбдительного стража пилот.
     Часовые с недовольной миной неохотно отступили в сторону.
     Внутри здания царила прохлада, и оно совсем не походило на помещение службы безопасности, каким его представлял себе Лэнгдон. На стенах изысканно украшенных и безупречно обставленных холлов висели картины, которые любой музей мира поместил бы на самом почетном месте.
     - Вниз, пожалуйста, - пригласил пилот, показывая на довольно крутые ступени.
     Лэнгдон и Виттория шагали по беломраморным ступеням сквозь строй скульптур. Это были статуи обнаженных мужчин, и на каждой из них имелся фиговый листок, который был чуть светлее остального тела.
     Великая кастрация, подумал Лэнгдон.
     Это была одна из самых величайших потерь, которые понесло искусство Возрождения. В 1857 году папа Пий IX решил, что чрезмерно точное воспроизведение мужского тела может пробудить похоть у обитателей Ватикана. Поэтому, вооружившись резцом и киянкой, он собственноручно срубил гениталии у всех мужских скульптур. Папа изувечил шедевры Микеланджело, Браманте <Донато Браманте (1444-1514) - архитектор и скульптор Высокого Возрождения.> и Бернини. Нанесенные скульптурам повреждения были стыдливо прикрыты алебастровыми фиговыми листками. Лэнгдона всегда занимал вопрос, не стоит ли где-нибудь в Ватикане громадный, заполненный мраморными пенисами сундук?..
     - Сюда, - провозгласил проводник.
     Они уже спустились с лестницы и теперь стояли перед тяжелыми стальными дверями. Швейцарец набрал цифровой код, и дверь бесшумно скользнула в стену.
     В помещении за порогом было настоящее столпотворение.

Глава 36

     Штаб швейцарской гвардии.
     Лэнгдон стоял в дверях и смотрел на смешение разных эпох, открывшееся перед его глазами. Встреча времен, думал он. Помещение являло собой великолепно декорированную библиотеку эпохи Ренессанса. Книжные полки, роскошные восточные ковры и яркие гобелены... и в то же время блоки новейших компьютеров и факсов, электронные карты Ватикана и телевизоры, настроенные на прием Си-эн-эн. Мужчины в живописных панталонах и футуристического вида наушниках яростно стучали по клавишам, внимательно вглядываясь в экраны мониторов.
     - Подождите здесь, - сказал их провожатый и направился через весь зал к необычайно высокому жилистому человеку, облаченному в темно-синий мундир.
     Человек разговаривал по сотовому телефону и держался так прямо, что создавалось впечатление, будто он даже прогибался назад. Швейцарец что-то ему сказал, человек в синем бросил быстрый взгляд в сторону Лэнгдона и Виттории, кивнул и вернулся к телефонной беседе.
     - Коммандер Оливетти примет вас через минуту, - сказал гвардеец, вернувшись.
     - Благодарю.
     Гвардеец кивнул и направился назад, к лестнице.
     Лэнгдон внимательно посмотрел на коммандера Оливетти, понимая, что перед ним Верховный главнокомандующий армией суверенной державы. Виттория и Лэнгдон ждали, наблюдая за происходящим. Гвардейцы в ярких униформах проявляли поистине бурную деятельность. Со всех сторон доносились команды на итальянском языке.
     - Continua cercando! <Продолжайте поиск!> - кричал в микрофон один из них.
     - Probasti il museo! <Проверьте музей! (ит.).> - вторил ему другой.
     Лэнгдону не надо было хорошо знать итальянский язык, чтобы понять - служба безопасности Ватикана ведет интенсивные поиски. Это, безусловно, была хорошая новость. Плохая же новость заключалась в том, что антивещество они пока не обнаружили.
     - С вами все в порядке? - спросил он Витторию. Девушка в ответ лишь устало улыбнулась и пожала плечами. Коммандер тем временем закончил разговор, решительным движением захлопнул мобильник и направился к ним. С каждым шагом офицер, казалось, становился все выше и выше. Лэнгдон и сам был достаточно высок, и ему редко доводилось смотреть на кого-нибудь снизу вверх, но в данном случае избежать этого было просто невозможно. Весь вид коммандера требовал подчинения, и Лэнгдон сразу понял, что этот человек прошел через многое. Его моложавое не по возрасту лицо было словно выковано из закаленной стали. Темные волосы были острижены коротким ежиком на военный манер, а глаза исполнены той непреклонной решимости, которая достигается лишь годами упорной муштры. Он надвигался на них неумолимо, как танк. За ухом у него был крошечный наушник, и это делало его похожим на агента американской секретной службы из плохого фильма.
     Офицер обратился к ним на английском языке с довольно сильным итальянским акцентом. Его голос для столь внушительной фигуры оказался на редкость тихим, но, несмотря на это, звучал по-военному уверенно и напористо.
     - Добрый день, - сказал он. - Я - коммандер Оливетти, главнокомандующий швейцарской гвардией, и это я звонил вашему директору.
     - Примите нашу благодарность, сэр, за то, что согласились нас принять, - подняла на него глаза Виттория.
     Коммандер, ничего не ответив, жестом пригласил их следовать за ним. Лавируя в лабиринте электронных приборов, они добрались до двери в боковой стене зала.
     - Входите, - пригласил офицер, придерживая дверь.
     Переступив через порог, Лэнгдон и Виттория оказались в затемненной комнате, одна из стен которой светилась экранами множества мониторов. На этих экранах, сменяя друг друга, лениво двигались изображения различных уголков Ватикана. За картинками внимательно следил молодой гвардеец.
     - Fuori <Выйди (ит.).>, - сказал Оливетти.
     Солдат поднялся со стула и вышел из комнаты. Оливетти подошел к одному из мониторов и произнес, указывая на экран:
     - Это изображение идет с одной из камер дистанционного контроля, спрятанной где-то в недрах Ватикана. Не могли бы вы объяснить, что это такое?
     Лэнгдон и Виттория бросили взгляд на дисплей и не удержались от вздоха. Места для сомнений не осталось. Это была ловушка антиматерии, доставленная сюда из ЦЕРНа. Внутри прозрачной сферы мерцала парившая в воздухе металлическая капля. Единственным источником света в том месте, где находился сосуд, служил дисплей электронного секундомера с ритмично меняющимися на нем цифрами. Вокруг ловушки царила полная темнота, словно ее поместили куда-то под землю или в полностью закрытое помещение. В верхнем левом углу монитора виднелась надпись: "Прямая передача - камера наблюдения №86".
     Виттория взглянула на меняющиеся цифры электронного счетчика времени и прошептала Лэнгдону:
     - Менее шести часов...
     - Итак, мы располагаем временем до... - произнес Лэнгдон, поднося к глазам руку с часами. Закончить фразу ему помешал сильный спазм где-то в районе желудка.
     - ...до полуночи, - с безнадежным видом сказала вместо него Виттория.
     "Полночь, - подумал Лэнгдон. - Очередное проявление театральности". Тот, кто прошлой ночью похитил ловушку, очевидно, точно рассчитал время. Мощнейший, грозящий катастрофой заряд уже был установлен на месте будущего взрыва, или в "точке зеро", как говорят специалисты.
     - Вы подтверждаете, что данный объект принадлежит вашему учреждению? - Шепот Оливетти теперь больше походил на шипение.
     - Да, сэр, - кивнула Виттория. - Этот сосуд был похищен из нашей лаборатории, и он содержит чрезвычайно взрывоопасную субстанцию, называемую антивеществом.
     Слова Виттории ничуть не встревожили Оливетти.
     - Я очень хорошо знаком со взрывным делом, мисс Ветра, но о взрывчатке, именуемой "антивещество", ничего не слышал.
     - Это продукт новых технологий. Сосуд надо найти немедленно. В противном случае придется эвакуировать весь Ватикан.
     Оливетти закрыл глаза, а затем медленно открыл их, словно надеясь на то, что это способно изменить смысл слов, произнесенных девушкой.
     - Эвакуировать? - переспросил он. - Вам, надеюсь, известно, что в данный момент происходит в Ватикане?
     - Да, сэр. И жизнь ваших кардиналов находится в опасности. В нашем распоряжении примерно шесть часов. Вам удалось хоть сколько-нибудь продвинуться в поисках ловушки?
     - Так вы называете эту штуку "ловушкой"? - спросил он и, величественно наклонив голову, добавил: - Мы даже и не приступали к ее поискам.
     - Что? - спросила, едва не задохнувшись от изумления, Виттория. - Но мы своими ушами слышали, как ваши подчиненные говорили о поисках...
     - Поисках, да... - сказал Оливетти. - Но мы ищем вовсе не эту игрушку. Мои люди заняты поисками, которые не имеют никакого отношения к вашему делу.
     - Следовательно, вы не начали искать ловушку? - срывающимся от волнения голосом повторила Виттория. - Я вас правильно поняла?
     Зрачки Оливетти сузились так сильно, что создавалось впечатление, будто они просто втянулись в глазные яблоки, и это сделало его похожим на насекомого.
     - Послушайте, как вас там? Мисс Ветра, кажется? - спросил он с бесстрастностью все того же насекомого. - Позвольте мне высказаться откровенно. Директор вашего заведения отказался поделиться со мной подробностями относительно характера объекта, заявив лишь, что я должен немедленно его найти. В данный момент мы чрезвычайно заняты, и я не могу позволить себе роскоши задействовать людские ресурсы, пока мне не станут известны все обстоятельства.
     - В данный момент, сэр, лишь одно обстоятельство имеет значение, - жестким тоном произнесла Виттория. - Если вы не найдете прибора, то не позже чем через шесть часов ваш Ватикан взлетит на воздух. Или испарится, если вас это больше устраивает.
     На лице Оливетти не дрогнул ни один мускул.
     - Мисс Ветра, - начал он, и теперь в его голосе можно было уловить снисходительные нотки. - Несмотря на несколько архаичный внешний вид Ватикана, каждая его дверь, как служебная, так и предназначенная для публики, снабжена новейшими, самыми чувствительными приборами защиты из всех известных человечеству. Если кто-то вдруг пожелает проникнуть к нам с взрывчатым веществом, оно немедленно будет обнаружено. В нашем распоряжении имеются сканеры радиоактивных изотопов, приборы, которые по тончайшему запаху могут мгновенно расшифровывать химический состав любых веществ, включая токсины. Повсюду установлены новейшие металлодетекторы и рентгеновские аппараты...
     - Весьма впечатляюще, - прервала его речь Виттория. Слова девушки звучали столь же холодно, как и слова коммандера. - К моему величайшему сожалению, антивещество не обладает радиоактивностью. Оно не имеет запаха, а по своему химическому составу является чистейшим водородом. Сам сосуд изготовлен из нейтрального пластика. Боюсь, что все ваши новейшие приборы окажутся в данном случае бессильны.
     - Но ваша ловушка имеет источник питания, - сказал Оливетти, показывая на мелькающие цифры хронометра. - Даже малейший след никель-кадмиевого...
     - Аккумулятор тоже изготовлен из пластика.
     - Пластмассовый аккумулятор?! - Судя по тону, каким был задан этот вопрос, терпение Оливетти подходило к концу.
     - Да. Электролит из полимерного геля и тефлона. Оливетти наклонился вперед, словно подчеркивая свое превосходство в росте, и раздельно произнес:
     - Синьорина, в Ватикан каждый месяц поступают десятки сообщений с угрозой взрыва. Я персонально инструктирую свой персонал по всем новейшим проблемам взрывной техники. И мне прекрасно известно, что в мире не существует взрывчатого вещества, способного, по вашим словам, уничтожить Ватикан. Если вы, конечно, не имеете в виду ядерное устройство. Если вы все-таки говорите о ядерном оружии, то оно должно иметь боеголовку размером как минимум с бейсбольный мяч.
     - Природа таит в себе массу пока еще не раскрытых тайн, - ответила Виттория, испепеляя офицера взглядом.
     - Могу я поинтересоваться, - сказал Оливетти, наклоняясь еще ниже, - какой пост вы занимаете в ЦЕРНе?
     - Я старший исследователь, и на период данного кризиса мне поручено осуществлять связь между моей организацией и Ватиканом.
     - Прошу прощения за грубость, но если мы действительно имеем дело с кризисом, почему я имею дело с вами, а не с вашим директором? И почему вы позволяете себе проявлять неуважение к Ватикану, являясь в это святое место в шортах?
     Лэнгдон издал тихий стон. Ученый не мог поверить, что в подобных обстоятельствах Верховный главнокомандующий будет думать о стиле одежды. Однако он вспомнил о каменных пенисах, которые, по мнению здешнего начальства, могли пробудить похоть у подчиненных, и решил, что появление девицы в обтягивающих шортах вполне способно произвести в Ватикане сексуальную революцию. Так что поведение коммандера было отчасти оправданно. Виттория Ветра являла собой угрозу безопасности Ватикана.
     - Коммандер Оливетти, - сказал Лэнгдон, выступая вперед (ему не хотелось, чтобы на его глазах взорвалась еще одна бомба), - позвольте представиться. Меня зовут Роберт Лэнгдон. Я преподаю историю религии в Гарвардском университете и к ЦЕРНу не имею ни малейшего отношения. Я видел, на что способно антивещество, и целиком разделяю точку зрения мисс Ветра о его чрезвычайной опасности. У нас есть все основания полагать, что антивещество доставлено в ваш комплекс членами антирелигиозного сообщества с целью сорвать конклав.
     - Итак, - начал офицер, сверля глазами Лэнгдона, - теперь, помимо женщины в шортах, уверяющей, что капля какого-то таинственного антивещества способна взорвать Ватикан, я имею американского профессора, заявляющего, что нам угрожает некое антирелигиозное сообщество. Чего же именно вы от меня хотите?
     - Найдите ловушку, - сказала Виттория. - И немедленно.
     - Это невозможно. Прибор может находиться где угодно. Ватикан достаточно велик.
     - Неужели ваши камеры слежения не снабжены сигнализаторами, указывающими их местонахождение?
     - Как правило, их у нас не воруют. Чтобы найти пропавшую камеру, потребуется несколько дней.
     - О днях не может быть и речи, - с вызовом бросила Виттория. - В нашем распоряжении лишь шесть часов.
     - Шесть часов до чего, мисс Ветра? - спросил Оливетти, и голос его на сей раз прозвучал неожиданно громко. Махнув рукой в сторону экрана, коммандер продолжил: - До тех пор, пока эта штука не закончит счет? До тех пор, пока не испарится Ватикан? Поверьте, я терпеть не могу людей, которые наносят ущерб моей системе безопасности, воруя камеры. Точно так же я не люблю и механических приспособлений, которые таинственным образом появляются в стенах города. Моя работа требует постоянной подозрительности, но то, что говорите вы, мисс Ветра, лежит за пределами возможного.
     - Вам когда-нибудь приходилось слышать о братстве "Иллюминати"? - вдруг выпалил Лэнгдон.
     Ледяная маска вдруг дала трещину. Глаза коммандера побелели, как у готовящейся напасть акулы, и он прогремел:
     - Я вас предупреждал, что у меня нет времени выслушивать всякие глупости!
     - Следовательно, о сообществе "Иллюминати" вы слышали?
     - Я дал клятву охранять католическую церковь, - ответил Оливетти; теперь его взгляд стал походить на острие штыка. - И об этом сообществе, естественно, слышал. Мне также известно, что это, с позволения сказать, братство не существует вот уже несколько десятков лет.
     Лэнгдон запустил руку в карман, извлек листок с изображением заклейменного тела Леонардо Ветра и вручил его Оливетти.
     - Я давно занимаюсь изучением истории братства "Иллюминати", и признать его существование в наши дни мне труднее, чем вам. Однако появление клейма и понимание того, что это сообщество давно предъявило счет Ватикану, вынудили меня изменить свою точку зрения.
     - Компьютерная фальшивка, - небрежно бросил Оливетти, возвращая факс Лэнгдону.
     Лэнгдон не верил своим ушам.
     - Фальшивка?! Да вы только взгляните на симметрию! Из всех людей вы первый должны понять, что это аутентичное...
     - Если на то пошло, то именно вам в первую очередь не хватает аутентичного понимания характера событий. Мисс Ветра, видимо, не удосужилась проинформировать вас о том, что ученые ЦЕРНа в течение нескольких десятилетий жестоко критикуют Ватикан. Они регулярно клеймят нас за возрождение идей креационизма, требуют формальных извинений за Галилея и Коперника, настаивают на том, чтобы мы прекратили осуждение аморальных или опасных исследований. Какой из двух сценариев для вас более приемлем, мистер Лэнгдон? Неужели вы предпочтете вариант, согласно которому из небытия вдруг возникнет вооруженный ядерной бомбой орден сатанистов с многовековой историей, чтобы уничтожить Ватикан? Если так, то для меня более приемлем второй. По моему мнению, какой-то идиот-шутник из ЦЕРНа решил сорвать важное для Ватикана событие с помощью тонко задуманной и отлично исполненной фальшивки.
     - На этом снимке изображен мой отец, - сказала Виттория, и в ее голосе можно было услышать клокот кипящей лавы. - Он был убит. Неужели вы хотите сказать, что я способна на подобные шутки?
     - Не знаю, мисс Ветра. Но до тех пор, пока я не получу от вас ответов, в которых будет хоть какой-то смысл, тревоги я поднимать не стану. Моя служба требует как бдительности, так и сдержанности... для того чтобы все духовные отправления вершились в Ватикане при просветленном сознании их участников. И в первую очередь сегодня.
     - Но тогда по крайней мере отложите мероприятие, - сказал Лэнгдон.
     - Отложить?! - опешил от столь еретической идеи Оливетти. - Какая наглость! Конклав, к вашему сведению, - это не бейсбольный матч в Америке, начало которого переносится из-за дождя. Это священнодействие со строгими правилами и процедурой. Вам, конечно, безразлично, что миллиард католиков по всему земному шару, затаив дыхание, ждут избрания своего нового лидера. Вам плевать на многочисленных представителей прессы, собравшихся у стен Ватикана. Протокол, согласно которому проходят выборы папы, священен. Начиная с 1179 года конклавы проводились, невзирая на землетрясения, голод и даже эпидемии чумы. И он не будет отменен из-за убийства какого-то ученого и появления одной капли Бог знает какого вещества.
     - Отведите меня к вашему главному начальнику, - потребовала Виттория.
     - Он перед вами! - сверкнул глазами Оливетти.
     - Нет. Мне нужен кто-нибудь из клира.
     От возмущения на лбу офицера вздулись жилы, но, сумев сдержаться, он ответил почти спокойно:
     - Все лица, имеющие отношение к клиру, ушли. Во всем Ватикане остались лишь швейцарские гвардейцы и члены коллегии кардиналов. Кардиналы собрались в Сикстинской капелле.
     - А как насчет камерария? - небрежно бросил Лэнгдон.
     - Кого?
     - Камерария покойного папы, - повторил Лэнгдон, надеясь на то, что память его не подвела.
     Он припомнил, что читал где-то об одном довольно забавном обычае Ватикана, связанном с передачей власти после кончины папы. Если память его не обманывает, то на период между смертью прежнего святого отца и выборами нового понтифика вся власть временно переходила в руки личного помощника покойного папы - так называемого камерария. Именно он должен был заниматься организацией и проведением конклава вплоть до того момента, как кардиналы назовут имя нового хозяина Святого престола.
     - Насколько я понимаю, в данный момент всеми делами Ватикана заправляет камерарий, - закончил американец.
     - И camerlengo? - недовольно скривившись, переспросил Оливетти. - Но наш камерарий - простой священнослужитель. Он не был рукоположен в кардиналы. Всего лишь личный слуга папы.
     - Тем не менее он здесь. И вы подчиняетесь ему.
     - Мистер Лэнгдон, - произнес Оливетти, скрестив на груди руки, - да, это так. Согласно существующим правилам, камерарий на время проведения конклава является высшей исполнительной властью Ватикана. Но это сделано только потому, что камерарий, сам не имея права стать папой, может обеспечить независимость выборов. Это примерно то же самое, как если бы один из помощников вашего президента временно занял Овальный кабинет после смерти своего босса. Камерарий молод, и его понимание проблем безопасности, так же как и иных важных вопросов, весьма ограниченно. И по существу, в данный момент я являюсь первым лицом Ватикана.
     - Отведите нас к нему, - сказала Виттория.
     - Это невозможно. Конклав открывается через сорок минут. Камерарий готовится к этому событию в кабинете папы, и я не намерен беспокоить его проблемами, связанными с безопасностью. Все эти вопросы входят в сферу моей компетенции.
     Виттория приготовилась дать достойный ответ, но в этот момент раздался стук в дверь, и на пороге возник швейцарский гвардеец при всех регалиях.
     - Е l'ora, comandante <Здесь: Время, начальник (ит.).>, - произнес он, постукивая пальцем по циферблату наручных часов.
     Оливетти взглянул на свои часы и кивнул. Затем он посмотрел на Лэнгдона и Витторию с видом судьи, определяющего их судьбу.
     - Следуйте за мной, - сказал он и, выйдя из комнаты наблюдения, направился к крошечному кабинетику со стеклянными стенами в дальнем конце зала.
     - Мой кабинет, - сказал Оливетти, приглашая их войти. Помещение было обставлено более чем скромно. Стол, беспорядочно заваленный бумагами, складные стулья, несколько канцелярских шкафов и прибор для охлаждения воды. Ничего лишнего. - Я вернусь через десять минут, - сказал хозяин кабинета. - А вы пока подумайте о том, как нам быть дальше.
     - Вы не можете просто взять и уйти! - взвилась Виттория. - Ловушка...
     - У меня нет времени на пустые разговоры! - ощетинился Оливетти. - Видимо, мне придется задержать вас до завершения конклава, после чего, как я полагаю, время у меня появится.
     - Синьор, - сказал гвардеец, снова показывая на часы, - Spazzare di Capella <Подметать капеллу (ит.).>.
     Оливетти кивнул и направился к двери.
     - Spazzare di Capella? - переспросила Виттория. - Неужели вы намерены заняться уборкой Сикстинской капеллы?
     Оливетти обернулся и, сверля девушку взглядом, ответил:
     - Мы намерены провести поиск разного рода электронных "жучков", мисс Ветра, дабы нескромные уши не прослушивали ход дебатов. Впрочем, вопросы скромности вам, по-видимому, чужды, - закончил он, взглянув на обнаженные ноги девушки.
     С этими словами коммандер захлопнул дверь с такой силой, что толстое стекло панели задребезжало. Затем одним неуловимым движением он извлек из кармана ключ, вставил его в замочную скважину и повернул. Тяжелая щеколда со стуком встала на место.
     - Idiota! - завопила Виттория. - Ты не имеешь права нас здесь задерживать!
     Через стекло Лэнгдон увидел, как Оливетти что-то сказал одному из гвардейцев. Швейцарец понимающе кивнул. Главнокомандующий армией города-государства Ватикан направился к выходу, а подчиненный, с которым он только что говорил, развернулся и, скрестив руки на груди, стал за стеклом прямо напротив пленников. У его бедра висел довольно больших размеров револьвер.
     "Замечательно, - подумал Лэнгдон. - Лучше, дьявол бы их побрал, просто быть не может".

Глава 42

     Кардинал Мортати истекал потом в своей черной мантии. И не только потому, что в Сикстинской капелле было жарко, как в сауне. Конклав должен был открыться через двадцать минут, а он не имел никаких сведений о четырех исчезнувших кардиналах. Собравшиеся в капелле отцы церкви давно заметили их отсутствие, и первоначальное негромкое перешептывание постепенно переходило в недоуменный ропот.
     Мортати не мог предположить, куда подевались эти прогульщики. Может быть, они у камерария? Он знал, что последний по традиции пил чай с preferiti, но чаепитие должно было закончиться еще час назад. Может быть, они заболели? Съели что-нибудь не то? В подобное Мортати поверить не мог. Лишь раз в жизни кардинал получал шанс стать Верховным понтификом (иным такой возможности вообще не представлялось), а согласно законам Ватикана, чтобы стать папой, во время голосования нужно было находиться в Сикстинской капелле. В противном случае кардинал выбывал из числа кандидатов.
     Хотя число preferiti достигало четырех человек, мало кто сомневался, который из них станет папой. Последние пятнадцать дней они провели в бесконечных переговорах и консультациях, используя все новейшие средства связи - электронную почту, факсы и, естественно, телефон. Согласно традиции, в качестве preferiti были названы четыре имени, и каждый из избранников отвечал всем предъявляемым к претенденту на Святой престол негласным требованиям.
     Владение несколькими языками, итальянским, испанским и английским - обязательно. Никаких порочащих секретов. Или, как говорят англичане, "никаких скелетов в шкафу". Возраст от шестидесяти пяти до восьмидесяти.
     Один из четверки имел преимущество. Это был тот, кого коллегия кардиналов рекомендовала для избрания. В этот вечер таким человеком стал кардинал Альдо Баджиа из Милана. Многолетнее, ничем не запятнанное служение церкви, изумительная способность к языкам и непревзойденное умение донести до слушателей суть веры делали его основным кандидатом.
     "И куда, дьявол его побери, он мог деться?" - изумлялся про себя Мортати.
     Отсутствие кардиналов волновало Мортати потому, что на него была возложена обязанность следить за ходом конклава. Неделю назад коллегия кардиналов единогласно провозгласила его так называемым великим выборщиком, или, говоря по-простому, руководителем всей церемонии. Лишь камерарий был лучше других осведомлен о процедуре выборов, но он, временно возглавляя церковь, оставался простым священником и в Сикстинскую капеллу доступа не имел. Поэтому для наблюдения за ходом церемонии выбирали специального кардинала.
     Кардиналы частенько шутили по поводу избрания на эту роль. Назначение на пост великого выборщика - самая жестокая милость во всем христианском мире, говорили они. Великий выборщик исключался из числа претендентов на Святой престол, и, кроме того, ему в течение нескольких дней приходилось продираться сквозь дебри Universi Dominici Gregis, усваивая мельчайшие тонкости освященного веками ритуала, чтобы провести выборы на должном уровне.
     Мортати, однако, не жаловался, понимая, что его избрание является вполне логичным. Он был не только самым старым кардиналом, но и долгие годы оставался доверенным лицом покойного папы, чего остальные отцы церкви не могли не ценить. Хотя по возрасту Мортати еще мог претендовать на Святой престол, все же он был слишком стар для того, чтобы иметь серьезные шансы быть избранным. Достигнув семидесяти девяти лет, Мортати переступил через невидимый порог, который давал основание коллегии кардиналов усомниться в том, что здоровье позволит ему справиться с весьма изнурительными обязанностями главы католической церкви.
     Папы, как правило, трудились четырнадцать часов в сутки семь дней в неделю и умирали от истощения через 6,3 года (в среднем, естественно) пребывания на Святом престоле. В церковных кругах шутливо говорили, что избрание на пост папы является для кардинала "кратчайшим путем на небо".
     Мортати, как полагали многие, мог стать папой в более раннем возрасте, если бы не обладал одним весьма серьезным недостатком. Кардинала Мортати отличала широта взглядов, что противоречило условиям Святой триады, соблюдение которых требовалось для избрания на пост папы. Эти триада заключалась в трех словах - консерватизм, консерватизм и консерватизм.
     Мортати усматривал иронию истории в том, что покойный папа, упокой Господи душу его, взойдя на Святой престол, к всеобщему удивлению, проявил себя большим либералом. Видимо, чувствуя, что современный мир постепенно отходит от церкви, папа предпринял несколько смелых шагов. В частности, он не только смягчил позицию католицизма по отношению к науке, но даже финансировал некоторые исследования. К несчастью, этим он совершил политическое самоубийство. Консервативные католики объявили его "дебилом", а пуристы от науки заявили, что церковь пытается оказать влияние на то, на что ей влиять не положено.
     - Итак, где же они?
     Мортати обернулся. Один из кардиналов, нервно дотронувшись рукой до его плеча, повторил вопрос:
     - Ведь вам известно, где они, не так ли? Мортати, пытаясь скрыть беспокойство, произнес:
     - Видимо, у камерария.
     - В такое время? Если это так, то их поведение, мягко говоря, несколько неортодоксально, а камерарий, судя по всему, полностью утратил чувство времени.
     Кардинал явно усомнился в словах "великого выборщика".
     Мортати не верил в то, что камерарий не следит за временем, но тем не менее ничего не сказал. Он знал, что многие кардиналы не испытывают особых симпатий к помощнику папы, считая его мальчишкой, слишком неопытным, чтобы быть доверенным лицом понтифика. Мортати полагал, что в основе этой неприязни лежат обыкновенные зависть и ревность. Сам же он восхищался этим еще довольно молодым человеком и тайно аплодировал папе за сделанный им выбор. Глядя в глаза ближайшего помощника главы церкви, он видел в них убежденность и веру. Камерарий был далек от того мелкого политиканства, которое, увы, столь присуще многим служителям церкви. Он был поистине человеком Божьим.
     Со временем преданность камерария вере и Святому престолу стали обрастать легендами. Многие объясняли это чудом, объектом которого тот был в детстве. Такое событие навсегда запало бы в душу любого человека, окажись он его свидетелем. Чудны дела Твои, Господи, думал Мортати, сожалея о том, что в его юности не произошло события, которое позволило бы ему, оставив все сомнения, бесконечно укрепиться в вере. При этом Мортати знал, что, к несчастью для церкви, камерарию даже в зрелом возрасте не суждено стать папой. Для достижения этого поста священнослужитель должен обладать политическим честолюбием, а этот камерарий был, увы, начисто лишен всяких политических амбиций. Он несколько раз отказывался от очень выгодных церковных постов, которые предлагал ему покойный папа, заявляя, что желает служить церкви как простой человек.
     - Ну и что теперь? - спросил настойчивый кардинал.
     - Что, простите? - поднимая на него глаза, переспросил Мортати. Он настолько погрузился в собственные мысли, что не слышал вопроса.
     - Они опаздывают! Что мы будем делать?
     - А что мы можем сделать? - вопросом на вопрос ответил Мортати. - Нам остается только ждать. И верить.
     Кардиналу, которого ответ "великого выборщика" совершенно не устроил, оставалось лишь молча отступить в тень.
     Мортати некоторое время стоял молча, потирая пальцем висок. Он понимал, что прежде всего следовало привести в порядок мысли. "Итак, что же нам действительно делать?" - подумал он, бросив взгляд на недавно обновленные фрески Микеланджело на стене над алтарем. Вид Страшного суда в изображении гениального художника его вовсе не успокоил. На огромной, высотой в пятьдесят футов, картине Иисус отделял праведников от грешников, отправляя последних в ад. На фреске были изображены освежеванная плоть и охваченные пламенем тела. Микеланджело отправил в ад даже одного из своих врагов, украсив его при этом огромными ослиными ушами. Мопассан однажды заметил, что фреска выглядит так, словно ее написал какой-то невежественный истопник для карнавального павильона, в котором демонстрируют греко-римскую борьбу.
     И Мортати в глубине души соглашался с великим писателем.

Глава 43

     Лэнгдон неподвижно стоял у пуленепробиваемого окна папского кабинета и смотрел на скопище принадлежащих прессе транспортных средств. Жутковатая телефонная беседа вызвала у него странное ощущение. Братство "Иллюминати" казалось ему какой-то гигантской змеей, вырвавшейся из бездны истории, чтобы задушить в тисках своих колец древнего врага. Никаких условий. Никаких требований. Никаких переговоров. Всего лишь возмездие. Все очень просто. Смертельный захват становится все сильнее и сильнее. Месть, которая готовилась четыреста лет. Создавалось впечатление, что наука, несколько веков бывшая жертвой преследований, наносит наконец ответный удар.
     Камерарий стоял у своего стола, устремив невидящий взгляд на телефонный аппарат. Первым молчание нарушил Оливетти.
     - Карло... - сказал он, впервые обращаясь к камерарию по имени, и его голос звучал совсем не по-военному; так, как говорил коммандер, мог говорить только близкий друг. - Двадцать четыре года назад я поклялся защищать этот кабинет и его обитателей. И вот теперь я обесчещен.
     - Вы и я, - покачав головой, произнес камерарий, - служим Богу, пусть и по-разному. И если человек служит Ему верно, то никакие обстоятельства не могут его обесчестить.
     - Но как? Я не могу представить... как это могло случиться... Сложившееся положение... - Оливетти выглядел совершенно подавленным.
     - Вы понимаете, что у нас нет выбора?.. Я несу ответственность за безопасность коллегии кардиналов.
     - Боюсь, что ответственность за это лежит только на мне, синьор.
     - В таком случае поручите своим людям немедленно приступить к эвакуации.
     - Но, синьор...
     - План дальнейших действий мы продумаем позднее. Он должен включать поиск взрывного устройства и исчезнувших клириков. Следует также организовать облаву на того, кто их похитил. Но первым делом необходимо перевести в безопасное место кардиналов. Эти люди - фундамент нашей церкви.
     - Вы хотите немедленно отменить конклав?
     - Разве у меня есть выбор?
     - Но как быть с вашим священным долгом - обеспечить избрание нового папы?
     Молодой камерарий вздохнул, повернулся к окну и окинул взглядом открывшуюся перед ним панораму Рима.
     - Его святейшество как-то сказал мне, что папа - человек, вынужденный разрываться между двумя мирами... миром реальным и миром божественным. Он высказал парадоксальную мысль, заявив, что если церковь начнет игнорировать реальность, то не доживет до того момента, когда сможет насладиться божественным. - Голос камерария звучал не по годам мудро. - В данный момент мы имеем дело с реальным миром. И, игнорируя его, мы впадем в грех гордыни. Гордыня и традиции не должны возобладать над здравым смыслом.
     Слова молодого клирика, видимо, произвели впечатление на Оливетти. Коммандер кивнул и сказал:
     - Я понимаю вас, синьор.
     Казалось, что камерарий не слышал командира гвардейцев. Он стоял у окна, глядя куда-то за линию горизонта.
     - Позвольте мне быть откровенным, синьор. Реальный мир - это мой мир. Я ежедневно погружаюсь в его ужасы, в то время как другие имеют дело с чем-то возвышенным и чистым. Сейчас мы столкнулись с серьезным кризисом. Поскольку я постоянно готовился к возникновению подобной ситуации, разрешите мне дать вам совет. Ваши вполне достойные намерения... могут обернуться катастрофой.
     Камерарий вопросительно взглянул на Оливетти.
     - Эвакуация коллегии кардиналов из Сикстинской капеллы является, на мой взгляд, наихудшим из всех возможных в данный момент способов действия.
     Камерарий не выразил ни малейшего возмущения. Казалось, он пребывал в растерянности.
     - Так что же вы предлагаете?
     - Ничего не говорите кардиналам. Опечатайте Сикстинскую капеллу. Так мы выиграем время для проведения других мероприятий.
     - Вы хотите, чтобы я оставил всю коллегию кардиналов сидеть взаперти на бомбе замедленного действия? - не скрывая изумления, спросил камерарий.
     - Да, синьор. Но только временно. Если возникнет необходимость, мы проведем эвакуацию позже.
     - Отмена церемонии до того, как она началась, станет достаточным основанием для проведения расследования, - покачал головой камерарий. - Но после того как двери будут опечатаны, всякое вмешательство полностью исключается. Регламент проведения конклава четко...
     - Таковы требования реального мира, синьор. Сегодня мы живем в нем. Выслушайте меня... - Оливетти говорил теперь с четкостью боевого офицера. - Вывод в город ста шестидесяти ничего не подозревающих беззащитных кардиналов представляется мне весьма опрометчивым шагом. Среди весьма пожилых людей это вызовет замешательство и панику. И, честно говоря, одного инсульта со смертельным исходом для нас более чем достаточно.
     Инсульт со смертельным исходом. Эти слова снова напомнили Лэнгдону о заголовках газет, которые он увидел в клубе Гарварда, где ужинал со своими студентами: "У ПАПЫ СЛУЧИЛСЯ УДАР. ОН УМЕР ВО СНЕ".
     - Кроме того, - продолжал Оливетти, - Сикстинская капелла сама по себе является крепостью. Хотя мы никогда об этом не говорили, строение укреплено и способно выдержать ракетный удар. Готовясь к конклаву, мы в поисках "жучков" внимательно, дюйм за дюймом, осмотрели все помещения и ничего не обнаружили. Здание капеллы является надежным убежищем, поскольку я уверен, что внутри ее антивещества нет. Более безопасного места для кардиналов в данный момент не существует. Позже, если потребуется, мы сможем обсудить все связанные со срочной эвакуацией вопросы.
     Слова Оливетти произвели на Лэнгдона сильное впечатление. Холодной логикой своих рассуждений коммандер напоминал Колера.
     - Сэр, - вступила в разговор молчавшая до этого Виттория, - есть еще один весьма тревожный момент. Никому пока не удавалось создать такое количество антивещества, и радиус действия взрыва я могу оценить весьма приблизительно. Но у меня нет сомнения, что прилегающие к Ватикану кварталы Рима окажутся в опасности. Если ловушка находится в одном из ваших центральных зданий или под землей, действие на внешний мир может оказаться минимальным, но если антивещество спрятано ближе к периметру... в этом здании, например... - Девушка умолкла, бросив взгляд на площадь Святого Петра.
     - Я прекрасно осведомлен о своих обязанностях перед внешним миром, - ответил Оливетти, - но все-таки вы не правы. Никакой дополнительной опасности не возникает. Защита этой священной обители была моей главной обязанностью в течение последних двадцати лет. И я не намерен допустить взрыв.
     - Вы полагаете, что сможете найти взрывное устройство? - быстро взглянул на него камерарий.
     - Позвольте мне обсудить возможные варианты действий с моими специалистами по безопасности. Один из вариантов может предусматривать прекращение подачи электроэнергии в Ватикан. Таким образом мы сможем устранить наведенные поля и создать возможность для выявления магнитного поля взрывного устройства.
     - Вы хотите вырубить все освещение Ватикана? - изумленно спросила Виттория. Слова Оливетти ее поразили.
     - Я не знаю, возможно ли это, но испробовать такой вариант в любом случае необходимо.
     - Кардиналы наверняка попытаются узнать, что произошло, - заметила Виттория.
     - Конклав проходит при свечах, - ответил Оливетти. - Кардиналы об отключении электричества даже не узнают. Как только Сикстинская капелла будет опечатана, я брошу всех своих людей, за исключением тех, кто охраняет стены, на поиски антивещества. За оставшиеся пять часов сотня человек сможет сделать многое.
     - Четыре часа, - поправила его Виттория. - Я должна буду успеть доставить ловушку в ЦЕРН. Если мы не сумеем зарядить аккумуляторы, взрыва избежать не удастся.
     - Но почему не зарядить их здесь?
     - Штекер зарядного устройства имеет весьма сложную конфигурацию. Если бы я могла предвидеть ситуацию, то привезла бы его с собой.
     - Что же, четыре так четыре, - хмуро произнес Оливетти. - Времени у нас, так или иначе, достаточно. Синьор, в вашем распоряжении десять минут. Отправляйтесь в капеллу и опечатывайте двери. Дайте моим людям возможность спокойно работать. Когда приблизится критический час, тогда и будем принимать критические решения.
     "Интересно, насколько должен приблизиться этот "критический час", чтобы Оливетти приступил к эвакуации?" - подумал Лэнгдон.
     - Но кардиналы обязательно спросят меня о preferiti... - смущенно произнес камерарий, - особенно о Баджиа. Коллегия захочет узнать, где они.
     - В таком случае, синьор, вам придется придумать какое-нибудь объяснение. Скажите, например, что вы подали к чаю пирожные, которые не восприняли их желудки.
     Подобное предложение привело камерария в состояние, близкое к шоковому.
     - Вы хотите, чтобы я, стоя у алтаря Сикстинской капеллы, лгал коллегии кардиналов?!
     - Для их же блага. Una bugia veniale. Белая ложь. Ваша главная задача - сохранить их покой. А теперь позвольте мне удалиться, чтобы приступить к действиям, - закончил Оливетти, показывая на дверь.
     - Комманданте, - сказал камерарий, - мы не имеем права забывать об исчезнувших кардиналах.
     - Баджиа и остальные трое в данный момент находятся вне досягаемости, - сказал, задержавшись у порога, Оливетти. - Мы должны забыть о них... ради спасения всех остальных. Военные называют подобную ситуацию triage.
     - Что в переводе на обычный язык, видимо, означает "бросить на произвол судьбы"?
     - Если бы мы имели возможность установить местонахождение четырех кардиналов, синьор, - твердым голосом произнес Оливетти, - то ради их спасения я без колебания принес бы в жертву свою жизнь. Но... - Он указал на окно, за которым лучи предвечернего солнца освещали городские крыши. - Розыск в пятимиллионном городе выходит далеко за пределы моих возможностей. Я не могу тратить время на то, чтобы успокаивать свою совесть участием в бесполезных затеях. Извините.
     - Но если мы схватим убийцу, неужели мы не сможем заставить его заговорить? - неожиданно вмешалась Виттория.
     - Солдаты, мисс Ветра, не могут позволить себе быть святыми, - мрачно глядя на девушку, произнес коммандер. - Поверьте, я прекрасно понимаю ваше личное желание поймать этого человека.
     - Это не только мое личное желание, - возразила она. - Убийца знает, где спрятано антивещество и где находятся кардиналы. И если мы начнем его поиски, то...
     - Сыграем на руку врагам, - закончил за нее Оливетти. - Попытайтесь, мисс, объективно оценить ситуацию. Иллюминаты как раз рассчитывают на то, что мы начнем поиски в нескольких сотнях римских церквей, вместо того чтобы искать взрывное устройство в Ватикане. Кроме того... мы в этом случае оставим без охраны Банк Ватикана. Об остальных кардиналах я даже и не говорю. Нет, на все это у нас нет ни сил, ни времени.
     Аргументы коммандера, видимо, достигли цели. Во всяком случае, никаких возражений они не вызвали.
     - А как насчет римской полиции? - спросил камерарий. - Мы могли бы, объяснив ситуацию, обратиться к ней за помощью. В таком случае операцию можно было бы развернуть по всему городу. Попросите их начать поиски человека, захватившего кардиналов.
     - Это будет еще одна ошибка, - сказал Оливетти. - Вам прекрасно известно, как относятся к нам римские карабинеры. Они сделают вид, что ведут розыск, незамедлительно сообщив о разразившемся в Ватикане кризисе всем мировым средствам массовой информации. У нас слишком много важных дел для того, чтобы тратить время на возню с журналистами.
     "Я сделаю их звездами прессы и телевидения, - вспомнил Лэнгдон слова убийцы. - Первое тело появится в восемь часов. И так каждый час до полуночи. Прессе это понравится".
     Камерарий снова заговорил, и теперь в его словах звучал гнев:
     - Комманданте, мы окажемся людьми без чести и совести, если не попытаемся спасти похищенных кардиналов!
     Оливетти взглянул прямо в глаза клирика и произнес ледяным тоном:
     - Молитва святого Франциска... Припомните ее, синьор!
     - Боже, - с болью в голосе произнес камерарий, - дай мне силы выдержать все то, что я не в силах изменить.

Глава 44

     Центральный офис Британской вещательной корпорации, известной во всем мире как Би-би-си, расположен в Лондоне к западу от Пиккадилли. В ее помещении раздался телефонный звонок, и трубку сняла младший редактор отдела новостей.
     - Би-би-си, - сказала она, гася сигарету марки "Данхилл" о дно пепельницы.
     Человек на противоположном конце провода говорил чуть хрипло и с легким ближневосточным акцентом.
     - Я располагаю сенсационной информацией, которая может представлять интерес для вашей компании.
     Редактор взяла ручку и стандартный бланк.
     - О чем?
     - О выборах папы.
     Девушка сразу поскучнела. Би-би-си еще вчера дала предварительный материал на эту тему, и реакция публики на него оказалась довольно сдержанной. Простых людей проблемы Ватикана, похоже, не очень занимали.
     - Под каким углом?
     - Вы направили репортера в Рим для освещения этого события?
     - Полагаю, что направили.
     - Мне надо поговорить с ним напрямую.
     - Простите, но я не могу сообщить вам его номер, не имея представления, о чем...
     - Речь идет о прямой угрозе конклаву. Это все, что я могу вам сказать.
     Младший редактор сделала пометку на листке и спросила:
     - Ваше имя?
     - Мое имя не имеет значения. Девушка не удивилась.
     - И вы можете доказать свои слова?
     - Да, я располагаю нужными доказательствами.
     - Я была бы рада вам помочь, но мы принципиально не сообщаем телефонов наших репортеров, если не...
     - Понимаю. Попробую связаться с другой сетью. Благодарю за то, что потратили на меня время. Проща...
     - Постойте! Вы не могли бы немного подождать у телефона?
     Девушка нажала кнопку паузы и потянулась. Умение распознавать звонки психов еще, конечно, не достигло научных высот, но человек, который звонил, успешно прошел двойной негласный тест на подлинность своей информации. Во-первых, он отказался назвать свое имя и, во-вторых, был готов немедленно прекратить разговор. Психи или искатели славы обычно продолжают требовать или умолять о том, чтобы их выслушали.
     К счастью для редакторов, репортеры пребывали в вечном страхе упустить сенсационный материал и редко ругали центр, когда тот иногда напускал на них галлюцинирующих психов. Потерю пяти минут времени репортера можно простить, потеря же важной информации непростительна.
     Девушка зевнула, бросила взгляд на монитор и напечатала ключевое слово - "Ватикан". Увидев имя корреспондента, отправленного освещать папские выборы, она весело фыркнула. Это был новый человек, появившийся на Би-би-си из какого-то вонючего лондонского таблоида. Ему давались лишь самые незначительные задания. Парень начинал свою карьеру в компании с самой нижней ступени.
     Он наверняка ошалеет - если уже не ошалел - от тоски, ожидая всю ночь событие, которое займет в передачах новостей не более десяти секунд. Не исключено, что парень будет благодарен за то, что получил возможность развеяться.
     Младший редактор записала номер телефона спутниковой связи, закурила очередную сигарету и лишь затем сообщила номер анонимному информатору.

Глава 45

     - Ничего из этого не выйдет, - расхаживая по папскому кабинету и глядя на камерария, говорила Виттория. - Даже если швейцарским гвардейцам и удастся отфильтровать все электронные помехи, им, для того чтобы обнаружить сигнал, надо быть над самой ловушкой. При этом ловушка должна быть доступной... Не укрытой сверху. А что, если она находится в металлической, зарытой в землю коробке? В таком случае обнаружить ее не удастся. А как быть, если в среду гвардейцев проник агент иллюминатов?! Разве мы можем быть уверены в том, что поиск будет вестись с максимальной тщательностью?
     - И что же вы предлагаете, мисс Ветра? - спросил камерарий. Молодой клирик выглядел совершенно опустошенным.
     Но это же совершенно очевидно, раздраженно подумала Виттория, а вслух произнесла:
     - Я предлагаю, синьор, чтобы вы незамедлительно приняли все меры предосторожности. Будем вопреки всему надеяться, что предпринятые коммандером поиски окажутся успешными. Но взгляните в окно. Вы видите этих людей? Эти здания за площадью? Автобусы прессы? Все они скорее всего окажутся в радиусе действия взрыва. Поэтому вы должны действовать немедленно.
     Камерарий кивнул с отрешенным видом.
     Собственная беспомощность приводила Витторию в отчаяние. Оливетти сумел убедить всех в том, что до взрыва остается масса времени. Но девушка знала: если известие об угрозе Ватикану просочится в средства массовой информации, то площадь Святого Петра уже через несколько минут будет забита зеваками. Виттория видела, как это происходило у здания швейцарского парламента, когда в нем были захвачены заложники, а террористы грозили взорвать мощную бомбу. Тогда на площади перед зданием собрались тысячи людей, чтобы своими глазами увидеть, как все произойдет. Несмотря на предупреждения полиции, толпа зевак только увеличивалась. Ничто не вызывает у людей большего интереса, чем человеческая трагедия.
     - Синьор, - продолжала Виттория, - человек, убивший моего отца, находится где-то в городе. Каждая клеточка моего тела требует, чтобы я немедленно бросилась на поиски негодяя. Но я остаюсь в вашем кабинете... поскольку чувствую свою ответственность перед вами. Перед вами и перед всеми остальными. В опасности жизнь многих людей. Вы слушаете меня, синьор?
     Камерарий ничего не ответил.
     Виттория чувствовала, как бешено колотится ее сердце. Почему швейцарские гвардейцы не смогли установить место, откуда был звонок?! Этот убийца - ключевая фигура в решении всей проблемы! Ему известно, где спрятана ловушка... он, черт побери, знает местонахождение кардиналов! Схватите этого человека, и все проблемы будут решены!
     Виттория понимала, что находится на грани нервного срыва. Подобное чувство бессильного отчаяния она испытывала лишь в далеком детстве, еще в то время, когда была сиротой. Тогда у нее не было способа с ним справиться. Неужели и сейчас она не сумеет его преодолеть? У тебя есть возможности, убеждала она себя. Возможности имеются всегда, их надо лишь увидеть. Но все эти рассуждения оказывались бесполезными. Ее мысли продолжали путаться. Виттория была научным работником и умела решать сложные проблемы. Но на сей раз она, видимо, столкнулась с проблемой, не имеющей решения. "Какие данные тебе нужны? Какую цель ты себе ставишь?" - такие вопросы задавала она себе, и впервые за все время своей взрослой жизни не находила на них ответа.
     Дыхание ее стало каким-то прерывистым. Кажется, она начинала задыхаться.

***

     Голова Лэнгдона раскалывалась от боли, и ему казалось, что он находится на краю пропасти, отделяющей реальный мир от мира безумия. Американец смотрел на Витторию и камерария, но видел вовсе не их. Перед его мысленным взором проносились какие-то отвратительные картины: взрывы, толпящиеся газетчики, наезжающие камеры, четыре заклейменных человеческих тела...
     Шайтан... Люцифер... Носитель света... Сата...
     Усилием воли ему удалось прогнать эти дьявольские образы. Мы имеем дело с хорошо подготовленным террористическим актом, напомнил он себе, вернувшись к реальности. С запланированным хаосом. В его памяти неожиданно всплыла лекция курса, который он прослушал, занимаясь исследованием символики древнеримских преторов. После нее Лэнгдон стал видеть терроризм совсем в ином свете.
     - Терроризм... - говорил тогда профессор, - всегда ставит перед собой одну-единственную цель. В чем она заключается?
     - В убийстве невинных людей, - предположил один из студентов.
     - Неверно. Смерть является всего лишь побочным продуктом терроризма.
     - Чтобы продемонстрировать силу, - высказался другой слушатель.
     - Нет. Более яркого проявления слабости, чем террор, в мире не существует.
     - Чтобы вызвать страх, - произнес чей-то голос.
     - Именно. Это исчерпывающий ответ. Говоря простым языком, цель терроризма - вызвать страх и ужас. Эти чувства подтачивают силы врага изнутри... вызывают волнение в массах. А теперь запишите... "Терроризм не есть проявление ярости. Терроризм - политическое оружие. Когда люди видят, что их правительство бессильно, они утрачивают веру в своих лидеров".
     Утрачивают веру...
     Так вот, значит, для чего вся эта затея? Лэнгдона мучил вопрос, как отреагируют христиане всего мира, увидев, что их кардиналы валяются на улице, словно дохлые собаки. Если вера не смогла защитить высших священнослужителей от происков сатаны, то на что же надеяться им - простым смертным? Лэнгдону казалось, что в его голове стучит тяжелый молот... а какие-то негромкие голоса распевают военный гимн.
     "Вера тебя не спасет... Тебя спасут медицина и надувные мешки в автомобиле. Бог тебя не защитит... Тебя сможет защитить только разум. Только просвещение... Верь лишь в то, что приносит ощутимые результаты. Сколько лет прошло с тех пор, когда кто-то расхаживал по воде аки посуху? В наше время чудеса способна творить только наука... компьютеры, вакцины, космические станции... а теперь даже и божественное чудо творения. Вещество из ничего получено в лаборатории... Кому нужен этот Бог? Никому! Наука - вот наше божество!"
     В ушах Лэнгдона зазвучал голос убийцы. Полночь... Математическая прогрессия смерти... невинные агнцы, возложенные на алтарь науки.
     Затем навязчивые голоса вдруг исчезли. Призраки разбежались так, как разбегается толпа при звуках первого выстрела.
     Роберт Лэнгдон вскочил на ноги настолько резко, что его стул откинулся назад и со стуком свалился на пол.
     Виттория и камерарий едва не подпрыгнули от неожиданности.
     - Как я мог этого не увидеть? - прошептал Лэнгдон словно завороженный. - Ведь это было совершенно очевидно...
     - Не увидеть что? - спросила Виттория.
     Не ответив на вопрос девушки, Лэнгдон повернулся к священнику и сказал:
     - Святой отец, в течение трех лет я бомбардировал кабинет его преосвященства просьбами открыть для меня доступ к архивам Ватикана. И семь раз я получил отказ.
     - Простите, мистер Лэнгдон, но боюсь, что сейчас не время выступать с подобными жалобами.
     - Мне нужен немедленный доступ в архивы. Это касается четырех исчезнувших кардиналов. Не исключено, что я смогу узнать те места, где их собираются убить.
     Виттория бросила на него изумленный, непонимающий взгляд.
     Камерарий явно растерялся и выглядел так, словно стал мишенью какой-то грубой шутки.
     - Не могу поверить в то, что подобная информация содержится в наших архивах.
     - Не стану обещать, что добуду нужные сведения вовремя, но если вы допустите меня...
     - Мистер Лэнгдон, через четыре минуты я обязан появиться в Сикстинской капелле. А архив расположен в противоположном конце Ватикана.
     - Вы ведь не шутите? - спросила Виттория, заглядывая Лэнгдону в глаза. Казалось, в их глубине она хотела увидеть, насколько серьезны его намерения.
     - Сейчас не время для шуток! - бросил Лэнгдон.
     - Святой отец, - сказала Виттория, оборачиваясь к камерарию, - если имеется хотя бы малейший шанс... узнать, где намечены убийства, мы могли бы устроить там засады и...
     - Но при чем здесь архивы? - недоуменно спросил клирик. - Каким образом в них может оказаться подобная информация?
     - На объяснение уйдет гораздо больше времени, чем у нас есть. Но если я прав, эта информация поможет нам схватить ассасина.
     Камерарий, судя по его виду, очень хотел поверить словам американца и почему-то не мог.
     - Но в этих архивах хранятся величайшие тайны христианства. Сокровища, на которые даже я не имею права взглянуть.
     - Мне это известно.
     - Пользоваться архивами можно, лишь имея письменное разрешение главного хранителя или Библиотечного совета Ватикана.
     - Или прямое согласие папы, - добавил Лэнгдон. - Об этом сказано во всех отказах, которые направил мне ваш главный хранитель.
     Камерарий кивнул, подтверждая слова американца.
     - Не хочу показаться чрезмерно настойчивым, - продолжал Лэнгдон, - но если я не ошибаюсь, то папское разрешение исходит именно из этого кабинета. И, как нам всем известно, в настоящее время вы являетесь его хозяином. Учитывая обстоятельства...
     Камерарий извлек из кармана сутаны часы и посмотрел на циферблат.
     - Мистер Лэнгдон, для того чтобы спасти церковь, я в буквальном смысле слова готов пожертвовать своей жизнью.
     По выражению глаз прелата Лэнгдон понял, что тот говорит правду.
     - Вы действительно уверены, что этот документ хранится в наших архивах? И вы действительно верите в то, что он способен помочь нам установить, где расположены эти четыре церкви?
     - Если бы я не был в этом уверен, то не стал бы столько раз просить разрешения на доступ в архивы. Италия слишком далека от Соединенных Штатов, чтобы лететь туда без уверенности его получить. Подобные вещи чересчур обременительны для скромного профессорского жалованья. Документ этот является старинной...
     - Умоляю... - прервал его камерарий. - Простите меня, но мой мозг уже отказывается воспринимать какие-либо дополнительные сведения. Вам известно, где находится секретный архив?
     - Около ворот Святой Анны, - почему-то волнуясь, ответил Лэнгдон.
     - Впечатляюще! - заметил камерарий. - Большинство ученых полагают, что в архивы ведет потайная дверь за троном Святого Петра.
     - Весьма распространенное заблуждение в научных кругах. Та дверь ведет в Archivio della Reverenda di Fabbrica di S. Pietro <Архив строительной конгрегации - учреждения, созданного папой Юлием II в 1506 г. Для строительства новой ватиканской базилики.>, - ответил Лэнгдон.
     - Обычно всех посетителей архива сопровождает ассистент библиотекаря, но сейчас в архивах никого нет. Таким образом, вы получаете от меня карт-бланш. Учтите, что даже кардиналы не имеют права входить в архив без сопровождения.
     - Заверяю вас, что буду обращаться с вашими сокровищами предельно осторожно. Главный хранитель даже не заподозрит, что я побывал в его владениях.
     Где-то высоко над их головами зазвонили колокола собора Святого Петра. Камерарий еще раз взглянул на свои карманные часы.
     - Мне пора, - сказал он. А затем после недолгой паузы добавил, глядя в глаза Лэнгдона: - Я распоряжусь, чтобы у архива вас встретил один из швейцарских гвардейцев. Я верю вам, мистер Лэнгдон. Отправляйтесь.
     Лэнгдон был настолько взволнован, что некоторое время не мог говорить. А молодой служитель церкви, казалось, напротив, вновь обрел душевное равновесие. Камерарий был так спокоен, что это даже пугало. Протянув руку, он крепко сжал плечо Лэнгдона и произнес решительно:
     - Желаю вам обрести то, что вы ищете. И как можно скорее.

Глава 46

     Секретные архивы Ватикана расположены на возвышении в самом дальнем конце двора Борджиа за воротами Святой Анны. Архивы насчитывают 20 000 единиц хранения, среди которых, по слухам, имеются такие сокровища, как пропавшие дневники Леонардо да Винчи и не увидевшие свет варианты Священного Писания. Лэнгдон энергично шагал по пустынной виа делла Фондаменто в направлении архива. Он не мог до конца поверить в то, что получил доступ в это заповедное место. Виттория шла рядом с американцем, без труда выдерживая взятый им темп. Ее пахнущие миндалем волосы развевались на легком ветру, и Лэнгдон с удовольствием впитывал этот запах, чувствуя, как мысли, помимо воли, уводят его куда-то в далекое прошлое.
     - Вы скажете мне, что мы собираемся искать? - спросила Виттория.
     - Небольшую книжку, написанную парнем по имени Галилей.
     - Похоже, вы не намерены зря тратить время, - несколько удивленно произнесла девушка. - И что же написано в этой книге?
     - В ней должно находиться нечто такое, что называют il segno.
     - Знак?
     - Знак, ключ, сигнал, указание... в зависимости от перевода.
     - Указание на что?
     - На местонахождение тайного убежища. Во времена Галилея иллюминаты должны были остерегаться Ватикана, и поэтому они устраивали свои собрания в одном сверхсекретном месте. Иллюминаты называли его Храм Света.
     - Довольно нагло с их стороны величать храмом логово сатанистов.
     - Во времена Галилея братство "Иллюминати" отнюдь не было сборищем сатанистов. Это были ученые люди, преклонявшиеся перед просвещением. А их убежище служило лишь местом, где они могли собираться и свободно обсуждать вопросы, поставленные под запрет Ватиканом. Хотя мы точно знаем, что такое убежище существовало, его никто до сих пор не нашел.
     - Похоже, иллюминаты умели хранить свои тайны.
     - Совершенно верно. Они так и не открыли свое убежище никому из посторонних. Такая секретность защищала их, но в то же время являлась преградой для набора новых членов.
     - Рост братства "Иллюминати" был затруднен отсутствием соответствующей рекламы, - перевела на современный язык проблему древнего ордена Виттория, легко двигаясь рядом с быстро идущим американцем.
     - Да, если хотите. Слухи о созданном Галилеем сообществе начали циркулировать где-то в тридцатых годах семнадцатого века, и многие ученые мужи из разных стран Европы совершали тайные паломничества в Рим в надежде вступить в братство "Иллюминати". Им не терпелось взглянуть в телескоп Галилея и услышать идеи великого мыслителя. Но к сожалению, по прибытии в Рим ученые не знали, куда идти или к кому обращаться. Иллюминаты нуждались в притоке свежей крови, но они не могли позволить себе открыть местонахождение своего храма.
     - Похоже, они попали в situazione senza soluzione <Безвыходное положение (ит.).>, - заметила Виттория.
     - Именно. В заколдованный круг, как говорится.
     - И что же они предприняли, чтобы этот круг разорвать?
     - Не забывайте, что это были ученые. Они всесторонне изучили проблему и нашли решение. Блестящее решение, надо сказать. Иллюминаты создали нечто вроде весьма хитроумной карты, указывающей путь к их убежищу.
     Виттория настолько изумилась, что даже замедлила шаг.
     - Карты? - не скрывая удивления, переспросила она. - Мне это кажется весьма опрометчивым поступком. Если бы копия карты попала в чужие руки, то...
     - Этого произойти не могло, - прервал ее Лэнгдон. - Никаких копий просто не существовало. Эта карта не изображалась на бумаге. Ее размеры были огромны. Это была своего рода тропа с вехами по всему городу.
     - Нечто вроде стрелок на тротуаре? - спросила Виттория, еще более замедляя шаг.
     - В некотором смысле да. Но знаки, ведущие к убежищу братства, были несколько более замысловатыми. Карта состояла из символов, размещенных в общественных местах города и в то же время невидимых постороннему взгляду. Первый знак указывал путь к следующему, тот к очередному и так далее вплоть до самого убежища братства "Иллюминати".
     - По-моему, это очень похоже на игру в поиски клада, - сказала девушка, подняв на него вопросительный взгляд.
     - В некотором роде именно так, - усмехнулся Лэнгдон. - Путь просвещения - так иллюминаты называли эту тропу. Каждый, кто желал встать в ряды братства, должен был пройти ее от начала до конца. Это являлось своего рода испытанием.
     - Но если церковь так хотела обнаружить иллюминатов, то почему она не направила по ней своих агентов? - спросила Виттория.
     - Ватикан не мог этого сделать, - ответил Лэнгдон. - Тропа была хорошо замаскирована. Это была головоломка, сконструированная таким образом, что лишь немногие люди могли обнаружить вехи и понять, где находится Храм Света. Братство "Иллюминати" рассматривало эту тропу не только как средство защиты, но и как своего рода интеллектуальный тест. Это был способ сделать так, чтобы лишь самые светлые умы появлялись на пороге храма. Если хотите, это было первым шагом посвящения в иллюминаты.
     - Не могу с этим согласиться, - сказала девушка. - В начале семнадцатого века самыми образованными людьми в мире были служители церкви. Если эти вехи были размещены в общественных местах, в Ватикане наверняка имелись люди, способные расшифровать их значение.
     - Естественно, - согласился Лэнгдон, - но только в том случае, если им вообще было известно об их существовании. Но в Ватикане о вехах ничего не знали. Иллюминаты создали такие указатели, что, даже глядя на них, клирики ничего не замечали. Братство "Иллюминати" использовало метод, определяемый в науке, изучающей символы, термином "диссимуляция", или по-другому - сокрытие.
     - Камуфляж.
     - Вы знакомы с этим термином? - изумился Лэнгдон.
     - Dissimulazione. Или "мимикрия". Лучший способ защиты в природе. Попробуйте-ка обнаружить рыбу-трубу, плавающую вертикально в колыхающихся водорослях.
     - Именно этой идеей и воспользовались иллюминаты. Они создали знаки, которые совершенно не выделялись на общем фоне Древнего Рима. Использовать амбиграммы или научную символику иллюминаты не могли, поскольку это сразу же бросилось бы в глаза. Поэтому братство призвало художников из числа своих членов - тех безымянных гениев, которые создали амбиграмматический символ "ILLUMINATI", - и поручило им изваять четыре скульптуры.
     - Скульптуры "Иллюминати"?
     - Да. Изваяния, отвечающие двум жестким требованиям. Во-первых, они не должны были выделяться среди других произведений искусства... Ватикан не должен был даже подозревать, что эти шедевры есть дело рук братства "Иллюминати".
     - Религиозное искусство, - подхватила Виттория.
     Лэнгдон утвердительно кивнул и, чувствуя необыкновенное возбуждение, заговорил быстрее:
     - Второе требование состояло в том, чтобы каждая из скульптур отвечала определенной, четко обозначенной теме. Изваяния должны были прославлять один из четырех основных элементов природы.
     - Почему только четырех? - удивилась Виттория. - Ведь элементов больше сотни.
     - Но только не в начале семнадцатого века, - сказал Лэнгдон. - Алхимики считали, что вся вселенная состоит из четырех элементов, или "стихий", если хотите. Это земля, огонь, воздух и вода.
     Лэнгдон знал, что первые изображения креста были не чем иным, как символом четырех стихий. Четыре конца креста обозначали землю, огонь, воздух и воду. Кроме креста, в истории существовали десятки иных символических изображений земли, огня, воздуха и воды. Циклы жизни по Пифагору, китайский хонфан, мужские и женские рудименты Юнга, квадранты Зодиака... Даже мусульмане обожествляли четыре древних элемента, хотя в исламе они были известны как "квадраты, облака, молнии и волны". Но что производило на Лэнгдона самое большое впечатление, что всегда вгоняло его в дрожь, так это современное четырехчленное деление мистических степеней масонства на пути к Абсолютной Инициации. Эти степени именовались: Земля, Воздух, Огонь и Вода.
     Виттория казалась озадаченной.
     - Значит, этот художник-иллюминат создал четыре произведения искусства, которые лишь казались религиозными, а на самом деле обозначали землю, воздух, огонь и воду?
     - Именно, - продолжил тему Лэнгдон, сворачивая на ведущую к архивам виа Сентинель. - Эти скульптуры влились в бесконечный ряд украшающих Рим религиозных произведений искусства. Анонимно жертвуя статуи церкви, ваятели, используя свое политическое влияние, помещали скульптуры в заранее намеченном ими храме. Каждое из этих изваяний и служило вехой... незаметно указывающей на следующую церковь... где страждущего поджидал другой указатель. Таким образом создавалась система вех или тайных знаков, замаскированных под произведения религиозного искусства. Если кандидат на вступление в орден находил первую церковь с символом земли, то он мог следовать далее к знаку воздуха... затем огня и, наконец, воды. И лишь там ему открывался путь к Храму Просвещения.
     - И какое отношение все это имеет к поимке убийцы? - спросила вконец запутавшаяся в четырех стихиях Виттория.
     - Ах да! - Лэнгдон улыбнулся и извлек из рукава свой главный козырь. - Иллюминаты дали этим четырем церквям весьма специфическое название. Они именовали их "алтарями науки".
     - Но это же ничего не зна... - начала было Виттория, но тут же умолкла. - "L'altare di scienza"! - воскликнула она после небольшой паузы. Эти слова произнес убийца. Он сказал, что кардиналы станут жертвенными агнцами на алтаре науки!
     Лэнгдон одобрительно улыбнулся девушке и сказал:
     - Четыре кардинала. Четыре церкви. Четыре алтаря науки.
     - Неужели вы хотите сказать, что те четыре храма, в которых должны быть принесены в жертву кардиналы, являются вехами на древней тропе к Храму Света? - изумленно спросила Виттория.
     - Думаю, что это именно так.
     - Но почему убийца дал нам в руки ключ к разгадке?
     - А почему бы ему этого не сделать? - ответил вопросом на вопрос Лэнгдон. - Мало кому из историков известно об этих скульптурах. А из тех, кто о них слышал, очень немногие верят в их существование. Местонахождение статуй оставалось тайной четыреста лет. Иллюминаты уверены, что их секрет вполне продержится еще пять часов. Кроме того, им теперь не нужен этот Путь просвещения. Их тайное убежище скорее всего давным-давно перестало существовать. Иллюминаты ныне живут в реальном мире. Теперь они встречаются на заседаниях советов директоров банков, в фешенебельных клубах и на частных полях для игры в гольф. Этим вечером они намерены раскрыть свои тайны. Наступает их звездный час. Они открыто появляются на мировой сцене.
     Лэнгдон не упомянул о том, что драматическое появление иллюминатов на сцене может сопровождаться демонстрацией специфической симметрии их мировоззрения. Четыре клейма. Убийца поклялся, что каждый из кардиналов будет заклеймен особым символом. Это докажет, что древние легенды соответствуют истине, - так, кажется, сказал убийца. Легенда о четырех клеймах с амбиграммами была столь же древней, как и рассказы о самом братстве "Иллюминати". Четыре слова - "земля", "воздух", "огонь" и "вода" - были изображены на клеймах абсолютно симметрично, так же как слово "Иллюминати", выжженное на груди Леонардо Ветра. Каждый кардинал будет заклеймен знаком одного из древних элементов науки. Слухи о том, что слова на клеймах были на английском, а не итальянском языке, вызвали в среде историков ожесточенные споры. Появление английских слов могло показаться случайным отклонением от нормы... Но Лэнгдон, как и другие исследователи, прекрасно знал, что иллюминаты ничего не делают случайно.
     Лэнгдон свернул на вымощенную кирпичом дорожку, ведущую к зданию архива. Ученого одолевали мрачные мысли. Замысел иллюминатов, их заговор против церкви начал представать перед ним во всей грандиозности. Братство поклялось хранить молчание ровно столько времени, сколько нужно, и следовало этой клятве с удивительным терпением. И вот настал час открыто провозгласить свои цели. Иллюминаты накопили такие силы и пользуются таким влиянием, что готовы без страха выйти на авансцену мировых событий. Им больше не надо скрываться. Они готовы продемонстрировать свое могущество, чтобы мир узнал о том, что все мифы и легенды о них полностью соответствуют реальности. Сегодня они готовились осуществить пиаровскую акцию поистине глобального масштаба.
     - А вот и наше сопровождение, - сказала Виттория.
     Лэнгдон увидел швейцарского гвардейца, торопливо шагающего по лужайке к главному входу в архив.
     Увидев их, гвардеец замер. У него был вид человека, которого внезапно начали преследовать галлюцинации. Не говоря ни слова, он отвернулся, извлек портативную рацию и начал что-то лихорадочно говорить в микрофон. Добропорядочный католик, видимо, требовал подтверждения полученного ранее приказа. Настолько поразил его вид американца в твидовом пиджаке и девицы в коротеньких шортах. Из динамика послышалось нечто похожее на лай. Слов Лэнгдон не расслышал, но смысл сказанного не оставлял места для сомнения. Швейцарец сник, спрятал рацию и повернулся к ним с выражением крайнего недовольства на лице.
     За все время, пока гвардеец вел их к зданию, никто не проронил ни слова. Они прошли через четыре закрытые на ключ стальные двери, два изолированных тамбура, спустились вниз по длинной лестнице и оказались в вестибюле с двумя цифровыми панелями на стене. Гвардеец набрал код, и, миновав сложную систему электронных детекторов, они наконец оказались в длинном коридоре, заканчивающемся двустворчатыми дубовыми дверями. Швейцарец остановился, еще раз с головы до пят оглядел своих спутников и, что-то пробормотав себе под нос, подошел к укрепленному на стене металлическому коробу. Открыв тяжелую дверцу, он сунул руку в коробку и набрал очередной код.
     Повернувшись к ним лицом, швейцарец впервые открыл рот:
     - Архив находится за дверью. Я получил приказ сопровождать вас до этой точки и вернуться для получения дальнейших указаний.
     - Значит, вы уходите? - спросила Виттория.
     - Швейцарские гвардейцы в тайный архив не допускаются. Вы находитесь здесь только потому, что коммандер получил на этот счет прямое указание от камерария.
     - Но как мы отсюда выйдем?
     - Система безопасности действует только на вход. При выходе никаких сложностей не возникнет.
     На этом беседа завершилась. Бравый гвардеец развернулся на каблуках и зашагал по коридору.
     Виттория что-то сказала, но Лэнгдон ее не слышал. Все его внимание было обращено на тяжелые двустворчатые двери, находящиеся перед ним, и на тайны, которые за ними скрываются.

Глава 47

     Камерарий Карло Вентреска знал, что времени у него в обрез, но тем не менее шел очень медленно. Ему хотелось побыть одному, чтобы хоть немного собраться с мыслями перед молитвой открытия, которую ему предстояло произнести. За последние дни произошло столько событий... Заботы этих пятнадцати дней тяжким бременем легли на его плечи и теперь отдавались болью во всем теле.
     Он скрупулезно, до последней буквы, выполнял все возложенные на него священные обязанности.
     Согласно традиции, именно камерарий должен официально подтвердить смерть папы. Ближайший помощник покойного был обязан приложить пальцы к сонной артерии своего шефа и, убедившись, что пульса нет, трижды провозгласить имя усопшего. Закон запрещал проводить вскрытие. После этого камерарий опечатывал спальню папы, уничтожал папское "кольцо рыбака" <Согласно Писанию, святой Петр, который считается первым наместником Бога на земле, в своей дохристианской жизни был рыбаком.>, разбивал формы для изготовления свинцовых печатей и приступал к организации похорон. После завершения печального обряда камерарий начинал готовить конклав.
     Конклав, думал он, последнее испытание. Одна из древнейших традиций христианства. Правда, в дни, когда исход голосования известен заранее, этот ритуал часто критикуют, называя устаревшим и заявляя, что это скорее дешевое шоу, а не подлинные выборы. Однако камерарий знал, что подобные заявления - результат недостаточного понимания сути события. Конклав не сводился к выборам. Это был старинный, исполненный мистики ритуал передачи власти. Эта традиция уходила в глубь веков... соблюдение тайны, тщательно сложенные листки бумаги, сжигание бюллетеней, смешивание старинных химикалий, дымовые сигналы...
     Интересно, как себя чувствует кардинал Мортати, думал камерарий, подходя к лоджиям Григория XIII. Во всяком случае, он не мог не заметить отсутствия preferiti. Без них голосование затянется до утра. Назначение Мортати великим выборщиком было удачным шагом, убеждал себя камерарий. Кардинал славится широтой взглядов и всегда говорит то, что думает. В эту ночь конклав будет как никогда нуждаться в сильном лидере.
     Когда камерарий достиг верхней ступени Королевской лестницы, ему вдруг показалось, что он оказался на вершине своей жизни. Отзвуки происходящего в Сикстинской капелле доносились даже сюда. Служитель Бога слышал шелест голосов ста шестидесяти пяти кардиналов.
     Ста шестидесяти одного кардинала, поправил он себя.
     На какое-то мгновение ему вновь почудилось, что он, объятый пламенем, падает вниз, устремляясь в преисподнюю, а вокруг него неистово кричат люди, и с небес идет дождь из камней и крови.
     После этого воцарилась тишина.

***

     Проснувшись, ребенок увидел, что находится на небесах. Со всех сторон его окружала белизна. Свет был ослепительно ярким и каким-то бесконечно чистым. Скептики могли сказать, что десятилетний мальчуган не в силах понять, что такое небо. Однако юный Карло Вентреска прекрасно знал, где находится. Он оказался на небесах. А где еще он мог быть? Пробыв на земле всего одно десятилетие, он всей душой ощущал величие Бога, проявлявшееся в громовых звуках органа, гигантских куполах соборов, ангельских голосах церковных хоров, ярких витражах, в золоте и бронзе. Мама Мария ежедневно водила сына к мессе, и церковь стала его домом.
     - Почему мы ходим сюда каждый день? - спросил как-то Карло из любопытства, а не потому, что это ему не нравилось.
     - Потому, что я дала такой обет Богу, - ответила мама. - А обещание, данное Творцу, является самым важным из всех обещаний. Никогда не нарушай своих обетов Богу.
     Карло пообещал, что всегда останется верным данному Богу слову. Маму он любил больше всех на свете. Она была его ангелом. Иногда он даже называл ее Maria benedetta - Мария Благословенная, хотя ей это не нравилось. Мальчик стоял рядом с ней на коленях, вдыхая аромат ее волос, прислушиваясь к тихому шепоту и следя за тем, как она перебирает четки. "Святая Дева Мария, Матерь Божия... помолись за нас, грешных... как сегодня, так и в час нашей смерти..."
     - А где мой папа? - иногда спрашивал Карло, прекрасно зная, что отец умер еще до его рождения.
     - Теперь лишь Бог твой отец, - всегда отвечала мать. - Ты - дитя церкви.
     Карло этот ответ доставлял удовольствие.
     - Когда тебя что-то напугает, вспомни, что твой отец сам Бог. Он постоянно следит за своим сыном и защищает его. Бог уготовил для тебя блестящее будущее, Карло, - говорила мама, и мальчик знал, что она права. Юный Карло Вентреска постоянно чувствовал присутствие Бога в своей крови.
     Кровь...
     Кровавый дождь!
     Затем тишина. И после этого - небо.
     Оказалось, что его небеса были потолком реанимационного отделения лечебницы Святой Клары под Палермо. Об этом Карло узнал, когда погас ослепляющий свет хирургической лампы. Мальчик оказался единственным, кто выжил после того, как от взрыва бомбы террористов рухнула часовня, в которую они с мамой ходили молиться во время вакаций. Погибли тридцать семь человек, включая мать Карло. То, что мальчик выжил, газеты назвали чудом святого Франциска. За несколько секунд до взрыва Карло по каким-то даже ему не ясным причинам отошел от матери и уединился в глубокой нише, чтобы полюбоваться гобеленом, на котором были изображены подвиги этого святого.
     "Туда меня позвал Бог, - решил он. - Творец захотел меня спасти".
     От боли у мальчика начались галлюцинации. Он видел, как стоявшая на коленях мама посылает ему воздушный поцелуй и как через долю секунды после этого ее так чудно пахнущее тело разлетается на куски. Камерарий всем своим существом ощущал зло, которое совершили те люди. Именно тогда с неба и полил кровавый дождь. Кровь его матери. Кровь Марии Благословенной!
     Бог постоянно следит за своим сыном и защищает его, говорила мама.
     Но в таком случае где же Он сейчас?!
     А тогда, словно подтверждая истинность слов матери, в клинике появился священнослужитель. Навестить мальчика пришел не простой патер, а епископ. Он прочел над Карло молитву. Чудо святого Франциска! Когда больной поправился, его поселили в небольшом монастыре при соборе, в котором служил сам епископ. Карло жил и учился вместе с монахами, а одно время даже прислуживал в алтаре своему новому покровителю. Епископ советовал Карло поступить в светскую школу, но мальчик отказался. Он был счастлив в своей новой обители. Наконец-то он жил в Доме Божьем.
     Каждый вечер Карло молился за свою мать.
     "Бог сохранил меня с какой-то целью, - думал он. - Какова же Его цель?"
     Когда ему минуло шестнадцать, он, согласно итальянским законам, должен был пройти двухлетнюю военную службу. Епископ сказал, что если молодой человек поступит в семинарию, то его освободят от воинской обязанности. На это Карло ответил, что мечтает стать семинаристом, однако прежде хочет лично познать, что есть зло.
     Епископ его не понял.
     Тогда Карло объяснил ему, что, поскольку он намерен посвятить свою жизнь борьбе со злом, ему надо понять зло и лучшего места, нежели армия, для этого не найти. Армия использует пушки и бомбы. А его мать - Мария Благословенная - погибла именно от бомбы!
     Епископ пытался его переубедить, но Карло твердо стоял на своем.
     - Береги себя, сын мой, - наконец сказал прелат. - И помни, что церковь ждет твоего возвращения.
     Два года армейской службы оказались для Карло кошмаром. Его юность прошла в покое и глубоких раздумьях. Но в армии времени для размышлений не было. Постоянный шум, движение огромных машин. Ни секунды покоя. Хотя солдат раз в неделю водили к мессе, Карло совершенно не чувствовал присутствия Бога в душах своих товарищей. В их головах и сердцах царил хаос, который не позволял увидеть Творца.
     Карло ненавидел свою новую жизнь и мечтал о возвращении домой. Но в то же время он был полон решимости пройти через это испытание до самого конца. Ему еще предстояло узнать, что есть зло. Молодой человек отказался стрелять, и военные научили его управлять вертолетом медицинской службы. Карло терпеть не мог шума винтов и запаха топлива, и его утешало лишь то, что, поднимаясь в небо, он оказывался ближе к маме. Когда ему сообщили, что курс подготовки пилота включает прыжки с парашютом, он пришел в ужас. Но выбора у него не было.
     "Бог защитит меня", - сказал он себе.
     Первый прыжок оказался самым значительным событием во всей его жизни. Это было похоже на полет рядом с самим Богом. Карло хотел прыгать снова и снова... Тишина... парение... и лицо мамы в белых облаках.
     У Бога были грандиозные планы для Карло. Окончив военную службу, он поступил в семинарию.
     Это было двадцать три года назад.

***

     И вот теперь, спускаясь по Королевской лестнице, камерарий Карло Вентреска пытался осмыслить цепь событий, приведших его на этот перекресток истории.
     "Оставь все страхи, - сказал он себе, - и посвяти эту ночь Богу".
     Он уже видел бронзовые двери Сикстинской капеллы и охранявших их четырех швейцарских гвардейцев. Солдаты открыли замок и распахнули тяжелые створки. Все присутствующие повернули головы в сторону камерария. Тот, в свою очередь, обежал взором черные мантии и красные кардинальские кушаки. Он понял наконец, какие грандиозные планы строил для него Бог. Он возложил на него ответственность за судьбу церкви.
     Карло Вентреска осенил себя крестным знаменем и шагнул через порог.

Глава 53

     А в это время в один из подземных тоннелей Рима по каменной лестнице спускалась темная фигура. Древний коридор освещали лишь факелы, отчего воздух в нем стал горячим и плотным. В тоннеле слышались испуганные голоса. Это были отчаянные, полные ужаса призывы о помощи. Отражаясь эхом от стен, они заполняли все тесное подземное пространство.
     Завернув за угол, он увидел их. Увидел точно в таком же положении, в котором незадолго до этого оставил. Четырех умирающих от ужаса старцев в крошечной каменной камере за решеткой из ржавых металлических прутьев.
     - Qui etes-vous <Кто вы? (фр.).>? - спросил один из них по-французски. - Чего вы от нас хотите?
     - Hilfe <На помощь! (нем.).>! - выкрикнул другой по-немецки. - Освободите нас!
     - Вам известно, кто мы такие? - спросил третий по-английски с заметным испанским акцентом.
     - Молчать! - скомандовал скрипучий голос, и в этом слове можно было услышать последний, не подлежащий обжалованию приговор. Четвертый пленник, итальянец, молча смотрел в черную пустоту глаз тюремщика, и ему казалось, что в них ему открывается сам ад. "Да хранит нас Господь", - подумал он.
     Убийца посмотрел на часы, а затем перевел взгляд на пленников.
     - Итак, - сказал он, - кто же из вас будет первым?

Глава 54

     А в недрах хранилища №10 Роберт Лэнгдон повторял в уме итальянские числительные, вглядываясь в почти неразборчивый текст. Mille... cento... uno, duo, tre... cinquanta <Тысяча... Сто... Один, два, три... Пятьдесят (ит.).>.
     Надо найти хоть какое-нибудь число. Любое, будь оно проклято!
     Закончив просмотр, Лэнгдон взял лопатку, чтобы перевернуть страницу. Поднося инструмент к пачке листков, он почувствовал, как дрожат его пальцы. Еще через минуту он вдруг увидел, что перелистывает страницы руками. Недостаток кислорода начинал влиять на его поведение. "Вот это да, - подумал он, ощущая себя преступником. - Гореть мне в аду для архивистов!"
     - Давно пора, - сказала Виттория и, увидев, что ее спутник перешел к ручной обработке рукописи, отложила в сторону лопатку.
     - Есть что-нибудь? - с надеждой спросил Лэнгдон.
     - Ничего похожего на математику, - покачала головой Виттория. - Я понимаю, что скольжу по поверхности, не вникая в текст, но ничего даже отдаленно похожего на ключ не вижу.
     Перевод каждой очередной страницы давался со все большим трудом. Степень его владения итальянским языком, мягко говоря, оставляла желать лучшего, а мелкий шрифт и архаичные обороты речи сильно осложняли работу. Виттория, справившись со своей порцией листков значительно раньше Лэнгдона, печально следила за тем, как тот переворачивает страницы.
     Покончив с последней страницей, американец выругался себе под нос и посмотрел на девушку, которая в тот момент внимательно изучала листок, держа его перед самыми глазами.
     - Что вы там увидели? - поинтересовался он.
     - А вам не попадались сноски? - в свою очередь, спросила та, не отрывая взгляда от рукописи.
     - Не замечал. Почему это вас интересует?
     - На этой странице есть одна. Сноска едва заметна, так как оказалась на самом сгибе.
     Лэнгдон вытянул шею, чтобы посмотреть, о чем говорит Виттория, но не увидел ничего, кроме номера страницы в правом верхнем углу листка. "Том №5" - было начертано там. На то, чтобы заметить совпадение, ученому потребовалось несколько секунд. Но, даже уловив его, он решил, что догадка выглядит притянутой за уши. Том № 5. Пять. Пентаграмма. Сообщество "Иллюминати".
     "Неужели иллюминаты решили поместить ключ на пятой странице?" - думал американец. В окружающем их красном тумане, казалось, мелькнул слабый лучик надежды.
     - Есть ли в сноске какие-нибудь цифры?
     - Нет. Только текст. Одна строка. Очень мелкая печать. Почти неразличимая.
     Вспыхнувшая было надежда сразу погасла.
     - Это должна быть математика, - упавшим голосом сказал он. - Lingua pura.
     - Знаю, - неуверенно согласилась она. - Однако думаю, что вам следует это услышать.
     Теперь в ее голосе слышалось волнение.
     - Давайте.
     Вглядываясь в листок, Виттория прочитала:
     - Уже сияет свет; сомненья позабудь...
     Таких слов Лэнгдон совсем не ждал.
     - Простите, что?
     - Уже сияет свет; сомненья позабудь... - повторила Виттория.
     - Уже сияет свет? - вдруг выпрямившись во весь рост, спросил Лэнгдон.
     - Да, здесь так и сказано: "Уже сияет свет..." Значение этих слов наконец дошло до него. Уже сияет свет...
     Это прямо указывает на Путь просвещения, на Тропу света, подумал он. Мысли сбивались, и ему казалось, что его голова работает как двигатель на плохом бензине.
     - А вы уверены в точности перевода?
     - Вообще-то, - сказала Виттория, глядя на него как-то странно, - это, строго говоря, вовсе не перевод. Строка написана по-английски.
     На какую-то долю секунду Лэнгдону показалось, что акустика хранилища повлияла на его слух.
     - По-английски?
     Виттория поднесла листок к его глазам, и в самой нижней его части Лэнгдон увидел строку:
     - Уже сияет свет; сомненья позабудь... Английский?! Как могла попасть написанная по-английски фраза в итальянскую книгу?
     Виттория в ответ лишь пожала плечами. От недостатка кислорода она тоже начинала чувствовать нечто похожее на опьянение.
     - Может быть, они считали английский язык этим самым lingua pura? Английский считается интернациональным языком науки. Во всяком случае, в ЦЕРНе все общаются между собой только по-английски.
     - Но в семнадцатом веке дело обстояло совсем по-иному, - не согласился с ней Лэнгдон. - В Италии на этом языке не говорил никто, даже... - он замер, осознав смысл того, что собирается произнести, - ...даже служители церкви. - Теперь его мозг ученого работал на полных оборотах. - В 1600-х годах, - Лэнгдон стал говорить гораздо быстрее, - английский был единственным языком, который оставался вне интересов Ватикана. Клир общался на итальянском, немецком, испанском и даже французском, однако английский оставался Ватикану абсолютно чуждым. Церковники считали его испорченным языком вольнодумцев и таких нечестивцев, как Чосер <Джеффри Чосер (1340?-1400) - английский поэт. Его "Кентерберийские рассказы" являются одним из первых литературных памятников на общеанглийском языке.> и Шекспир.
     Лэнгдон неожиданно вспомнил о четырех клеймах братства "Иллюминати". Легенда о том, что клейма представляли собой отлитые из металла английские слова "Земля", "Огонь", "Воздух" и "Вода", наполнялась новым и совершенно неожиданным смыслом.
     - Значит, вы полагаете, что Галилей мог считать английский язык lingua pura потому, что им не владели в Ватикане?
     - Да. Или, может быть, Галилей таким образом просто хотел ограничить число читателей.
     - Но я не вижу здесь никакого ключа, - возразила Виттория. - Уже сияет свет, сомненья позабудь... Что, черт побери, это должно означать?
     "Она права, - подумал Лэнгдон, - эта строка нам ничем не помогла". Но, повторив фразу в уме, он вдруг заметил в ней нечто необычное. Любопытно, подумал он. Неужели это правда?
     - Нам надо уходить отсюда, - хриплым голосом произнесла Виттория.
     Но Лэнгдон ее не слышал.
     "Уже сияет свет; сомненья позабудь", - снова и снова повторял он про себя.
     - Но это же чистый ямб, черт побери! - воскликнул он, еще раз подсчитав ударения.
     На какой-то миг Лэнгдон словно оказался на уроке английского языка в Академии Филипс Экзетер. Этот урок запомнился ему страданиями звезды школьной бейсбольной команды Питера Креера. Парень потел, пытаясь назвать количество ударных слогов в пентаметре Шекспира. Учитель, он же директор школы, по имени Бассел, вскочив от негодования на стол, ревел:
     - Пентаметр, Креер! Пен-та-метр!!! Припомни форму домашней базы на бейсбольном поле! Сколько углов у Пентагона?! Не помнишь? Так я тебе подскажу. У Пентагона пять углов! Пента! Пента!! Пента!!! Боже мой...
     Пять двустиший, думал Лэнгдон. Каждое из двустиший, по определению, имеет два слога. Как он за всю свою многолетнюю карьеру ученого не мог догадаться, что пятистопный ямб скрывает в себе священное число иллюминатов? Пять и два!
     "Ты выдаешь желаемое за действительное, - убеждал себя Лэнгдон. - Пытаешься совместить несовместимое. Это всего лишь совпадение". Однако в мозгу продолжали крутиться слова: пять... пентаграмма... два... двойственная природа вещей.
     Но уже через миг ему на ум пришло еще одно соображение. Он вспомнил, что ямб в силу его простоты часто именуют "чистым стихом" или "чистым размером". Неужели это и есть та lingua pura, которую они безуспешно ищут? Может быть, это и есть тот чистый язык, о котором говорили иллюминаты? Уже сияет свет; сомненья позабудь...
     - Ого... - услышал он за своей спиной.
     Лэнгдон обернулся и увидел, что Виттория вертит в руках листок, пытаясь рассмотреть его с разных сторон.
     У него снова похолодело сердце. Неужели еще что-то?
     - Амбиграммой это быть никак не может, - сказал он.
     - Нет... Это вовсе не амбиграмма, но здесь... - Девушка продолжала крутить листок.
     - Что еще?
     - Это не единственная строка.
     - Неужели есть и другие?
     - По одной на каждом поле. На верхнем, нижнем, правом и левом, - говорила она, поворачивая каждый раз листок на девяносто градусов. - Я их вначале не заметила, поскольку они расположены у самого края.
     Она склонила голову, прочитала последнюю строку и сказала:
     - А вы знаете, это написано не Галилеем.
     - Что?!
     - Здесь стоит подпись: "Джон Мильтон" <Джон Мильтон (1608-1674) - английский поэт и политический деятель. Самые знаменитые поэмы - "Потерянный рай" (1667) и "Возвращенный рай" (1671). Кроме того, написал множество политических памфлетов.>.
     - Джон Мильтон?!
     Этот знаменитый английский поэт и ученый был современником Галилея, и многие исследователи считали, что он в то время принадлежал к высшему эшелону ордена "Иллюминати". Лэнгдон разделял точку зрения тех, кто считал эту легенду о Мильтоне правдой. Паломничество поэта в Рим в 1638 году с целью "встречи с просвещенными людьми" имело документальное подтверждение. Он встречался с Галилеем, когда тот находился под домашним арестом, и об этой встрече свидетельствует находящаяся сейчас во Флоренции картина позднего Ренессанса. Этот шедевр кисти Аннибала Гатти носит название "Галилей и Мильтон".
     - Ведь Мильтон был знаком с Галилеем, не так ли? - спросила Виттория. - Может быть, он и сочинил этот стих по просьбе ученого?
     Лэнгдон, стиснув зубы, взял документ из рук девушки, положил его на стол и впился взглядом в верхнюю кромку страницы. Затем он повернул его на девяносто градусов и прочитал строку на правом поле. Следующий поворот - и он увидел фразу, расположенную внизу страницы. Еще четверть круга, и Лэнгдон смог разобрать слова на левом поле. Последний поворот на девяносто градусов завершил цикл.
     Всего в тексте было четыре строки. Фраза, которую Виттория прочитала первой, в четверостишии оказалась третьей. Не веря своим глазам, Лэнгдон снова перечитал четыре строки по часовой стрелке. Верхнюю, правую, нижнюю и левую. Сомнений не осталось. Он судорожно вздохнул и произнес:
     - Вы нашли ключ, мисс Ветра.
     - Ну и хорошо. Теперь мы уж точно можем отсюда убраться, - ответила девушка с вымученной улыбкой.
     - Необходимо скопировать четверостишие. Мне нужны карандаш и бумага.
     - Выбросите это из головы, профессор. У нас нет времени на то, чтобы изображать из себя древних писцов. Микки, как вы изволили заметить, продолжает тикать! - С этими словами она взяла из его рук листок и направилась к выходу.
     - Вы не можете выносить документ! Это запре... Но Виттория уже успела выйти из хранилища.

Глава 55

     Лэнгдон и Виттория выбежали из здания секретных архивов. Свежий воздух подействовал на Лэнгдона как сильное лекарство. Его мышцы обрели упругость, а плавающие перед глазами кроваво-красные пятна исчезли. Однако чувство вины, которую он испытывал, осталось. Только что он выступил в качестве соучастника похищения бесценной реликвии из самого секретного архива в мире. А ведь камерарий сказал: "Я вам доверяю".
     - Поторопимся, - сказала Виттория и затрусила по виа Борджиа в направлении штаба швейцарской гвардии. Драгоценный листок она по-прежнему держала в руке.
     - Если хотя бы капля воды попадет на папирус...
     - Успокойтесь. Как только мы до конца расшифруем текст, мы сразу же вернем на место этот священный лист №5.
     Лэнгдон прибавил шаг и поравнялся с девушкой. Ощущая себя преступником, он тем не менее продолжал восхищаться находкой и предвкушал тот шум, который поднимется после обнародования документа.
     Итак, Мильтон был членом братства "Иллюминати". Он сочинил для Галилея четверостишие, которое было помещено на пятой странице... и которое ускользнуло от внимания Ватикана.
     - Вы уверены, что можете расшифровать смысл стиха? - спросила Виттория, протягивая листок Лэнгдону. - Или от восторга все серые клеточки вашего мозга уже погибли?
     Лэнгдон взял документ и без малейшего колебания положил его во внутренний карман твидового пиджака, где ему не грозили ни яркий свет, ни влажность.
     - Я его уже расшифровал.
     - Что? - спросила Виттория и от изумления даже остановилась.
     Лэнгдон продолжал идти.
     - Но вы же прочитали его только один раз! - продолжала девушка, догнав американца. - А я-то думала, что дешифровка займет у нас много времени.
     Лэнгдон знал, что она права, обычно так и бывает, но ему тем не менее удалось обнаружить segno, прочитав текст всего один раз. Первый алтарь науки предстал перед ним со всей ясностью. Легкость, с которой ему удалось этого достичь, несколько его тревожила. Являясь продуктом пуританского воспитания, он до сих пор частенько слышал голос отца, произносящего старый афоризм, и сегодня популярный в Новой Англии. "Если ты что-то сделал без труда, ты сделал это неправильно", - говаривал отец.
     - Я расшифровал его, - продолжал он, ускоряя шаг, - и теперь знаю, где произойдет первое убийство. Следует как можно скорее предупредить Оливетти.
     - Откуда вам это известно? - спросила Виттория, снова догнав Лэнгдона. - Дайте-ка взглянуть!
     С этими словами она ловко запустила руку в карман американца и извлекла из него листок.
     - Осторожно! - завопил Лэнгдон. - Вы можете...
     Не обращая на него внимания и не замедляя шага, Виттория поднесла листок к глазам и принялась изучать его при пока еще достаточно ярком свете вечернего солнца. Как только она начала читать вслух, Лэнгдон попытался вернуть листок себе, но то, что он услышал, настолько его очаровало, что он не смог этого сделать.
     Ему казалось, что произносимые вслух стихи перенесли его в далекое прошлое... что он стал вдруг современником Галилея, слушающим это только что созданное четверостишие и знающим, что это испытание, своего рода тест... карта и ключ, указывающие путь к четырем алтарям науки... четырем вехам пути по лабиринтам Рима. В устах Виттории это четверостишие звучало словно песня.
     Найди гробницу Санти с дьявольской дырою...
     Таинственных стихий четверка жаждет боя.
     Уже сияет свет; сомненья позабудь,
     И ангелы чрез Рим тебе укажут путь.
     Виттория прочитала четверостишие дважды и замолчала, словно оставляя старинным словам возможность звучать самим по себе.
     "Найди гробницу Санти с дьявольской дырою", - повторил про себя Лэнгдон. Четверостишие не оставляло никаких сомнений. Путь просвещения начинался от могилы Санти. Там и следует начинать искать вехи.
     Найди гробницу Санти с дьявольской дырою...
     Таинственных стихий четверка жаждет боя.
     Итак, четыре таинственные стихии. С этим тоже ясно. Земля, воздух, огонь и вода. Четыре элемента науки, представленные иллюминатами в виде религиозных скульптур и призванные служить вехами на Пути просвещения.
     - Наш путь, похоже, начинается от гробницы Санти, - заметила Виттория.
     - Я же сказал вам, что сообразить это совсем не сложно, - улыбнулся Лэнгдон.
     - Да, но кто такой Санти? - явно волнуясь, спросила Виттория. - И где находится его гробница?
     Лэнгдон сдержал смех. Его всегда удивляло, насколько мало людей знают фамилию одного из величайших художников Ренессанса. Его имя, напротив, было известно всему миру. Человек, чья одаренность проявилась в раннем детстве, который в двадцать три года выполнял заказы папы Юлия II, а в тридцать восемь лет умер, оставив после себя собрание фресок, какого не видел свет. Санти был гигантом в мире искусства и прославился не меньше, чем такие великие люди, как Наполеон, Галилей или... Иисус. В наше время его известность можно сравнить лишь с известностью современных полубогов, имена которых Лэнгдон слышал в общежитии Гарварда. Санти может потягаться славой с такими гигантами, как Стинг, Мадонна или человек, который когда-то именовал себя Принцем, а затем сменил это имя на символ   , который Лэнгдон как специалист по символике назвал "Крестом Святого Антония, пересекающимся с гермафродитским египетским крестом".
     - Санти, - произнес он вслух, - это фамилия Рафаэля - величайшего художника эпохи Возрождения.
     - Рафаэля? - изумленно переспросила Виттория. - Неужели того самого Рафаэля?
     - Единственного и неповторимого, - сказал Лэнгдон, быстро шагая в направлении штаб-квартиры швейцарской гвардии.
     - Следовательно, Путь начинается от его гробницы?
     - В этом скрыт большой смысл, - ответил ученый. - Иллюминаты считали великих художников и скульпторов своими почетными собратьями в деле просвещения, и гробницу Рафаэля они могли избрать в знак признательности.
     Кроме того, Лэнгдону было известно, что Рафаэля, как и многих других великих художников, пишущих на религиозные темы, подозревали в тайном безбожии.
     Виттория осторожно положила листок в карман пиджака своего спутника и спросила:
     - И где же он похоронен?
     - Хотите верьте, хотите нет, - с глубоким вздохом ответил ученый, - но Рафаэль покоится в Пантеоне.
     - В том самом Пантеоне? - с сомнением спросила Виттория.
     - Да. Тот самый Рафаэль в том самом Пантеоне. Лэнгдон был вынужден признать, что он совсем не ожидал того, что начальной вехой на Пути просвещения может оказаться Пантеон. Он предполагал, что первый алтарь науки будет находиться в какой-нибудь скромной, неприметной церкви. Что же касается Пантеона, то это грандиозное сооружение с отверстием в куполе даже в первой половине XVII века было одним из самых людных мест в Риме.
     - Но разве Пантеон - церковь? - спросила Виттория.
     - Это древнейший католический храм Рима.
     - Неужели вы верите в то, что первый кардинал может быть убит в Пантеоне? - с сомнением в голосе спросила Виттория. - Ведь это одна из главнейших достопримечательностей Рима, и там постоянно кишат туристы.
     - Иллюминаты, по их словам, хотят, чтобы весь мир следил за экзекуцией. Убийство кардинала в Пантеоне наверняка привлечет всеобщее внимание.
     - Не могу поверить, что этот парень рассчитывает скрыться, совершив преступление на глазах многочисленной публики. Такое просто невозможно!
     - Похищение четырех кардиналов из Ватикана тоже представлялось делом совершенно немыслимым. Однако это произошло. Четверостишие прямо указывает на Пантеон.
     - А вы уверены, что Рафаэль похоронен в его стенах?
     - Я много раз видел его гробницу.
     Виттория кивнула, хотя, судя по всему, сомнения ее до конца не оставили.
     - Сколько сейчас времени? - спросила она.
     - Семь тридцать, - бросив взгляд на Микки-Мауса, ответил Лэнгдон.
     - Как далеко отсюда до Пантеона?
     - Не более мили. Мы вполне успеваем.
     - А что значит "с дьявольской дырою"?
     - Для ранних христиан, - сказал он, - видимо, не было более дьявольского места, чем это сооружение. Ведь оно получило свое название от более ранней религии, именуемой пантеизмом. Адепты этой веры поклонялись всем богам, и в первую очередь матери Земле.
     Еще будучи студентом, Лэнгдон удивлялся тому, что огромный центральный зал Пантеона был посвящен Гее - богине Земли. Пропорции зала были настолько совершенны, что переход от стек к гигантскому куполу был абсолютно незаметен для глаза.
     - Но почему все же с "дьявольской"? - не унималась Виттория.
     Точного ответа на этот вопрос у Лэнгдона не имелось.
     - "Дьявольской дырою" Мильтон, видимо, называет oculus, - высказал логичное предположение американец, - знаменитое круглое отверстие в центре свода.
     - Но это же церковь, - продолжала Виттория, легко шагая рядом с ним. - Почему они назвали отверстие дьявольским?
     Лэнгдон этого не знал, тем более что выражение "дьявольская дыра" он слышал впервые. Но сейчас он припомнил то, что говорили в VI-VII веках о Пантеоне теологи. Беда Достопочтенный <Беда Достопочтенный (672?-735) - теолог и церковный преподаватель, носивший скромное звание пресвитера. Его перу принадлежит множество трудов по церковной истории. Перевел на английский язык Евангелие от Иоанна. Называть Достопочтенным (Venerabilis) его стали вскоре после смерти. Декретом папы от 1899 г. Его память чтится 27 мая.> утверждал, например, что отверстие в куполе пробили демоны, спасаясь бегством из языческого храма в тот момент, когда его освящал папа Бонифаций IV. Теперь эти слова приобрели для Лэнгдона новый смысл.
     - И почему братство "Иллюминати" использовало фамилию "Санти", вместо того чтобы сказать просто: "Рафаэль"? - спросила Виттория, когда они вошли в маленький дворик перед зданием штаба швейцарской гвардии.
     - Вы задаете слишком много вопросов.
     - Папа мне постоянно об этом говорил.
     - Я вижу две возможные причины. Одна из них заключается в том, что в слове "Рафаэль" слишком много слогов, что могло нарушить ямбический строй стиха.
     - Выглядит не очень убедительно, - заметила девушка.
     - И во-вторых, - продолжал Лэнгдон, - слово "Санти" делало четверостишие менее понятным, так как только самые образованные люди знали фамилию Рафаэля.
     И эта версия, похоже, Витторию не удовлетворила.
     - Не сомневаюсь, что при жизни художника его фамилия была хорошо известна, - сказала она.
     - Как ни удивительно, но это вовсе не так. Известность по имени символизировала тогда всеобщее признание. Рафаэль избегал использовать свою фамилию, точно так же, как это делают современные поп-идолы. Мадонна, например, бежит от своей фамилии Чикконе как от чумы.
     - Неужели вы знаете фамилию Мадонны? - изумленно спросила Виттория.
     Лэнгдон уже успел пожалеть о своем примере. Удивительно, какая чепуха лезет в голову, когда живешь среди десяти тысяч подростков.
     Когда Лэнгдон и Виттория подходили к дверям штаба, их остановил грозный окрик:
     - Стоять!
     Обернувшись, они увидели, что на них обращен ствол автомата.
     - Эй! - крикнула Виттория. - Поосторожнее с оружием, оно может...
     - Никаких шортов! - рявкнул часовой, не опуская ствола.
     - Soldato! - прогремел за их спиной голос возникшего на пороге Оливетти. - Немедленно пропустить!
     - Но, синьор, на даме... - начал потрясенный этим приказом швейцарец.
     - В помещение! - проревел коммандер. - Но, синьор, я на посту...
     - Немедленно! Там ты получишь новый приказ. Через две минуты капитан Рошер приступит к инструктированию персонала. Мы организуем новый поиск.
     Так и не пришедший в себя часовой нырнул в здание, а дымящийся от злости Оливетти подошел к Лэнгдону и Виттории.
     - Итак, вы побывали в наших секретных архивах. Я жду информации.
     - У нас хорошие новости, - сказал Лэнгдон.
     - Остается надеяться, что это будут чертовски хорошие новости! - прищурившись, бросил коммандер.

Глава 56

     Четыре ничем не примечательные машины "Альфа-Ромео 155 Ти-Спаркс" мчались по виа деи Коронари с шумом, напоминающим рев двигателей взлетающего реактивного истребителя. В них находились двенадцать переодетых в штатское швейцарских гвардейцев. Все они были вооружены полуавтоматами Пардини и баллончиками с нервно-паралитическим газом. Кроме того, группа имела на вооружении три дальнобойные винтовки с парализующими зарядами, и к тому же в ее состав входили три снайпера, вооруженные оружием с лазерным прицелом.
     Оливетти сидел на пассажирском месте головной машины. Полуобернувшись назад, он смотрел на Лэнгдона и Витторию. Глаза коммандера пылали яростью.
     - Вы уверяли, что представите серьезные доказательства, но вместо них я получил эту чушь!
     В замкнутом пространстве небольшого автомобиля Лэнгдон чувствовал себя страшно неуютно, но тем не менее он нашел силы сказать:
     - Я понимаю вашу...
     - Нет, вы ничего не понимаете, - прервал его Оливетти Голоса он не повысил, но нажим, с которым коммандер произнес эти слова, по меньшей мере утроился. - Мне пришлось забрать из Ватикана дюжину моих лучших людей. И это перед самым открытием конклава. Я сделал это для того, чтобы устроить засаду у Пантеона, полагаясь на слова американца, которого до этого никогда не видел и который якобы расшифровал смысл какого-то нелепого стишка четырехсотлетней давности. Вы понимаете, что из-за вас мне пришлось поручить поиск сосуда с антивеществом не самым компетентным людям?
     Поборов искушение достать из кармана пятую страницу труда Галилея и помахать ею перед носом Оливетти, Лэнгдон сказал:
     - Мне известно лишь, что обнаруженная нами информация указывает на гробницу Рафаэля, а его гробница, насколько мне известно, находится в Пантеоне.
     Сидевший за рулем швейцарец радостно закивал и произнес:
     - Он прав, Комманданте, мы с женой...
     - Ведите машину! - бросил Оливетти и, повернувшись к Лэнгдону, спросил: - Как, по-вашему, убийца может справиться со своей миссией в кишащем людьми месте и при этом уйти незамеченным?
     - Понятия не имею, - ответил американец. - Но братство "Иллюминати", видимо, располагает огромными возможностями. Иллюминатам удалось проникнуть в ЦЕРН и Ватикан. И о том, где может произойти убийство, мы узнали по чистой случайности. Нам страшно повезло. Поэтому Пантеон остается нашей единственной надеждой.
     - Вы опять противоречите себе, - сказал Оливетти. - Единственной надеждой... Как прикажете это понимать? Мне показалось, что вы толковали о каком-то пути, о серии указателей. Если Пантеон действительно окажется тем местом, которое нам нужно, то мы можем продолжить поиск, следуя этим вехам.
     - Я надеялся на это, - ответил Лэнгдон. - И мы могли бы следовать этим указателям... лет сто назад.
     К чувству радости, которое испытывал ученый в связи с обнаружением первого алтаря науки, примешивалась изрядная доля горечи. История часто жестоко издевается над теми, кто начинает шагать по ее следам. Лэнгдон прекрасно об этом знал, но тем не менее надеялся, что все указатели остались на своих местах и что, следуя им, он доберется до тайного убежища иллюминатов. Теперь он понимал, что это, к несчастью, невозможно.
     - В конце девятнадцатого века все статуи по приказу Ватикана были изъяты из Пантеона и уничтожены.
     - Но почему? - спросила потрясенная Виттория.
     - Статуи изображали языческих олимпийских богов. И это, к сожалению, означает, что указатели исчезли... а вместе с ними...
     - Неужели нет никакой надежды найти Путь просвещения, используя другие указатели?
     - Нет, - печально покачал головой Лэнгдон. - Нам предоставляется единственная попытка. И это - Пантеон.
     Оливетти довольно долго молча смотрел на них, затем, резко повернувшись лицом к водителю, бросил:
     - Тормози!
     Водитель, почти не снижая скорости, подкатил к тротуару и ударил по тормозам. Через миг до Лэнгдона долетел визг шин идущих сзади машин. Весь конвой скоростных автомобилей замер у тротуара.
     - Что вы делаете?! - воскликнула Виттория.
     - Я выполняю свою работу, - ответил Оливетти ледяным тоном. - Когда вы сказали мне, мистер Лэнгдон, что внесете ясность в ситуацию по дороге, я решил, что ко времени прибытия на место операции мне удастся понять, почему я и мои люди оказались у Пантеона. Но этого не произошло. Ради того, чтобы прибыть сюда, мне пришлось бросить дела исключительной важности, и теперь, не обнаружив смысла в ваших гипотезах о приносимых в жертву невинных агнцах и рассуждениях о древней поэзии, я решил прекратить операцию. Продолжать ее мне не позволяет совесть. - С этими словами коммандер взял в руки рацию и щелкнул тумблером переключателя.
     - Вы не имеете права так поступить! - крикнула Виттория, хватая офицера за руку.
     Оливетти выключил радио и, глядя в глаза девушки, процедил:
     - Вам доводилось когда-нибудь бывать в Пантеоне, мисс Ветра?
     - Нет, но я...
     - В таком случае позвольте мне вам о нем кое-что сказать. Пантеон являет собой один зал - своего рода круглую камеру из камня и цемента. В нем нет ни одного окна, и там единственная, очень узкая дверь, которую круглые сутки охраняют четверо вооруженных римских полицейских. Это делается для того, чтобы защитить святыню от вандалов, безбожников-террористов и дурачащих туристов цыган-мошенников.
     - И что вы хотите этим сказать? - холодно спросила Виттория.
     - Вам интересно, что я хочу этим сказать, мисс Ветра? - произнес Оливетти, упершись кулаками в сиденье. - Отвечаю. Я хочу сказать, что все то, чем вы меня пугали, осуществлено быть не может! Назовите мне хотя бы один способ убийства кардинала внутри Пантеона. Скажите, как убийца может провести заложника мимо четырех бдительных полицейских? Как он может не только убить заложника, но и скрыться с места преступления? - Оливетти перегнулся через спинку сиденья и, дыша в лицо Лэнгдона запахом кофе, продолжил: - Итак, мистер Лэнгдон, мне хотелось бы услышать хоть один правдоподобный сценарий.
     Лэнгдону показалось, что замкнутое пространство вокруг него стало еще уже. "Мне нечего ему сказать, - думал американец. - Я не убийца и понятия не имею, как можно убить кардинала! Мне известно лишь, что..."
     - Всего один сценарий? - невозмутимым тоном произнесла Виттория. - Как вам, например, понравится этот? Убийца прилетает на вертолете и бросает вопящего от ужаса заклейменного кардинала в отверстие в крыше. Бедняга падает на мраморный пол и умирает.
     Все находящиеся в машине обратили на Витторию изумленные взгляды, а Лэнгдон не знал что и думать. "Вы, кажется, наделены нездоровым воображением, леди, - подумал он. - И вдобавок очень быстро соображаете".
     - Подобное, конечно, возможно, - нахмурился Оливетти, - однако сомнительно, чтобы...
     - Есть и другой сценарий, - продолжала Виттория. - Допустим, убийца накачивает кардинала наркотиком и провозит его в Пантеон на инвалидной коляске под видом престарелого туриста. Оказавшись в Пантеоне, убийца перерезает ему горло и спокойно удаляется.
     Второй сценарий, судя по всему, не оставил Оливетти равнодушным.
     Совсем неплохо, подумал Лэнгдон.
     - Или еще... - продолжила Виттория.
     - Я все слышал, - оборвал ее Оливетти. - Хватит!
     Он набрал полную грудь воздуха и медленно его выдохнул. В этот момент кто-то постучал в стекло машины, и этот неожиданный звук заставил всех вздрогнуть. За окном стоял солдат из машины сопровождения. Оливетти опустил стекло.
     - У вас все в порядке, коммандер? - спросил одетый в штатское швейцарец. Приподняв рукав джинсовой куртки, он взглянул на черные армейские часы и сказал: - Семь сорок. Для того чтобы занять исходный рубеж, нам потребуется некоторое время.
     Оливетти согласно кивнул, но ответил не сразу. Некоторое время он машинально водил пальцем по приборному щитку, оставляя след в слое пыли, и смотрел на отражение Лэнгдона в зеркале заднего вида. Затем он повернулся к швейцарцу за окном и с явной неохотой произнес:
     - Я хочу, чтобы подход осуществлялся с разных направлений. Со стороны площади Ротунда, улицы Орфани и площадей Святого Игнацио и Святого Евстахия. Ближе чем на два квартала к Пантеону не приближаться. Оказавшись на исходных рубежах, оставайтесь начеку в ожидании дальнейших распоряжений. На все - три минуты. Выполняйте.
     - Слушаюсь, синьор! - ответил солдат и двинулся к своей машине.
     Лэнгдон бросил на Витторию восхищенный взгляд и многозначительно кивнул. Девушка ответила улыбкой, и американцу показалось, что в этот миг между ними возник какой-то новый контакт... протянулись невидимые линии магнетической связи.
     Коммандер повернулся на сиденье и, внимательно глядя в глаза ученому, сказал:
     - Остается надеяться, мистер Лэнгдон, что ваша затея не обернется для нас полным крахом.
     Лэнгдон слабо улыбнулся в ответ и подумал: этого не будет.

Глава 57

     Введенные в кровь директора ЦЕРНа лекарства, расширив бронхи и капилляры легких, позволили ему открыть глаза. К нему снова вернулось нормальное дыхание. Оглядевшись, Колер увидел, что лежит в отдельной палате медпункта, а его инвалидное кресло стоит рядом с кроватью. Попытавшись оценить ситуацию, он внимательно изучил рубашку из хлопка, в которую медики всунули его тело, и поискал глазами свою одежду. Оказалось, что костюм аккуратно висит на стоящем рядом с кроватью стуле. За дверью раздавались шаги совершающей обход медсестры. Три бесконечно долгие минуты он выжидал, вслушиваясь в звуки за дверями палаты. Затем, стараясь действовать как можно тише, подтянулся к краю кровати и достал свою одежду. Проклиная безжизненные ноги, он оделся и после непродолжительного отдыха перетащил плохо повинующееся тело в кресло.
     Пытаясь подавить приступ кашля, директор подкатил к двери. Колер передвигался с помощью рук, опасаясь включать мотор. Затем он приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Там никого не было.
     Максимилиан Колер выехал из дверей и покатил прочь от медицинского пункта.

Глава 58

     - Сверим часы. Сейчас семь часов сорок шесть минут и тридцать...
     Даже говоря по радиотелефону, Оливетти не повышал голоса. Создавалось впечатление, что коммандер почти всегда предпочитает объясняться шепотом.
     Лэнгдон потел в своем твидовом пиджаке, оставаясь в "альфа-ромео". Двигатель стоящей в трех кварталах от Пантеона машины работал на холостом ходу. Виттория сидела рядом с коммандером, отдающим последние приказания, и казалось, была заворожена его видом.
     - Размещение по всему периметру, с особым упором на вход, - продолжал командир швейцарской гвардии. - Объект, возможно, способен вас распознать, поэтому вы должны оставаться невидимыми. Применение огнестрельного оружия исключается. Поставьте человека для наблюдения за крышей и помните: главное для нас - объект. Субъект имеет второстепенное значение.
     Боже, подумал Лэнгдон, услышав, насколько элегантно и в то же время четко Оливетти дал понять своим людям, что кардиналом можно пожертвовать. Субъект имеет вторичное значение.
     - Повторяю. Огнестрельное оружие не использовать. Объект нужен нам живым. Вперед! - С этими словами Оливетти выключил телефон.
     - Коммандер, - сказала Виттория, которую приказ офицера изумил и разозлил, - неужели внутри здания не будет никого из ваших людей?
     - Внутри? - переспросил Оливетти.
     - В Пантеоне. Там, где все должно произойти.
     - Послушайте, - проскрипел командир швейцарцев, - если противнику удалось внедрить в наши ряды "крота", то он знает всех моих людей. Ваш коллега только что сообщил мне, что это будет нашим единственным шансом захватить объект. Мы не можем позволить себе спугнуть противника, посылая людей в здание.
     - Но что, если убийца уже внутри?
     - Объект выразился весьма точно, - взглянув на часы, сказал Оливетти. - Акт намечен на восемь часов. В нашем распоряжении еще пятнадцать минут.
     - Убийца сказал, что в восемь прикончит кардинала, но это вовсе не означает, что он уже не сумел каким-то образом доставить свою жертву на место преступления. Ваши люди могли увидеть объект входящим в Пантеон, но они не имели понятия, что это тот человек, который нам нужен. Необходимо убедиться, что внутри здания все чисто. Разве не так?
     - В данный момент это слишком рискованно.
     - Никакого риска, если разведчика невозможно будет узнать.
     - На грим у нас нет времени, и...
     - Я говорю о себе.
     Лэнгдон изумленно уставился на девушку.
     - Категорически невозможно, - покачал головой Оливетти.
     - Он убил моего отца.
     - Именно поэтому ваше участие недопустимо. Они могут знать, кто вы.
     - Но вы же слышали, что убийца сказал по телефону. Он понятия не имел, что у Леонардо Ветра есть дочь. Откуда же ему знать, как эта дочь выглядит? Я могу войти в Пантеон под видом туристки. Если мне удастся заметить что-то подозрительное, я выйду на площадь и подам сигнал вашим людям.
     - Простите, но я не могу этого позволить.
     Рация Оливетти начала подавать признаки жизни, и мужской голос прохрипел:
     - Комманданте, в северной точке возникли кое-какие проблемы. Обзору мешает фонтан. Вход можно увидеть только в том случае, если мы выдвинемся на площадь, на всеобщее обозрение. Какие будут распоряжения? Что вы предпочитаете - нашу слепоту или уязвимость?
     Эти слова оказались решающими. Терпение Виттории лопнуло окончательно.
     - Все! Я иду! - Она распахнула дверцу и вылезла из машины. Оливетти выронил рацию и, выскочив из автомобиля, стал на пути девушки.
     Лэнгдон тоже вышел из машины. Что, дьявол ее побери, она делает?!
     - Мисс Ветра, - преграждая путь Виттории, сказал Оливетти, - я понимаю все благородство ваших намерений, но вмешательства гражданского лица в ход операции не допущу.
     - Вмешательства? Вы же действуете вслепую! Разрешите мне вам помочь.
     - Я хотел бы разместить наблюдательный пост внутри, но...
     - Но не можете этого сделать, потому что я женщина. Не так ли?
     Оливетти промолчал.
     - И правильно делаете, что молчите, коммандер, - продолжала Виттория, - потому что вы понимаете, что это отличная идея, и если ваши замшелые взгляды не позволяют вам ее реализовать, то можете валить к...
     - Позвольте нам заниматься своей работой.
     - А вы позвольте мне вам помочь.
     - Поймите, мисс Ветра, это чрезвычайно опасно. Между нами не будет связи, а взять с собой портативное радио я вам не позволю. Это сразу выдаст вас с головой.
     Виттория порылась в кармане рубашки и извлекла оттуда сотовый телефон. - Многие туристы пользуются мобильниками.
     Оливетти помрачнел, видимо, не зная, что на это ответить. Виттория открыла трубку и изобразила разговор:
     - Привет, милый. Я сейчас стою в Пантеоне. Тебе обязательно надо побывать в этом месте! - С этими словами она щелкнула трубкой и, глядя в глаза Оливетти, сказала: - Кто, к дьяволу, это поймет? Здесь нет ни малейшего риска. Разрешите мне стать вашими глазами. Дайте мне ваш номер, - закончила она и бросила взгляд в направлении висящего на поясе коммандера мобильника.
     Оливетти снова промолчал.
     Водитель вдруг вылез из машины и подошел к ним. Видимо, у него возникли какие-то свои идеи. Швейцарец отвел Оливетти в сторону, и некоторое время они что-то негромко обсуждали. Беседа закончилась тем, что Оливетти кивнул и, подойдя к Виттории, сказал:
     - Введите этот номер.
     Виттория набрала цифры на своем аппарате.
     - А теперь позвоните.
     Девушка нажала кнопку автоматического набора, и телефон на поясе сразу же отозвался. Офицер поднес аппарат к уху и сказал в микрофон:
     - Отправляйтесь в здание, мисс Ветра. Хорошенько все осмотрите и незамедлительно выходите на улицу, чтобы доложить обстановку.
     - Есть, сэр! - бросила Виттория, щелкнула трубкой и добавила: - Благодарю вас, сэр!
     Лэнгдона охватило беспокойство. Он вдруг решил, что девушка нуждается в защите.
     - Постойте, - сказал он, обращаясь к Оливетти. - Неужели вы посылаете ее одну?
     - Со мной, Роберт, ничего не случится, - бросила Виттория, явно недовольная вмешательством американца.
     - Это опасно, - сказал Лэнгдон девушке.
     - Он прав, - подхватил Оливетти. - Даже мои лучшие люди не работают по одному. Лейтенант только что сказал мне, что маскарад будет выглядеть более убедительным, если вы пойдете вдвоем.
     "Вдвоем? - ощущая некоторую неуверенность, подумал Лэнгдон. - А я-то хотел..."
     - Вы войдете вдвоем, - продолжал Оливетти. - У вас такой вид, что вы вполне сойдете за путешествующую парочку. Кроме того, в случае необходимости вы можете друг другу помочь, да и я буду чувствовать себя спокойнее.
     - Согласна, - пожала плечами Виттория. - Но действовать нам надо быстро.
     "Отличный ход, ковбой!.." - простонал про себя Лэнгдон.
     - Вначале вы окажетесь на улице Орфани, - сказал Оливетти, указывая в пространство. - Сворачивайте налево. Улица приведет вас к Пантеону. Ходьбы максимум две минуты. Я останусь здесь - руководить своими людьми и ждать вашего звонка. Мне бы хотелось, чтобы вы могли себя защитить. - Он вынул из кобуры пистолет. - Кто-нибудь из вас знает, как пользоваться этой штукой?
     Лэнгдон почувствовал, как затрепетало его сердце. "На кой дьявол нам пистолет?" - подумал он.
     Виттория, не говоря ни слова, протянула руку и взяла оружие.
     - Я могу с сорока метров попасть в выскакивающего из воды дельфина, стоя на носу раскачивающегося судна, - заявила она.
     - Вот и отлично, - сказал Оливетти, вручая ей пистолет. - Спрячьте его куда-нибудь.
     Виттория с сомнением посмотрела на свои узкие шорты, а затем перевела взгляд на Лэнгдона.
     "Боже мой! Только не это!.." - взмолился мысленно Лэнгдон. Но Виттория действовала быстро. Она распахнула полы его пиджака и сунула пистолет в один из внутренних карманов. Американцу показалось, что в его карман опустили тяжелый булыжник. Утешало ученого лишь то, что страничка из "Диаграммы" находилась в другом кармане.
     - Мы смотримся вполне безобидно, - заключила Виттория. - Поэтому - в путь! - С этими словами девушка взяла Лэнгдона за руку и потянула в сторону улицы.
     - Рука в руке - это прекрасно, - заметил водитель. - Запомните: вы туристы. Не исключено, что даже молодожены. Так что если вы сплетете руки...
     Когда они свернули за угол, Лэнгдон был готов поклясться, что увидел на лице Виттории нечто похожее на улыбку.

Глава 59

     Помещение, именуемое "Установочным центром" швейцарской гвардии, располагалось рядом с так называемым корпусом бдительности, или, попросту говоря, казармами гвардейцев. "Центр" был местом, где разрабатывались охранные меры на случай выхода папы на публику или каких-либо иных происходящих в Ватикане событий с большим скоплением людей. Однако на сей раз "Установочный центр" служил совсем иным целям.
     Группу солдат напутствовал второй по рангу офицер швейцарской гвардии капитан Илия Рошер. Это был крупный мужчина с широченной, как бочка, грудью и мягким, тестообразным лицом. На нем был обычный синий капитанский мундир персональным отличием Рошера служил лишь красный, лихо надетый набекрень берет. У капитана был на удивление музыкальный голос, и когда он говорил, казалось, что звучит какой-то редкий инструмент. У столь могучих людей такой голос является большой редкостью. Несмотря на четкость речи, глаза капитана были слегка затуманены. Такие глаза частенько можно встретить у ночных млекопитающих. Солдаты называли его "орсо", что значит медведь-гризли. Иногда они шутя говорили, что Рошер - "медведь, который ходит в тени гадюки". Гадюкой, естественно, был коммандер Оливетти. Медведь столь же опасен, как и гадюка, но вы по крайней мере знаете, когда он готовится напасть.
     Солдаты стояли по стойке "смирно", не шевеля ни единым мускулом, хотя информация, которую они только что получили, подняла их суммарное кровяное давление на несколько тысяч пунктов.
     Лейтенант-стажер по имени Шартран, стоя в глубине комнаты, жалел о том, что не оказался в числе тех 99 процентов претендентов на доставшийся ему пост, чьи кандидатуры были отвергнуты. В свои двадцать лет Шартран стал самым молодым офицером швейцарской гвардии. В Ватикане он успел пробыть всего три месяца. Как и каждый гвардеец, Шартран прошел подготовку в швейцарской армии и еще три трудных года подвергался муштре в секретных казармах под Берном. Однако вся эта выучка в данном случае оказалась бесполезной. К катастрофе, подобной той, что случилась в Ватикане, его не готовили.
     Поначалу Шартрану показалось, что этот брифинг является всего лишь разновидностью странного учения. Оружие будущего? Древние культы? Похищенные кардиналы? Полная чушь! Но когда Рошер продемонстрировал им на экране эту тикающую футуристическую бомбу, он понял, что учением здесь и не пахнет.
     - В некоторых местах вверенной нам территории будет полностью отключено электричество, - продолжал Рошер. - Это будет сделано для того, чтобы полностью исключить влияние магнитных полей. Работать будем командами по четыре человека. Все получат приборы ночного видения. Поиск будет проходить с применением стандартного набора инструментов, калиброванных на поиск специфического излучения. Вопросы?
     Вопросов не последовало.
     Лишь лейтенант Шартран, мозг которого уже закипал от перегрузки, спросил:
     - А что случится, если к установленному сроку мы ничего не найдем?
     В ответ Медведь одарил его таким взглядом из-под красного берета, что лейтенант тут же пожалел о своей чрезмерной любознательности.
     - Да поможет вам Бог, солдаты, - мрачно закончил капитан, приложив руку к виску в салюте.