Глава 12

     И в тот же час произошло великое землетрясение, и десятая часть города пала, и погибло при землетрясении семь тысяч имен человеческих; и прочие объяты были страхом, и воздали славу Богу Небесному.
     Откровение Иоанна 11, 13

     Я вымыл еще одну стопку тарелок высотой с маяк и все время размышлял о том, что сказала Маргрета мне в тот прекрасный день на Снежном холме, но больше вопросов ей не задавал. И она об этом со иной не заговаривала: ведь Маргрета никогда не спорила, если у нес была возможность уклониться от спора.
     Поверил ли я в ее теорию насчет Локи и Рагнарока? Конечно, нет. О! Я нисколько не возражал против того, чтобы называть Армагеддон Рагнароком и Иисуса - Джошуа или Джезу, Марию - Мэри, Мириам или Марьям, Иегову - Яхве - любой словесный символ годится, если говорящий и слушающий согласны со значением слов. Но Локи? Просить меня поверить, что мифологический полубог темного варварского народа сумел вызвать изменения во всей Вселенной? Ну, знаете!
     Я - человек современный, мой ум свободен от предрассудков, но в то же время моя голова не настолько пуста, чтобы в ней гуляли сквозняки. Где-то в Священном Писании наверняка можно найти объяснение тех печальных событий, которые произошли с нами. И мне нет нужды искать объяснения в забытых повествованиях давно исчезнувших языческих племен.
     Жаль, что у меня нет под рукой Библии. О, конечно, в соборе всего лишь в нескольких кварталах отсюда можно получить католическую Библию... на латыни или на испанском. Но мне нужна версия короля Якова, которая наверняка была в этом городе. Но я не имел представления - где. Впервые в жизни я позавидовал идеальной памяти проповедника Пола (достопочтенный Пол Балониус), который в середине прошлого столетия исходил вдоль и поперек все центральные штаты, причем никогда не брал с собой Библию. Брат Пол славился как человек, который мог цитировать по памяти любой стих, если ему называли книгу, главу и номер стиха или, наоборот, мог с ходу назвать книгу, главу и номер того стиха, который ему читали.
     Я родился слишком поздно, чтобы быть знакомым с проповедником Полом, а потому не видел, как он это делал. Но абсолютная память - особый дар, которым Господь наделяет не так уж часто. У меня нет причин сомневаться, что брат Пол обладал им. Пол умер внезапно, можно сказать, таинственно, а может статься, и во грехе. Профессор, руководивший моими занятиями, говорил, что следует соблюдать величайшую осторожность, молясь наедине с замужней женщиной.
     У меня нет дара Пола. Я могу с грехом пополам процитировать несколько глав Книги Бытия и несколько псалмов, а также рассказ о Рождестве из Евангелия от Луки и несколько отрывков. Но для решения теперешней проблемы мне необходимо тщательно изучить тексты всех пророков и особенно пророчества, известные как Откровение Иоанна Богослова.
     Действительно ли приближается Армагеддон? Неужели вот-вот наступит Страшный суд? И буду ли я еще жив во плоти, когда раздастся глас трубный? Волнующая мысль. Одна из тех, от которых легко не отделаешься. Множество миллионов людей будут живы в тот великий день; в это гигантское число может войти и Александр Хергенсхаймер. Услышу ли я его голос, увижу ли мертвых, поднимающихся из могил, и буду ли вознесен вместе с ними, чтобы встретиться с Господом своим и остаться с ним навечно, как обещано? Это один из самых удивительных пассажей во всей Библии.
     Конечно, у меня не было никакой уверенности, что я окажусь среди праведников в этот великий день, даже если доживу до него во плоти. Быть рукоположенным священником евангелической церкви еще не означает автоматического повышения шансов на спасение. Служители церкви сознают эту горькую истину (если, конечно, они честны), но миряне нередко считают, что у людей в рясах имеется в этом деле бЛат. Ничего подобного! Никаких привилегий у церковников не существует. Тем более что священник не может сказать: "Я же не знал, что это запрещено" - или сослаться на молодость или неопытность, как на обстоятельства, заслуживающие снисхождения, он не может заявить о незнании закона или привести какие-нибудь другие причины, которыми может оправдаться мирянин и все-таки спастись.
     Зная это, я должен сознаться, что мой собственный список деяний, особенно за последнее время, отнюдь не дает оснований надеяться, что я окажусь среди спасенных. Конечно, в свое время я был заново крещен. Некоторые люди, видимо, склонны считать, что это постоянное состояние, нечто вроде ученой степени, полученной в колледже. Брат мой, не рассчитывай на это! Я-то прекрасно понимал, что за последние дни совершил целую кучу грехов. Греховная гордыня. Злоупотребление спиртным. Жадность. Распутство. Адюльтер. Сомнение в вере. И прочее в том же духе.
     И что еще хуже - я не чувствовал ни малейшего раскаяния за самые худшие из них.
     Если Книга Грехов не обнаружит, что Маргрета спасена и допущена на небеса, то и у меня нет ни малейшего желания оказаться там. Господи, помоги мне, ибо это чистая правда!

***

     Бессмертие души Маргреты меня очень беспокоило.
     Она не могла претендовать на второй шанс, который получат все души, родившиеся до христианской эры. Она родилась в лоне лютеранской церкви, не моей, а той, что была предшественницей моей, предшественницей всех протестантских церквей, первым плодом, ставшим пищей для червей. (Когда я мальчишкой посещал воскресную школу, то слова "пища для червей" вызывали у меня в уме картинки, весьма далекие от теологии.) Единственная возможность спасения Маргреты заключалась в том, чтобы заставить ее отказаться от ереси и возродиться во Господе заново. Однако сделать это могла только она сама - я тут был бессилен.
     Самое большое, что я мог для нее сделать, - это внушить ей мысль о необходимости искать спасения. Но делать это следовало с большой осторожностью. Нельзя же заставить взлететь к свету бабочку, сидящую на вашей руке, замахнувшись на нее мечом. Маргрета была не язычницей, не ведавшей Христа, которой требуется лишь разжевать истину. Нет, она родилась христианкой и отринула эту религию с открытыми глазами. Она могла цитировать Писание с той же легкостью, что и я, то есть в свое время она внимательно изучала его, причем куда тщательнее, чем множество других мирян. Когда и почему она это делала, я не спрашивал, но думаю, тогда, когда стала подумывать о том, чтобы покинуть христианскую веру. Маргрета была столь серьезна и столь честна, что я ощущал глубочайшую уверенность в том, что такой страшный шаг она не предприняла бы без долгого и мучительного раздумья.
     Насколько неотложна проблема Маргреты? Имел ли я тридцать или около того лет в запасе, чтоб досконально изучить ее душу и отыскать к ней наилучший подход? Или Армагеддон уже так близок, что каждый потерянный день мог обречь ее на мучения во веки веков?
     Языческий Рагнарок и христианский Армагеддон имели нечто общее: Последней битве должны были предшествовать знамения и чудеса. Может быть, мы сейчас и были свидетелями таковых? Маргрета думала именно так. Я и сам пришел к мысли, что идея о том, будто смена миров предвещает Армагеддон, куда привлекательнее альтернативной идеи, то есть моей паранойи. Может ли судно потерпеть крушение, а мир измениться только для того, чтобы я не смог сверить отпечатки пальцев? Одно время я считал, что так оно и было... но... брось, Алекс, вряд ли ты такая уж важная шишка!
     (А может быть, именно такая?)

***

     Я никогда не был "тысячелетником"... Знаю, как часто число "тысяча" появляется в Библии, особенно в пророчествах, но не могу согласиться с тем, что Всевышний ограничен необходимостью трудиться равные промежутки времени по тысяче лет каждый или в каких-то других численных пределах только для того, чтобы доставить удовольствие нумерологам.
     С другой стороны, я знал, что множество разумных и верующих людей придают колоссальное значение приближающемуся концу второго тысячелетия, связывая его с Судным днем и Армагеддоном, а также со всем, что должно последовать потом. Эти люди находят доказательства своей правоты в Библии и заявляют, что они подтверждаются линиями на Большой пирамиде <о Большой пирамиде (пирамиде Хеопса) написана обширная литература, касающаяся ее тайн, ибо, по мнению ряда авторов, в планировке и размерах пирамиды зашифрованы сведения, касающиеся истории (в том числе и будущей) человечества> и свидетельствами различных апокрифов. Насчет конца тысячелетия у них существует немало разногласий. Двухтысячный год после Рождества Христова или две тысячи первый? Или истинное время - три часа пополудни (по иерусалимскому времени) седьмого апреля две тысячи тридцатого года после Рождества Христова? Если ученым и в самом деле удалось установить дату и время распятия и землетрясения в момент смерти Христа, то они предлагают точный расчет вместо приблизительных прикидок. А может быть, выбор должен пасть на Великую пятницу две тысячи тридцатого года после Рождества Христова, вычисленную по данным лунного календаря? Все это отнюдь не пустяки, если учитывать, сколь важный факт мы пытаемся установить.
     Если же мы возьмем в качестве точки отсчета тысячелетия дату рождения Христа, а не распятия, то станет очевидным, что ни взятый наобум двухтысячный год, ни несколько более обоснованный две тысячи первый не могут считаться надежными датами, так как Иисус родился в Вифлееме в пятом году до Рождества Христова.
     Каждому образованному человеку это известно, но почти никто не задумывается об этом.
     Как могли величайшее событие в истории - рождение богочеловека - определить с ошибкой в пять лет? Это же непостижимо!
     Очень даже просто! Какой-то монах в шестом веке нашей эры сделал описку. Современная система летосчисления (до Рождества Христова) стала применяться только спустя несколько столетий после рождения Христа. Любой, кто когда-либо пытался расшифровать даты на могильных плитах, написанные римскими цифрами, вполне может понять ошибку брата Дионисия Эксигуса. В шестом столетии было так мало лиц, хотя бы умевших читать, что ошибку заметили лишь много лет спустя, а к тому времени оказалось уже поздно переписывать летописи. Таким образом, нелепость ситуации состоит в том, что Христос рожден пятью годами раньше, чем он родился на самом деле - такой ирландизм, <в английском и американском фольклоре ирландцы часто выступают в роли деревенских олухов и тупиц; отсюда и слово "ирландизм" - глупость, дурацкое поведение, нелепый поступок>, который может быть исправлен лишь признанием того, что одна дата есть факт, а другая - просто ошибка в календаре.
     В течение двух тысяч лет ошибка доброго монаха не имела особого значения. Однако теперь она становится невероятно важной. Если "тысячелетники" правы, то конец мира может наступить в день Рождества нынешнего года!
     Прошу вас заметить, что я не говорю "двадцать пятого декабря". День и месяц Рождества Христова точно не известны. Матфей пишет, что в те времена царем был Ирод. Лука утверждает, что кесарем был Август, а правителем Сирии - Квириний, а мы все знаем еще, что Иосиф и Мария выехали из Назарета в Вифлеем, чтобы принять участие в переписи и уплатить налоги. Других дат ни в Священном Писании, ни в летописях Рима нет.
     Вот такая получается картина. Согласно взглядам "тысячелетников" Страшного суда можно с равным успехом ожидать и через тридцать пять лет, и сегодня вечером.
     Если бы не Маргрета, я бы не мучился бессонницей от неопределенности. Разве можно спать, когда моей возлюбленной угрожает опасность быть низвергнутой в бездонную пропасть на вечные мучения?
     А как бы вы поступили на моем месте?

***

     Вообразите же меня стоящим босиком на грязном и жирном полу и моющим сальные тарелки, чтобы выплатить свои долги, и одновременно погруженным в глубочайшие раздумья о вещах, относящихся к началу и концу мира. Зрелище, достойное осмеяния! Но ведь мытье тарелок не занимает голову - я, пожалуй, чувствовал себя даже лучше, получив для мозгов эту твердую как камень пищу.
     Иногда я сравнивал свое жалкое положение с тем, в котором я находился еще недавно, и гадал - удастся ли мне отыскать через этот лабиринт путь назад - в те места, которые еще совсем недавно были моим домом?
     А хочу ли я обратно? Там была Абигайль, и хотя полигамия согласно Ветхому Завету вполне приемлема, во всех наших сорока шести штатах она запрещена. Это решено раз и навсегда в дни, когда артиллерия армии Соединенных Штатов уничтожила храм Антихриста в Солт-Лейк-Сити и под присмотром той же армии шло разделение и распыление аморальных семей <речь идет о событиях конца 80-х годов прошлого века, когда отношения между мормонской общиной Юты и федеральным правительством США настолько обострились, что федеральные войска окружили Солт-Лейк-Сити и подвергли его артобстрелу; под давлением силы руководство секты мормонов подчинилось требованиям правительства, в частности согласилось на отказ от многоженства (1890 г.)>.
     Сменить Маргрету на Абигайль - слишком высокая цена за то, чтобы вернуть себе положение уважаемого и достойного человека, которое у меня было еще недавно. И все-таки я любил свою прежнюю работу и получал большое удовлетворение от благих результатов моих трудов. Этот год был самым удачным со времени создания фонда - я говорю о бездоходной корпорации церквей, объединенных благочестием. "Бездоходная" вовсе не значит, что такая организация не может выплачивать приличную заработную плату и даже премиальные, благодаря чему я и смог насладиться заслуженным отпуском после самого успешного в нашей истории года по сбору пожертвований - это было главным образом мое личное достижение: как заместитель директора я прежде всего отвечал за то, чтобы наша казна была полна.
     Однако еще большее удовлетворение я испытал от своих трудов на общей ниве, ибо сбор пожертвований - пустое дело, если программы морального оздоровления общества не достигают поставленных целей.
     В прошлом году нами были получены следующие положительные результаты: а) принят федеральный закон, который признал аборты величайшим преступлением; б) другой федеральный закон признал изготовление, продажу, хранение, импорт, перевозку и (или) использование любых противозачаточных средств или приспособлений преступлением, влекущим за собой непременное тюремное заключение на срок не менее одного года и одного дня, но не больше двадцати лет за каждый из этих проступков в отдельности; он же исключил ханжескую хитроумную статью, разрешавшую все перечисленные выше ради "предохранения от заболеваний"; в) принят федеральный закон, который хотя и не запретил азартные игры, но передал контроль над ними и выдачу лицензий в руки федеральной юрисдикции. Шаг за шагом мы строили основу, которая позволила бы нам справиться с двумя обиталищами греха - Невадой и Нью-Джерси - понемножку, помаленьку. Разделяй и властвуй! г) принято решение Верховного суда, где мы фигурировали как amicus curiae <здесь: в качестве организации, поддерживающей иск>, согласно которому общинные моральные стандарты, типичные для поселков с населением средней численности, могли быть применены ко всем городам вне зависимости от их величины ("Томкинс против Объединенных распространителей новостей"); д) достигнут реальный прогресс в наших усилиях отнести табак к лекарствам, выдаваемым по рецептам, путем тактического хода, отделившего жевательный и нюхательный табак от того, что было определено как "субстанции, предназначенные для горения и вдыхания"; е) достигнут прогресс на нашем ежегодном молитвенном собрании в отношении некоторых вопросов, в которых я лично был очень заинтересован. Один из них - как лишить права на освобождение от налогов частные школы, не связанные ни с какими христианскими сектами. Политика тут еще плохо разработана из-за весьма деликатной ситуации с римско-католическими школами. Должны ли мы защищать их с помощью нашего авторитета? Или уже пришло время нанести им решительный удар? Вопрос о том, союзники нам католики или враги, всегда являлся важной проблемой, особенно для тех, кто находится, так сказать, на линии огня.
     Не менее острой была и еврейская проблема. Возможно ли вообще ее гуманное решение? Если нет - то как быть? Не пора ли нам взять в руки бич? Это было темой обсуждения только in camera <при закрытых дверях (лат.)>. Другим важным делом являлся мой собственный любимый проект: разгром астрономов. Мало кто из простых людей понимает, какой огромный вред способны принести астрономы. Я впервые понял это, еще когда учился в техническом колледже и слушал курс описательной астрономии, введенный в связи с необходимостью расширить программу обучения студентов. Дайте астроному телескоп побольше, дайте ему свободу действий, не контролируйте его работу, и первое, что он сделает, - выступит перед вами с тлетворными и совершенно незрелыми идеями, отвергающими древние истины Книги Бытия. Есть только один способ борьбы с этим видом заразы - ударить по карману! Пересмотреть понятие "необходимого для образования" с тем, чтобы прихлопнуть этих гигантских белых слонов - астрономические обсерватории. Придать лишь одной Военно-морской обсерватории статус свободной от налогообложения, уменьшить ее штат, ограничить деятельность исключительно навигацией (самые богохульные и подрывные теории появляются благодаря должностным гражданским лицам, обязанности которых определены слишком общо, а потому у них остается слишком много свободного времени).
     Мнимые "ученые" всегда вызывают осложнения, но астрономы - больше всех.
     Еще один вопрос, который поднимается регулярно на каждом ежегодном молитвенном собрании и на который мне не хочется терять ни времени, ни денег, - вопрос о "правах женщин". Эти истерички, именующие себе суфражистками, в действительности неопасны, так как победу они никогда одержать не смогут, но именно данное обстоятельство дает им основание чувствовать себя важными шишками и требовать к себе особого внимания. Сажать их в тюрьмы не надо. Не надо и выставлять в колодках. Ни в коем случае нельзя позволять им обрести личину мучениц. Их следует просто игнорировать.
     Были и другие в высшей степени привлекательные проблемы, которые я сам в повестку не вставлял, но с удовольствием поддержал бы их выдвижение с мест на сессиях, которыми я руководил. Пока же мне приходилось держать их в рубрике "возможно, в будущем году". Вот они.
     Раздельное школьное образование для мальчиков и девочек.
     Восстановление смертной казни за колдовство и сатанизм. Аляскинский пример решения негритянской проблемы. Федеральный контроль проституции.
     Как решить проблему гомосексуализма? Наказаниями? Операциями? Или как?
     Есть бесконечное число добрых дел, дожидающихся внимания хранителей общественной морали - вопрос лишь в том, в какой очередности их брать и как решать к вящей славе Господней.

***

     Жаль лишь, что всеми этими проблемами, как бы заманчивы они ни были, я, скорее всего, уж никогда не займусь. Подсобный рабочий, который только начинает овладевать местным языком (уверен, что в форме, крайне далекой от грамматического изящества), никак не может рассматриваться как большая политическая сила. Поэтому я перестал беспокоиться об этой стороне жизни и сконцентрировался на более реальных проблемах: на ереси Маргреты и на еще более актуальном, хотя и менее важном вопросе - как нам покончить с положением пеонов и отправиться на север.
     Мы прослужили уже более ста дней, когда я попросил дона Хайме помочь мне рассчитать точную дату, когда мы будем освобождены от обязанностей, вытекающих из нашего контракта... что было лишь вежливой формой вопроса: дорогой босс, пришел наш день, и мы собираемся драпать отсюда со скоростью вспугнутого зайца. Исходите из этого в своих дальнейших планах.
     Я определил, что время нашей рабской работы составляет сто двадцать один день... и дон Хайме буквально потряс меня, да так, что я позабыл все вызубренные испанские слова, насчитав сто пятьдесят восемь дней!
     Еще больше шести недель, тогда как по моим расчетам мы должны были стать свободными уже на следующей неделе!
     Я запротестовал, заметив, что наши совместные обязательства, определенные судом с учетом аукционной цены на наши услуги (шестьдесят песо в день Маргрете и половина этой суммы мне), в пересчете на время дают сто двадцать один день... из которых мы уже отработали сто пятнадцать.
     - Нет, не сто пятнадцать, а девяносто девять. - Он протянул мне календарь, предложив посчитать самому. Именно в эту секунду до меня дошло, что наши божественные вторники никак не содействовали сокращению сроков рабства. Во всяком случае так сказал патрон. - А кроме того, Александро, - добавил он, - ты не учитываешь процентов на еще невыплаченный долг, ты не принял в расчет инфляционный фактор, ты не учел уплаты мной налога и даже ваших взносов в приют Богоматери всех печалей. Если бы ты заболел, мне же пришлось бы содержать тебя, а?
     (Что ж, все так. Я обо всем этом не думал, я полагал, что патрон должен заботиться о своих пеонах.) - Дон Хайме, в тот день, когда вы торговались за наши долговые обязательства, секретарь суда прочел нам наши контракты. Он сказал, что длительность контракта составляет сто двадцать один день. Он сам так сказал мне!
     - Тогда иди к секретарю и разбирайся с ним. - Дон Хайме повернулся ко мне спиной.
     Это охладило меня. Дон Хайме показался мне настолько же готовым взять в рефери секретаря суда, насколько он боялся это сделать, когда речь зашла о походе Маргреты в суд по поводу ее чаевых.
     Мне стало ясно, что он имел достаточный опыт в обращении с контрактами, знал, как они действуют, и поэтому не боялся, что судья или секретарь уличат его в каких-то махинациях.
     Мне не удалось поговорить об этом с Маргретой вплоть до самой ночи.
     - Марга, как я мог так ошибиться? Я думал, что секретарь суда все точно подсчитал, прежде чем дать нам на подпись долговое обязательство. Сто двадцать один день. Верно?
     Она ответила не сразу. Я продолжал настаивать.
     - Разве ты перевела мне его слова не так?
     - Алек, несмотря на то что я теперь обычно думаю на английском языке (а в самое последнее время на испанском), когда мне приходится считать, я обычно перехожу на датский. Датское слово для обозначения шестидесяти "tres" на испанском обозначает "три". Понимаешь, как легко мне было ошибиться. Я не помню, как именно я тебе сказала: "ciento y veintiuno" или "ciento y sesentiuno" <сто двадцать один; сто шестьдесят один (исп.)> - так как помню цифры по-датски, а не по-английски или по-испански. Но я думала, что ты сам все проверил.
     - Я так и сделал. Конечно, секретарь суда не сказал: "сто двадцать один день" - насколько я помню, он вообще не пользовался английским языком. Я же в то время испанского не знал совсем. Сеньор Муньес все объяснил тебе, ты перевела мне, а позже я сделал арифметический подсчет, и он, видимо, подтвердил то, что сказал секретарь... или то, что ты сказала... О черт! Совершенно запутался!
     - Тогда почему бы нам не отложить все это до разговора с сеньором Муньесом?
     - Марга! Неужели тебя не огорчает перспектива рабски вкалывать на этой свалке лишних пять недель?
     - Конечно, огорчает, но не так сильно, как тебя. Алек, я ведь работала всю жизнь. Работать на пароходе было тяжелее, чем учительствовать, но зато я путешествовала и видела чужие страны. Работать здесь официанткой немного тяжелее, чем убирать каюты на "Конунге Кнуте", но зато мы с тобой вместе, и это с лихвой компенсирует все остальное. Я хочу уехать отсюда в твою родную страну, но ведь там не моя родина, и поэтому я не так жажду покинуть этот город, как ты. Сейчас для меня родина там, где ты.
     - Дорогая, ты так логична, так умна и сдержанна, что иногда буквально загоняешь меня в угол.
     - Алек, я вовсе не собираюсь этого делать. Я просто хочу, чтоб мы прекратили волноваться до встречи с сеньором Муньесом. А сейчас я собираюсь массировать твою спину до тех пор, пока ты не расслабишься как следует.
     - Мадам, вы меня убедили. Но только если прежде вы разрешите мне растереть ваши бедные усталые ножки.
     Мы сделали и то и другое. "И дебри стали райским сном".
     Нищие не выбирают. Утром следующего дня я встал пораньше, повидал курьера секретаря суда и узнал, что не смогу сегодня увидеть его босса, пока не кончатся судебные слушания. Пришлось предварительно договориться насчет встречи во вторник, когда суд не работает. "Предварительно" - это означало, что мы обязаны явиться в здание суда, а секретарь на себя подобного обязательства не берет (возможно, все же он там будет, Deus volent <если захочет Бог (лат.)>).
     Так что во вторник мы, как всегда, отправились на пикник, ибо увидеться с сеньором Муньесом можно было не раньше четырех. Однако мы оделись, как для воскресного богослужения, а не для пикника, то есть оба были в обуви, приняли утром душ, я побрился и надел самый лучший костюм, подаренный доном Хайме, чистый и выглаженный и выглядевший гораздо лучше, чем поношенные рабочие брюки береговой охраны, которые я носил в подсобке. Маргрета же надела свой яркий наряд, полученный в первый день пребывания в Масатлане.
     Мы договорились, что не будем делать ничего такого, что заставит нас вспотеть или запылиться. Почему мы считали это столь важным, сказать не берусь. Видимо, каждый из нас полагал, что приличия требуют выглядеть при посещении суда как можно лучше.
     Как обычно мы прошли мимо фонтана, чтоб повидаться с нашим другом Пепе, а уж потом вернуться немного назад к подножию холма. Пепе приветствовал нас, как приветствуют близких друзей, и мы обменялись несколькими изящными фразами, которые звучат так чудесно на испанском языке и практически не переводимы на английский. Еженедельный визит к Пепе стал важным элементом нашей общественной жизни. Мы многое о нем узнали - от Аманды, не от него, - и я проникся к нему еще большим уважением.
     Пепе не родился безногим, как я думал прежде. Когда-то он был водителем, перегонял грузовики через горы в Дуранго и дальше. Затем произошел несчастный случай, и Пепе пролежал больше двух суток, придавленный машиной, пока его наконец не спасли. Его отвезли в приют Богоматери всех печалей без признаков жизни.
     Однако Пепе оказался крепким малым. Через четыре месяца его выписали из больницы. Кто-то пустил для него шапку по кругу, чтоб собрать денег на инвалидную колясочку. Пепе получил официальное разрешение на нищенство и выбрал место у фонтана, где быстро стал другом всех гуляющих, всех "донов" и обладателем самой веселой улыбки, с которой был готов встретить все худшее, что еще ждало его впереди.
     Потолковав и обменявшись вопросами о здоровье и настроении, как водится у добрых знакомых, мы с Маргретой собрались уходить, и я протянул своему другу бумажку в одно песо.
     Он, однако, тут же вернул ее.
     - Двадцать пять сентаво, мой друг. У вас нет мелочи? Или вы хотите, чтобы я дал вам сдачу?
     - Пепе, друг мой, мы хотели бы просить вас оставить себе этот скромный подарок.
     - Нет, нет, нет! У туристов я с удовольствием выманю даже золотые зубы, а потом выпрошу еще что-нибудь. С вас, мой друг, только двадцать пять сентаво.
     Я не посмел настаивать. В Мексике мужчина всегда хранит свое достоинство, а если не хранит - значит, он помер.

***

     Высота el Cerro de la Neveria - около ста футов. Мы поднимались очень медленно, я шел позади, чтобы Маргрета не устала. По некоторым признакам я почти убедился, что Маргрета ждет ребенка. Но она, по-видимому, пока еще не считала возможным обсуждать этот вопрос со мной, а я, конечно, не собирался поднимать его, раз она молчит.
     Мы отыскали наше излюбленное местечко, где можно было расположиться в тени небольшого деревца и откуда открывался вид во все стороны, на все триста шестьдесят градусов: к северо-западу - на Калифорнийский залив, к западу - на Тихий океан и на то, что могло быть (а возможно, и было) облаками, венчавшими вершину пика, который возвышался на оконечности мыса Баха-Калифорния в двухстах милях отсюда. На юго-западе нашего полуострова лежал дивный Playa de las Olas Atlas - пляж, тянувшийся до самого Cerro Vigia (Сторожевого холма) и дальше - к Cerro Creston - туда, где поднимался гигантский маяк "Фаро" - конечная точка полуострова. За южной окраиной города виднелась посадочная площадка береговой охраны.
     На востоке и северо-востоке высились горы, за которыми в ста пятидесяти милях прятался Дуранго. Воздух сегодня был чист, казалось, достаточно протянуть руку, чтобы дотронуться до склонов гор.
     Масатлан лежал внизу наподобие игрушечного городка. Собор отсюда выглядел как архитектурный макет, а не величественная и прекрасная церковь... И в который раз я подумал; как католикам с их нищей, как правило, паствой удается сооружать столь дивные церкви, тогда как их соперники протестанты еле-еле набирают закладные, чтобы построить куда более скромные здания.
     - Смотри, Алек! - воскликнула Маргрета. - Анибал и Роберто получили новый aeroplano! - Она показала рукой вдаль.
     Действительно, у причала береговой охраны стояли два aeroplanos. Один из них - та самая гигантская гротескная стрекоза, которая спасла нам жизнь; новый же - совсем другой. Сначала мне показалось, что он тонет у причала: поплавки, на которых садилась на воду первая машина, у второй начисто отсутствовали.
     Потом я понял, что новый аппарат - в полном смысле слова летающая лодка. Корпус aeroplano сам по себе был поплавком или лодкой водонепроницаемой конструкции. Моторы с пропеллерами помещались выше крыльев. Не скажу, что я отнесся с доверием к столь радикальным изменениям. Скромная надежность аппарата, в котором мы уже летали, пришлась мне больше по вкусу.
     - Алек, давай навестим их в следующий вторник.
     - Хорошо.
     - Как ты думаешь, Анибал позволит нам полетать на новом aeroplano?
     - Только если об этом будет знать команданте. - Я не стал говорить, что новый аппарат показался мне не слишком надежным. Маргрета отличалась редким бесстрашием. - Но мы зайдем к Анибалу и попросим показать его нам. Лейтенанту это понравится. Роберто тоже. Давай позавтракаем.
     - Ах ты, свиненок, - ответила она, разостлала serviletta <салфетка (исп.)> и начала выгружать на нее еду из корзинки, которую я тащил. Вторники давали Маргрете возможность разнообразить великолепную мексиканскую кухню Аманды своими датскими или интернациональными блюдами. Сегодня она приготовила датские "открытые" сандвичи, которые датчане - как и все, кому выпало счастье попробовать, - просто обожают. Аманда разрешила Маргрете хозяйничать на кухне, и сеньора Валера не вмешивалась - она вообще не заходила на кухню, согласно условиям вооруженного нейтралитета, достигнутого еще до того, как мы поступили в штат ресторана. Аманда была женщиной с характером.
     Сегодня бутерброды были покрыты толстым слоем вкуснейших креветок, которыми славится Масатлан, но креветки оказались лишь началом... Я помню еще ветчину, индейку, бекон с поджаристой корочкой, три сорта сыра, несколько видов солений, крохотные перчики, какую-то неизвестную мне рыбу, тончайшие ломтики говядины, свежие помидоры, три сорта салата и еще что-то похожее на жареный баклажан. Уф! Благодарение Господу, для того чтобы наслаждаться едой, вовсе незачем знать, что ты ешь. Маргрета поставила ее передо мной, и я поглощал с восторгом все независимо от того, знал я, что ем, или нет.
     Часом позже у меня началась сытая отрыжка, которую я старательно пытался скрыть.
     - Маргрета, я сегодня уже говорил, что люблю тебя?
     - Говорил, но уже давно.
     - Обожаю. Ты не только прекрасна и отличаешься божественными пропорциями, ты еще и дивно готовишь.
     - Благодарю вас, сэр.
     - Не угодно ли вам, чтобы я восхитился еще и вашим интеллектуальным совершенством?
     - Не обязательно. Нет.
     - Как угодно. Если передумаешь, скажи. Перестань возиться с остатками - я все подчищу попозже. Ляг рядышком и объясни, почему ты продолжаешь жить со мной? Вряд ли тебе нравится, как я готовлю. А может быть, потому, что я лучший мойщик посуды на всем западном побережье Мексики?
     - Именно.
     Она убирала остатки ленча до тех пор, пока место нашего пикника не было приведено в девственное состояние, а все, что осталось - оказалось в корзинке, готовой вернуться к Аманде.
     Потом она легла рядом со мной, положила мне под шею руку и вдруг с тревогой подняла голову.
     - Что это?
     - О чем ты?..
     Я прислушался. Отдаленный гул нарастал, будто тяжелый грузовой состав делал где-то совсем рядом крутой поворот. Но ближайшие железные дороги проходили севернее - на Чиуауа и южнее - на Гвадалахару, то есть очень, очень далеко от полуострова Масатлан.
     Гул нарастал. Вздрогнула земля. Маргрета села.
     - Алек, я боюсь.
     - Не бойся, родная. Я с тобой.
     Я притянул ее к себе и прижал крепко-крепко. Казавшаяся раньше незыблемой земля ходила под нами ходуном, а ревущий гул вырос до невообразимых масштабов.

***

     Если вам приходилось попадать в землетрясение, хотя бы слабенькое, то вы поймете наши чувства лучше, чем если бы я попробовал передать их словами. Если же не попадали, то все равно мне не поверите, и чем точнее я попытаюсь вам их описать, тем больше вероятности, что вы не поверите мне ни на грош.
     Самое худшее в землетрясении то, что, оказывается, не существует ничего прочного, за что можно ухватиться... а самое поразительное - шум, чудовищная какофония множества самых разнообразных звуков: треск переламывающихся под вами камней, грохот рушащихся зданий, испуганные вопли, плач раненых и потерявшихся, вой и лай животных, которые не могут осмыслить происходящее.
     И так без конца.
     Это длилось целую вечность - наконец главный удар настиг нас, и город рухнул.
     Я слышал все это. Грохот, который, казалось, уже не мог стать громче, внезапно вырос во много раз. Мне удалось приподняться на локте и взглянуть на город. Купол собора лопнул как мыльный пузырь.
     - О Марга! Взгляни! Нет, не смотри - это слишком страшно!
     Она привстала, не проронив ни слова; ее лицо было лишено всякого выражения. Продолжая обнимать Маргрету, я бросил взгляд на полуостров - туда, за Cerro Vigia - на маяк.
     Он медленно наклонился.
     Я видел, как маяк сломался почти пополам, а затем не спеша, с каким-то странным достоинством, рухнул.
     За городом я видел стоящие на якорях aeroplanos береговой охраны. Они отплясывали неистовый танец. Новый черпнул воду крылом, его захлестнуло - и я потерял его из виду, так как над городом встало густое облако от тысяч и тысяч тонн размолотых в пыль кирпичей и цемента.
     Я глазами поискал наш ресторан и нашел его: el Restautante "Pancho Villa". И в этот самый момент стена, на которой красовалась вывеска, выгнулась и рухнула на улицу. Облако пыли застлало все вокруг. - Маргрета! Его нет! Ресторана "Панчо Вилья"! - показал я.
     - Ничего не вижу.
     - Его больше не существует, говорю тебе! Разрушен! Благодарю тебя, Боже, ни Аманды, ни девочек там сегодня не было.
     - Да, Алек, это когда-нибудь кончится?
     Внезапно все кончилось - даже более внезапно, чем началось. Чудом исчезла пыль; не было слышно ни шума, ни криков раненых и умирающих, ни воя животных.
     Маяк возвышался там, где и должен был возвышаться. Я взглянул налево, надеясь увидеть стоящие на якорях aeroplanos, - и ничего не увидел. Не было даже вбитых в дно свай, к которым они крепились. Я взглянул на город - все спокойно. Собор цел и невредим и по-прежнему прекрасен.
     Я поискал глазами вывеску "Панчо Вилья".
     И не нашел ее. Здание на углу, которое показалось мне знакомым, было, но выглядело иначе, окна тоже казались другими.
     - Марга, где же ресторан?
     - Не знаю. Алек, что происходит?
     - Снова они, - сказал я с горечью. - Мир вновь изменился. Землетрясение кончилось, но это не тот город, где мы жили. Он похож на него, но другой.
     Я был прав лишь отчасти. Мы еще не решили, спуститься ли нам, когда снова послышался гул. Потом последовал толчок. Затем гул многократно возрос, земля затряслась - и этот город тоже рухнул. Опять я увидел, как сломался и упал высокий маяк. Опять собор как бы осел сам в себя. Опять поднялись клубы пыли, опять послышались крики и вой.
     Я поднял сжатые кулаки и погрозил небу.
     - Проклятие Господне! Хватит! Дважды - это уже перебор!
     И гром не убил меня.

Глава 14

     И обратился я, и видел под солнцем, что не проворным достается успешный бег, не храбрым - победа, не мудрым - хлеб, и не у разумных - богатство, и не искусным - благорасположение, но время и случай для всех их.
     Книга Екклесиаста 9, 11

     Будьте добры, скажите, почему на свете не существует философской школы мойщиков посуды? Условия для извлечения невинных радостей, связанных с попытками раскрыть нераскрываемое, самые что ни на есть благоприятные. Работа механическая, тело в непрерывном движении, зато от мозга почти ничего не требуется. Я каждый день имел по восемь часов для того, чтобы подыскивать ответы на множество вопросов. Какие вопросы? Да любые! Пять месяцев назад я был процветающим и уважаемым специалистом, подвизавшимся в одной из самых респектабельных профессий в мире, в которой я разбирался досконально или во всяком случае считал, что досконально. Сегодня же я вообще ни в чем не уверен и ничего не имею.
     Поправка: у меня есть Маргрета. Богатство, которое удовлетворило бы любого мужчину, и я не променял бы ее на все сокровища Китая. Но, думая о Маргрете, я прежде всего размышлял о том заключенном мною священном контракте, выполнить который в полном объеме мне было неимоверно трудно. Перед ликом Господа моего я взял ее в жены... но достойно содержать не мог. Да, я работал, но, по правде говоря, Маргрета содержала себя сама. Когда я нанимался к мистеру Каугерлу, меня не смутили его условия: "минимальная почасовая ставка и никаких надбавок". Двенадцать с половиной долларов в час показались мне в высшей степени заманчивой цифрой; а почему бы и нет: женатый человек в Уичито (в моем Уичито, в другой Вселенной) на эти двенадцать с половиной долларов мог содержать семью в течение целой недели.
     Чего я не знал, так это что за двенадцать с половиной долларов нельзя купить даже сандвич с тунцом в нашем же ресторане - заметьте, совсем не фешенебельном, больше того - очень дешевом. Мне было бы куда легче приспособиться к экономике этого странного, но чем-то отдаленно знакомого мира, если бы здешние деньги назывались как-нибудь иначе - шиллингами, шекелями или солями - как угодно, только не долларами. Я ведь был воспитан на том, что доллар - весьма крупная единица измерения богатства. Мысль, что сто долларов в день - минимальная ставка, способная лишь удержать вас на грани нищеты, мне было усвоить нелегко.
     Двенадцать с половиной долларов в час, сто долларов в день, пятьсот в неделю, двадцать шесть тысяч в год - и это прожиточный минимум?! Ну так слушайте внимательно. В мире, где я жил раньше, эта цифра представляла собой целое состояние, превышавшее самые смелые мечты алчных. Привыкнуть к ценам и оплате труда в долларах, которые вовсе и не доллары - вот чего в первую очередь требовала от нас эта дичайшая экономика. Главной задачей было справиться, удержаться на плаву, обеспечить нормальное существование себе и своей жене (и нашим детям, первый из которых по моим подсчетам родится довольно скоро) в мире, где я не имел ни дипломов, ни опыта, ни рекомендаций, ни справок о прежней работе. Алекс, скажи, ради Бога, на что ты годишься?.. Кроме мытья грязной посуды, разумеется!
     Я мог легко перемыть стопку посуды высотой с маяк, бесконечно проворачивая в мозгу только один вопрос. Ведь решить его было необходимо! Сегодня я мою тарелки... и даже смотрю на мир с улыбкой... но завтра мне придется ради своей любимой найти нечто куда более высокооплачиваемое. Минимальной почасовой ставки нам никак не хватит!
     Вот наконец мы и добрались до главного вопроса: Господи Боже мой Иегова, что означают все эти таинственные знаки и явления, которые ты ниспослал рабу твоему?

***

     Приходит время, когда каждый истинно верующий должен встать с колен своих и поговорить с Господом откровенно и определенно. Боже, скажи, чему мне верить? Неужели это и есть те фальшивые великие знаки и чудеса, о которых ты предупреждал, что посланы они Антихристом, дабы соблазнить даже избранных?
     Или же то правдивые приметы наступления последних дней? И услышим ли мы глас твой?
     Или безумен я, как Навуходоносор <царь Вавилонии в 605-562 гг. до н.э.; в 587 г. разрушил Иерусалим и увел в плен жителей Иудеи>, и все это лишь порождение моего расстроенного воображения?
     Если одно из этих предположений верно, значит, остальные два - ложны.
     Так что же мне делать? Господь всемогущий, в чем я провинился перед тобой?..

***

     Как-то вечером, возвращаясь в миссию, я увидел плакат, который можно было истолковать как прямой ответ на мои моления: "МИЛЛИОНЫ НЫНЕ ЖИВУЩИХ НЕ УМРУТ НИКОГДА". Плакат нес мужчина, а рядом с ним шел ребенок и раздавал прохожим листовки.
     Я постарался незаметно проскользнуть мимо них. Много раз в жизни я видел этот плакат и всегда старательно избегал общения со свидетелями Иеговы <"Общество свидетелей Иеговы" (иеговисты) - протестантская секта, основанная в США в 1872 г.; признает единым богом Иегову, отвергая многие основные христианские догматы (триединство бога, бессмертие души и др.); рассматривает земной мир как царство сатаны, в битве которого с Иеговой погибнет все человечество, кроме самих иеговистов; веруют в близкий конец мира и установление власти Иеговы на земле>. Они так непреклонны и упрямы, что поладить с ними невозможно, в то время как церкви, объединенные благочестием, являются, по определению, организацией экуменической <экуменическое движение - движение за объединение всех христианских церквей>. В деле сбора пожертвований, как и в чисто политических акциях, необходимо (конечно, опасаясь ереси как огня) всячески избегать споров по наиболее щекотливым вопросам нашей доктрины. Теологи, готовые спорить до посинения из-за единого слова, - смерть для любой эффективно работающей организации. Как можно привлечь сектантов к полезному труду на винограднике Господнем, если они убеждены, что только их секте ведома истина, вся истина и ничего, кроме истины, и все, кто с ними не согласен, - еретики, идущие прямой дорогой в ад?
     Невозможно! Поэтому мы и не стали их приглашать в ЦОБ.
     И все же... вдруг они на сей раз правы?..

***

     А это подводит меня к важнейшему из всех вопросов: как вернуть Маргрету к Богу, прежде чем трубы вострубят и раздастся глас Божий?
     Но вопрос "как" связан с вопросом "когда". Теологи - сторонники тысячелетних периодов - сильно расходятся во мнении, когда именно должна вострубить архангельская труба.
     Я полагаюсь на научный метод. На каждый спорный вопрос всегда можно дать точный ответ: поглядите в Книгу. Так я и поступил, поскольку, живя в миссии Армии спасения, всегда мог получить экземпляр Святой Библии. Я рылся в ней, рылся, рылся... и наконец понял, почему теологи так разнятся в датировках.
     Библия - Слово Господне. В этом у нас не должно быть ни малейшего сомнения. Но Господь не обещал, что читать ее будет легко.
     Снова и снова наш Господь и его воплощение, Иисус из Назарета и Мессия, обещал апостолам, что их поколение (то есть люди, живущие в первом столетии новой эры) будет свидетелем пришествия. Кроме того, он многажды обещал, что вернется через тысячу лет... или две тысячи лет, или... еще какое-то время, когда Евангелие овладеет сердцами всего человечества в каждой стране.
     Так что же истинно?
     А истинно все, если читать правильно. Иисус действительно вернулся при жизни поколения двенадцати апостолов; это свершилось в первую Пасху, в день его Воскресения. Это было первое пришествие, совершенно необходимое, ибо доказало всем, что он действительно Сын Божий и сам Бог. Он вернулся и через тысячу лет и в своем бесконечном милосердии пожаловал детям своим еще один дар - отодвинул час испытаний, вместо того чтобы тут же низвергнуть грешников в огненные глубины ада. Божественное милосердие бесконечно.
     Эти даты трудно уяснить, что вполне понятно, поскольку, отложив день расплаты, он не намеревался поощрять грешников грешить и дальше. Потому-то многократно и повторяются четкие, ясные и внятные слова, что он хочет, чтобы каждый из его детей воспринимал каждый день, каждый час, каждое биение сердца как последние. Так когда же наступит конец света? Когда же раздастся глас трубный? Когда придет день Страшного суда? СЕЙЧАС! И не будет никакого предупреждения. Не будет вам дано времени на предсмертное покаяние. Вы должны жить в состоянии благодати постоянно... Иначе, когда наступит час, будете вы повержены в море огня, чтобы гореть там вечно.
     Так читается Слово Господне.
     И для меня оно звучит как голос судьбы. Не дано мне привести Маргрету обратно к Богу, ибо глас его может раздаться в любой день.
     Что же делать? Что же делать?
     Для смертного, встретившегося с неразрешимой проблемой, есть только один путь - с молитвой обратиться к Господу.
     Так я и сделал; так и поступал день за днем. Молитвы никогда не остаются без ответа. Надо лишь суметь его понять... да и оказаться он может совсем не таким, какого вы ожидаете.

***

     А между тем следовало отдавать кесарю кесарево. Конечно, я стал работать шесть дней в неделю, а не пять (тридцать одна тысяча двести долларов в год!), поскольку каждый шекель был на счету. Ведь Маргрете буквально нечего надеть! И мне тоже. Особенно нужна обувь. Та обувь, которую мы носили, когда грянуло землетрясение в Масатлане, была хороша... для масатланских крестьян. Но она стопталась за те два дня, пока мы раскапывали развалины. Да и с тех пор мы таскали ее, можно сказать, не снимая, и теперь наша обувь годилась разве что для мусорного ящика. Итак, нам необходимы туфли - по меньшей мере две пары каждому: одна для работы, другая для воскресных собраний.
     Да мало ли еще что! Я не знаю точно, что нужно женщине, но определенно гораздо больше, чем мужчине. Мне приходилось чуть ли не силой заставлять Маргрету брать деньги и всячески поощрять ее траты на предметы первой необходимости. Я-то мог обойтись одними ботинками да парой холщовых штанов (свой единственный выходной костюм я берег). Однако мне пришлось купить бритву и даже подстричься в парикмахерском училище около миссии, где стрижка стоила всего два доллара, если вы готовы подставить голову совершенно неопытному мальчишке. Я рискнул. Маргрета взглянула на результат и мягко сказала, что наверняка могла бы сделать не хуже, что сэкономило бы нам два доллара. Она взяла ножницы и подравняла те места, где бездарный подмастерье обкорнал меня особенно жутко... с тех пор я никогда не тратил денег на парикмахерскую.
     Однако сэкономленные два доллара отнюдь не компенсировали нам куда более крупные потери. Когда мистер Каугерл нанимал меня, я, честно говоря, полагал, что буду получать сто долларов в конце каждого рабочего дня. Столько он мне не заплатил, но это не значит, что меня обжулили. Сейчас я вам все объясню.
     Закончив работу в первый день, я чувствовал себя усталым, но счастливым. Я хочу сказать, более счастливым, чем все это время после землетрясения: счастье - понятие относительное. Уходя, я остановился у столика кассира, где мистер Каугерл проверял счета, так как "Гриль Рона" уже закрывался. Он поднял на меня глаза.
     - Ну, как дела, Алек?
     - Отлично, сэр.
     - Люк сказал, что ты работаешь хорошо.
     Люк - огромный негр, был главным поваром и моим номинальным начальником. По правде говоря, он за мной не присматривал, а лишь показал, где что лежит, и убедился, что я знаю свои обязанности.
     - Приятно слышать. Люк отличный повар.
     Одноразовая кормежка, что являлось единственным дополнением к моей минимальной зарплате, к тому времени была уже давно позабыта моим желудком.
     Люк объяснил, что поденщики могут заказывать из меню что угодно, кроме бифштексов и отбивных, и что сегодня я могу получить на второе рагу или кусок жареного мяса.
     Я выбрал мясо, так как на кухне пахло хорошо и выглядела она чистой.
     О поваре по жареному мясу можно судить даже лучше, чем по его бифштексам. Мне потребовалось всего несколько секунд, чтобы расправиться со своей порцией, даже без кетчупа.
     Люк отрезал мне щедрый кусок вишневого пирога, а потом добавил еще черпачок ванильного мороженого, которого я не просил, поскольку то и другое - не полагалось.
     - Люк редко хвалит белых, - продолжал мой хозяин, - и никогда - чиканос. Так что ты наверняка работал хорошо.
     - Надеюсь.
     Я начал понемногу закипать. Все мы дети Господа, но впервые в жизни о моей работе судил какой-то негр. Я хотел, чтоб мне заплатили за работу, потому что спешил домой, к Маргрете... то есть в миссию Армии спасения. Мистер Каугерл сложил ручки на животе и покрутил большими пальцами.
     - Хочешь, чтоб я тебе заплатил, да?
     Я с трудом сдержал раздражение.
     - Да, сэр.
     - Алек, с мойщиками посуды я предпочитаю расплачиваться каждую неделю.
     Я был глубоко разочарован, и, вероятно, это отразилось на моем лице. - Прошу понять меня правильно, - продолжал он. - Ты на почасовой оплате, и я буду платить тебе в конце каждого дня, если желаешь...
     - Да, желаю. Мне очень нужны деньги.
     - Дай мне кончить. Причина, по которой я предпочитаю платить моим мойщикам посуды каждую неделю, а не каждый день, состоит в том, что очень часто, получив в конце дня деньги, поденщик бежит прямиком в кабак и покупает кувшин муската, после чего не показывается у меня по меньшей мере дня два. А когда он появляется, то требует свое место обратно. И еще злится на меня. И готов жаловаться в комиссию по труду. Самое забавное, что я могу взять его обратно еще на один день, так как второй бродяга, которого я нанял на место вернувшегося, ушел и сейчас наливается так же, как два дня назад первый.
     С чиканос такое случается реже: они откладывают деньги, чтобы отсылать в Мексику. Но хотел бы я видеть чикано, который мог бы содержать подсобку так, чтобы это понравилось Люку... а Люк для меня важнее какого-то мойщика посуды. Негры... Люк мне обычно говорит, как будет работать тот или иной черномазый, хорошо или плохо... Так вот, работящие негры хотят расти по службе... и если я не возведу их в ранг помощника буфетчика или поваренка, они тут же уходят туда, где им это пообещают. Так что проблема с мойщиками не решается. Если мойщик работает целую неделю - я уже в выигрыше. Если две - я ликую. Как-то раз мойщик продержался целый месяц. Но такое счастье может выпасть лишь раз в жизни.
     - Я вам гарантирую его на целых три недели, - сказал я. - А теперь могу я получить свои деньги?
     - Не торопи меня. Если ты согласишься получать зарплату только раз в неделю, я готов на доллар увеличить твой почасовой заработок. А это на целых сорок долларов в неделю больше. Что скажешь?
     (Нет, это больше на сорок восемь долларов, подумал я. Почти тридцать четыре тысячи в год за мытье тарелок! Ну и ну!) - Это на сорок восемь долларов больше, - ответил я, - а не на сорок.
     Ведь я собираюсь работать шесть дней в неделю. Мне очень нужны деньги.
     - О'кей. Значит, я буду платить тебе раз в неделю.
     - Минутку. Не можем ли мы начать работать по этой системе с завтрашнего дня? Сегодня мне деньги просто необходимы. У меня и у жены нет ничего. Абсолютно ничего. У меня только та одежда, в которой я стою перед вами, и ничего больше. То же самое у жены. Я-то могу потерпеть еще несколько дней, но есть вещи, без которых женщина обойтись не может.
     Он пожал плечами:
     - Как хочешь. Но тогда сегодня ты не получишь премиального доллара за час. А если завтра опоздаешь хоть на минуту, я буду считать, что ты проспал, и снова вывешу на окно объявление.
     - Я не алкаш, мистер Каугерл.
     - Увидим. - Он повернулся к кассовому аппарату и что-то сыграл на его клавиатуре. Не знаю, что именно, так как в таких аппаратах ничего не смыслю. Это счетная машина, но она не похожа на нумератор Бэббиджа <Чарльз Бэббидж (1792 - 1871) - английский математик и философ, создатель логической машины, обладавшей анализатором и памятью>. У нее клавиши, как у пишущей машинки. А наверху окошечко, где, как по волшебству, появляются буквы и цифры.
     Машина застрекотала, зазвенела, потом мистер Каугерл вынул из нее карточку и подал мне.
     - Вот, пожалуйста.
     Это была картонка около трех дюймов в ширину и семи в длину, с множеством маленьких дырочек и надписью, гласившей, что это чек в Ногалесский коммерческий и сберегательный банк, которым "Гриль Рона" поручает выплатить Алеку Л. Грэхему... Думаете, сто долларов? Как бы не так!
     Пятьдесят один доллар и двадцать семь центов. - Что-то не так? - спросил Каугерл.
     - Хм... Я ожидал получить по двенадцать пятьдесят за час.
     - Именно столько я и заплатил тебе. Восемь часов по минимальной ставке. Вычеты можешь проверить сам. Это, знаешь ли, не я рассчитывал, это машина "Ай-Би-Эм" образца тысяча девятьсот девяностого года, и считает она по программе той же "Ай-Би-Эм" "Кассир плюс". Фирма "Ай-Би-Эм" готова выплатить любому лицу, работающему по найму, десять тысяч долларов, если он докажет, что эта модель и эта программа сделали хоть малейшую ошибку при расчете заработной платы. Вот посмотри-ка. Общий заработок сто долларов. Далее перечислены все вычеты. Сложи их. Вычти из общей суммы. Сверь с распечаткой. Но никаких претензий ко мне. Эти законы не я сочинил - мне они противны еще больше, чем тебе. Ты пойми - каждый посудомойщик, который сюда нанимается - будь он "мокроспинник" или гражданин этой страны, - требует, чтоб я платил ему без вычетов. А ты знаешь, на сколько меня оштрафуют, если поймают? А что будет, если они вторично застукают меня? И нечего смотреть на меня с такой злобой... иди и разговаривай с властями.
     - Но я просто ничего не понимаю. Все это для меня так ново. Не можете ли вы мне объяснить, что означают эти вычеты? Например, вот этот - "адм."? - Это означает "административный сбор", но не спрашивай меня, почему ты должен его платить, поскольку я вынужден вести всю бухгалтерию и, конечно, никаких гонораров за это не получаю.
     Я попробовал сверить другие вычеты с пояснениями, напечатанными мельчайшим шрифтом на карточке. Выяснилось, что "соц. стр." означает "социальное страхование". Сегодня утром мне это объяснила одна юная леди, но я ответил, что, хоть и уверен в великолепии самой идеи, но предпочел бы подождать, прежде чем подписываться под ней - просто у меня слишком мало денег. "Мед.", "госп." и "дант." было нетрудно разгадать, но сейчас я не мог разрешить себе и эту роскошь. А вот что такое "ПЛ-217"? Мелкий шрифт содержал лишь ссылку на дату и страницу в "Об. рег.". А что это еще за "деп. обр." и "ЮНЕСКО"?
     И что, черт побери, такое "подоходный налог"?
     - Все равно ничего не понимаю. Слишком ново для меня.
     - Алек, ты не один такой непонятливый. Но почему ты говоришь, что это ново для тебя? Так было заведено еще до твоего рождения... Во всяком случае, уже при жизни твоего папаши и даже деда.
     - Извините. А что такое подоходный налог?
     Он так и выпучил глаза.
     - А ты уверен, что тебе не надо обратиться в дурдом?
     - А что такое дурдом?
     Он вздохнул.
     - Похоже, мне нужно туда обратиться. Слушай, Алек, забирай все это и ругайся насчет вычетов с властями, а не со мной. Ты говоришь так искренне - наверное, тебя и впрямь вдарило по башке во время масатланского землетрясения. А мне пора домой, да и лекарство принять невредно. Так что, пожалуйста, забирай.
     - Ладно. Подумаю. Только не знаю никого, кто бы заплатил мне по чеку.
     - Нет проблем. Распишись на обороте, и я выплачу тебе наличные. Но корешок оставь себе, потому что федеральная налоговая служба потребует все корешки чеков и проверит все вычеты, прежде чем позволит оплатить тебе сверхурочные.
     Этого я тоже не понял, но корешок спрятал.

***

     Невзирая на шок, который я получил, узнав, что почти половина моего заработка испарилась еще до того, как мне его выдали, наше положение с каждым днем улучшалось. Вдвоем с Маргретой мы имели более четырехсот долларов в неделю, которых хватало не только на хлеб насущный, но и на покупку одежды и других столь же необходимых вещей. Теоретически Маргрета получала столько же, сколько повариха, которую она заменила, то есть двадцать два доллара в час при двадцатичетырехчасовой рабочей неделе, или пятьсот двадцать восемь долларов в неделю.
     Фактически же с нее удерживали столько же, сколько с меня, благодаря чему чистыми она получала лишь двести девяносто долларов в неделю. Но это тоже в теории, так как пятьдесят четыре доллара вычитали за жилье. По-божески, - подумал я, когда узнал, каковы тут цены на квартиры. Нет, это было более чем приемлемо. Затем с нас брали сто пять долларов в неделю за еду. Брат Маккау сначала назначил сто сорок долларов и даже предлагал показать бухгалтерские книги в доказательство того, что миссис Оуэнс (постоянная кухарка) платила именно столько, то есть десять долларов в день, а потому нам вдвоем следует вносить сто сорок долларов. Я согласился, что это справедливо (поскольку видел цены в меню "Гриль Рона"), но лишь в теории. На практике же я собирался обедать там, где работал. В общем мы сошлись на десяти долларах в день для Маргреты и половине этой суммы для меня.
     Итак, из пятисот двадцати восьми долларов в неделю Маргрете оставался сто тридцать один.
     Хорошо еще, что она получала деньги регулярно, ведь подобно многим другим церквам Армия спасения не только перебивалась с хлеба на воду, но иногда и хлеба-то не хватало.
     И все-таки нам было неплохо и с каждой неделей становилось все лучше.
     Уже в конце первой недели мы купили Маргрете новые туфли - высшего сорта и очень красивые - всего за двести семьдесят девять долларов девяносто центов на распродаже у Дж. К. Пенни, раньше стоившие триста пятьдесят долларов. Конечно, она подняла шум из-за того, что новую обувь покупают первой ей, а не мне. Но я сказал, что на мои ботинки уже скоплено более ста долларов, и спросил, не согласится ли она припрятать их до следующей недели так, чтоб у меня не возник соблазн пустить деньги на ветер. Она серьезно обдумала мое предложение и согласилась.
     Итак, в следующий понедельник мы купили башмаки мне, но еще дешевле, так как то были башмаки из армейских запасов, хорошие, крепкие, удобные, которые наверняка переживут любую обувь, купленную в обычном обувном магазине. (О выходных ботинках буду думать после того, как мы решим остальные проблемы. Чтобы выработать правильную шкалу ценностей, нет ничего лучше, чем побыть некоторое время нищим и босым.) Потом мы отправились в магазин Гудвилла, где приобрели платье и летний костюм для Маргреты и хлопчатобумажные штаны для меня.
     Маргрета хотела купить мне еще что-нибудь из одежды - у нас оставалось еще долларов шестьдесят, - но я запретил.
     - Ну почему нет, Алек? Тебе нужна одежда ничуть не меньше, чем мне, а мы взяли да истратили почти все заработанные тобой деньги на меня. Это несправедливо.
     - Мы истратили их на то, что было нужно в первую очередь, - ответил я. - На следующей неделе, если миссис Оуэнс вовремя вернется на свое место, ты окажешься без работы и нам придется переезжать. Да и вообще скоро мы уедем отсюда навсегда. Так что давай отложим то, что осталось, на автобус.
     - А куда мы поедем, дорогой?
     - В Канзас. Этот мир одинаково чужд нам обоим. Правда, в каком-то смысле он все же знаком - тот же язык, та же география и отчасти та же история. Здесь я всего лишь мойщик посуды, который получает слишком мало, а потому не в состоянии обеспечить всем необходимым свою жену. У меня предчувствие, что Канзас - этот Канзас - все же похож на Канзас, в котором я родился, и что там мне будет легче устроиться.
     - За тобой хоть на край света, любимый.

***

     Миссия находилась в миле от "Гриля Рона". Вместо того чтобы в обеденный перерыв, с четырех до шести, уходить домой, я обычно проводил свободное время в местном отделении общественной библиотеки, стремясь поскорее адаптироваться к новым условиям. Библиотека и газеты, которые посетители иногда оставляли на столиках ресторана, были главными источниками моего переобучения.
     В этом мире мистер Уильям Дженнингс Брайан действительно занимал пост президента, и его благотворное влияние удержало нас от участия в Великой европейской войне. Затем он предложил свои услуги для проведения мирных переговоров. Договор, подписанный в Филадельфии, более или менее возвратил Европу к тому положению, в котором она находилась до тысяча девятьсот тринадцатого года.
     Ни одного из президентов после Брайана, известных мне по истории моего мира, а Маргрете - по ее истории, я не встретил. Зато у меня буквально закружилась голова, когда я наткнулся на имя и титул нынешнего президента: Его Высокохристианское Величество Джон Эдвард Второй, Наследный Президент Соединенных Штатов и Канады, Герцог Хианниспортский, Граф Квебекский, Защитник Веры, Надежда Бедных, Главный Маршал Сил Мира.
     Я внимательно изучил фотографию, на которой он закладывает какое-то здание в Альберте. Он был высок, широкоплеч, грубовато красив, одет в пышный мундир с таким количеством орденов, которое наверняка могло бы защитить его от воспаления легких. Я внимательно рассмотрел его лицо и спросил себя: неужели я купил хотя бы подержанный автомобиль у такого прохвоста?
     Но чем больше я думал об этом, тем более логичной представлялась мне вся ситуация. Американцы, существуя уже более двух с половиной столетий в качестве самостоятельной нации, все это время тосковали по монархии, иго которой когда-то сбросили. Они пресмыкались перед европейскими монархами при каждой представившейся возможности. Богатейшие граждане нашей страны выдавали своих дочерей за любых аристократов, даже за грузинских князей, а князем в Грузии считается крестьянин, владеющий самой большой кучей навоза во всей округе.
     Я не знаю, где они нашли этого царственного пижона. Возможно, посылали за ним в Ишторил или даже привезли с Балкан. Как говорил один из моих преподавателей истории, всегда найдется какой-нибудь безработный отпрыск королевской семьи, который крутится как волчок, выискивая себе мало-мальски выгодное дельце. Когда человек без работы, он не имеет права привередничать - это-то я хорошо знаю по себе. Закладывать здания, возможно, ничуть не скучнее, чем мыть тарелки. Только рабочий день подлиннее. Так я во всяком случае считаю. Правда, королем я не бывал. И не уверен, что взялся бы за этот бизнес, если б мне предложили: кроме ненормированного рабочего дня в нем небось есть и другие неприятные моменты.
     Однако с другой стороны...
     Отказываться от короны, которую, как ты знаешь, тебе никто не собирается предлагать... не есть ли это тот самый зеленый виноград? Я пораскинул мозгами и решил, что, возможно, мне без особого труда удалось бы убедить себя, что это именно та жертва, которую я просто обязан принести ради блага своих сограждан. Наверняка я молился бы до тех пор, пока не уговорил себя, что сам Господь хочет, чтобы я взвалил на себя эту ношу.
     Честно, я вовсе не циник. Я знаю, как слаб человек и как легко он уговаривает себя, будто Бог хочет, чтоб он (человек) сделал нечто такое, о чем мечтает уже давным-давно; а я в этом отношении ничуть не лучше своих собратьев. Но больше всего меня поразило то, что Канада объединилась с нами. Большинство американцев не знают (и я тоже), почему канадцы нас не любят, но они действительно нас недолюбливают. Мысль о том, что канадцы проголосуют за объединение с нами, просто не умещается в голове.
     У библиотечной стойки я попросил дать мне что-нибудь по новейшей истории Соединенных Штатов. И только начал перелистывать страницы, как заметил на стене часы, которые показывали почти шесть. Мне пришлось в темпе сдать книгу и мчаться во весь опор, чтобы вовремя успеть в свою подсобку. Я не имел права брать книги домой, поскольку пока еще не мог внести залог, требующийся от временных жителей города.
     Однако культурные и технические изменения были даже важнее политических. Я очень быстро узнал, что этот мир в физических науках и технологии продвинулся дальше, чем мой. Фактически я понял это сразу же, как только увидел изобретение, называемое тут телевизионным экраном.
     Как действует телевидение, я так и не уяснил. Попытался узнать об этом в общественной библиотеке и тут же наткнулся на предмет, именуемый электроникой (не электричество, а электроника). Я попробовал заняться этой самой электроникой, но наткнулся на удивительнейшую математическую абракадабру. Никогда еще с тех самых времен, когда термодинамика заставила меня решить, что мое призвание - быть священником, не видывал я столь непонятных и бессмысленных уравнений. Не думаю, чтобы весь Ролла-Тех справился с таким чудовищным набором нелепостей - во всяком случае не Ролла тех времен, когда я был там студентом.
     Превосходство технологии этого мира проявлялось и во многом другом, помимо телевидения. Возьмите, например, "цветоуправление транспортными потоками". Без сомнения, вам приходилось видеть улицы городов, настолько забитые транспортом, что перейти главные городские магистрали без помощи полиции практически невозможно. И вы, конечно, возмущались, когда полицейский-регулировщик вдруг перекрывал движение прямо перед вашим носом ради какой-то важной шишки, вышедшей из городской управы или еще откуда-нибудь.
     Можете ли вы вообразить ситуацию, когда транспортные потоки контролируются вообще без содействия полиции? Неодушевленными разноцветными сигналами.
     Поверьте мне, именно так обстояло дело в Ногалесе.
     Вот как действует эта система: на каждом оживленном уличном перекрестке вы размещаете четыре группы сигналов по три в каждой. Каждая группа "смотрит" в одном из главных направлений перекрестка, причем расположены они так, что видны только с одной стороны. В каждой группе есть красный цвет, зеленый и желтый. Они подключены к электрической сети, и каждый так ярок, что его можно увидеть с расстояния в милю или около того даже в самый солнечный день. Это не дуговые фонари, а скорее всего очень сильные лампы Эдисона, что весьма важно, так как их можно зажигать и гасить очень быстро, а функционировать они могут помногу часов и даже дней, работая круглосуточно.
     Фонари помещаются на значительной высоте на телеграфных столбах или подвешены над перекрестками, так что водители и велосипедисты могут видеть их издалека. Когда зеленый свет указывает, скажем, на юг и север, а красный - на запад и восток, машины могут мчаться в южном и северном направлениях, тогда как транспорт, идущий на запад и восток, останавливается и ждет точно так же, как если бы полицейский засвистел в свисток и поднял руку, разрешая движение на север и юг и запрещая ехать на запад и восток!
     Понятно ли вам? Зеленые и красные огоньки заменяют жесты полицейского; желтые же - как полицейский свисток - предупреждают, что направление движения скоро изменится. В чем же преимущество? - спросите вы. Ведь кто-то, надо думать, сам полицейский, по мере надобности переключает цветные огни. А вот в чем: переключение производится автоматически, с большого расстояния (во много миль) на центральном пульте.
     В этой системе много других чудес, в том числе электрические приспособления, определяющие продолжительность работы каждого сигнала при данной напряженности движения, специальные указатели для левых поворотов или для пропуска пешеходов, желающих перейти улицу... Но главное чудо вот в чем: люди повинуются этим сигналам.
     Вы только подумайте! Нигде ни одного полицейского, а люди послушны слепым и немым механизмам, как будто они и есть полисмены!
     Может, люди тут похожи на стадо овец и так миролюбивы, что ими можно с легкостью управлять? Нет. Я поинтересовался и нашел в библиотеке нужную статистику. В этом мире уровень преступности и насилия куда выше, чем в том, где родился я. Может быть, это как-то связано с цветными огнями? Полагаю, что здешний народ, хотя и предрасположен к насилию по отношению друг к другу, но транспортным сигналам подчиняется как вещи логически обусловленной. На свете нет ничего невозможного.
     В любом случае это явление неординарное.
     Другие заметные различия в технологии связаны с воздушным транспортом. Нет здесь уютных, чистых, безопасных и бесшумных дирижаблей моего мира. Нет их! Нет! Здешние большие воздушные корабли похожи на виденные нами aeroplanos в том мексиканском мире, где мы с Маргретой трудились в поте лица, чтобы заплатить долги, пока великое землетрясение не разрушило Масатлан. Только тут они куда больше, быстроходнее, громче шумят и летают гораздо выше, чем те, что мы видели раньше; так что можно сказать, что здешние aeroplanos относятся к совершенно иному классу, поскольку называют их "реактивными самолетами". Можете ли вы представить себе гигантский автомобиль, летящий со сверхзвуковой скоростью? Можете ли вообразить экипаж, который летит в восьми милях над землей? Удастся ли вам представить рев мотора столь громкий, что от него начинают ныть зубы?
     Они называют это прогрессом. А я тоскую по комфорту и изяществу "Графа фон Цеппелина". Потому что скрыться от здешних левиафанов просто невозможно. Несколько раз в день одна из таких реактивных штуковин с визгом проносится над миссией, летя очень низко, поскольку направляется на посадку к летному полю севернее города. Этот вой беспокоит меня, а Маргрета нервничает.
     И все-таки многие достижения в технологии действительно можно рассматривать как прогресс - более совершенная канализация, лучшее освещение в домах и на улицах, лучшие дороги, лучшие дома, различные механизмы, делающие труд более приятным и более производительным. Я не отношусь к тем дурням, что орут: "Назад к природе!" - и с омерзением смотрят на технику; возможно, я просто немного больше знаю о технике, чем другие, а потому с почтением отношусь к ней. Большинство из тех, кто презирает технологию, давно померли бы с голоду, если бы современная инженерная инфраструктура перестала существовать.
     Мы прожили в Ногалесе почти три недели, прежде чем я наконец смог воплотить в жизнь план, о чем мечтал более пяти месяцев... и активно готовился исполнить задуманное с тех пор, как мы приехали в Ногалес (впрочем, выполнение плана пришлось отложить до тех пор, пока у нас не появятся необходимые средства). Для осуществления плана я выбрал понедельник, мой выходной день. Я попросил Маргрету надеть новое платье, потому что собирался повести свою ненаглядную на прогулку, и сам надел свой единственный костюм, новые ботинки и чистую рубашку... Побрился, принял ванну и тщательно вычистил и подстриг ногти.
     День выдался чудесный: солнечный и не слишком жаркий. Мы чувствовали себя прекрасно, ибо, во-первых, миссис Оуэнс написала брату Маккау письмо, в котором извещала, что хотела бы, если возможно, остаться у дочки еще на недельку. А во-вторых, мы уже накопили на билет до Уичито в Канзасе. Денег было в обрез, но сегодняшнее письмо миссис Оуэнс означало, что мы сможем отложить еще четыреста долларов на еду и, возможно, доберемся до Канзаса не совсем разоренными.
     Я привел Маргрету в кафе, которое высмотрел еще в тот день, когда искал место мойщика посуды. Это было маленькое уютное заведение, расположенное довольно далеко от злачных мест - типичное старомодное кафе-мороженое.
     Мы остановились перед входом.
     - Самая лучшая женушка в мире, посмотри-ка на это заведение. Ты помнишь разговор, который мы вели, бороздя простор Тихого океана на подстилке для солнечных ванн и здорово сомневаясь в том, удастся ли нам остаться в живых? Во всяком случае, я сомневался.
     - Любимый, как же я могу позабыть про это?
     - Я тогда спросил тебя, что бы ты хотела, если б у тебя была возможность получить все, что душе угодно. Помнишь, что ты мне ответила?
     - Еще бы! Горячий фадж-санде!
     - Верно. Сегодня твой не-день рождения, дорогая, но ты получишь горячий фадж-санде.
     - О Алек!
     - Не хлюпай! Терпеть не могу зареванных женщин. А хочешь, закажи шоколадный жмых или санде из древесных опилок - словом, все, что угодно. Прежде чем привести тебя сюда, я специально узнавал - здесь всегда бывает горячий фадж-санде.
     - Но мы же не можем себе этого позволить! Нам нужны деньги на дорогу!
     - Мы можем себе это позволить! Горячий фадж-санде стоит пять долларов. А на двоих - десять. И я собираюсь стать транжирой и дать официантке на чай целый доллар. Не хлебом единым жив человек, в том числе и женщина. Женщина, следуй за мной.
     К столику нас проводила хорошенькая девушка (но не такая хорошенькая, как моя женушка). Я посадил Маргрету спиной к улице и уселся напротив. - Меня зовут Тамми, - сказала официантка, протягивая меню. - Что желаете, друзья, в такой прекрасный день?
     - Нам не надо меню, - ответил я, - пожалуйста, две порции горячего фадж-санде.
     Тамми задумалась.
     - Олл райт, если вы подождете несколько минут. Нам нужно приготовить горячий сироп.
     - Несколько минут - пожалуйста. Мы ждали гораздо дольше.
     Она улыбнулась и отошла. Я поглядел на Маргу:
     - Мы ждали гораздо дольше. Не правда ли?
     - Алек, ты сентиментален. И вероятно, отчасти за это я тебя и люблю.
     - Я сентиментальный дурень, а сейчас еще и раб идеи горячего фадж-санде. А привести тебя сюда я мечтал еще и по другой причине. Марга, тебе не хотелось бы стать хозяйкой такого местечка? Вернее, чтоб мы стали хозяевами вместе? Ты была бы боссом, а я посудомойкой, швейцаром, человеком на все руки, рассыльным и всем, что потребуется.
     Она задумалась.
     - Ты серьезно?
     - Абсолютно. Конечно, начать такой бизнес сегодня же мы не сможем: сначала надо поднакопить деньжонок. Но не так уж много, если все пойдет, как я планирую. Маленькое-маленькое помещение, но светлое и веселое - я его сам покрашу. Сатуратор для газировки плюс небольшой выбор закусок. Горячие сосиски, гамбургеры. Датские открытые сандвичи. И больше ничего. Ну может, суп. Ведь консервированные супы не проблема. И особого оборудования не потребуется.
     Маргрета возмутилась:
     - Никаких консервированных супов! Я могу готовить настоящие супы дешевле и лучше тех, что в жестянках.
     - Полагаюсь на ваше профессиональное чутье, мэм. В Канзасе наберется не меньше полудюжины маленьких университетских городков, любой из них будет счастлив заполучить такое заведение. Возможно, мы найдем действующее кафе, где хозяева - пожилые супруги, поработаем на них с годик, а потом выкупим его. Изменим название на "Горячий фадж-санде" или "Сандвичи Марги".
     - "Горячий фадж-санде". Алек, ты думаешь, мы это осилим?
     Я наклонился к ней и взял за руку.
     - Уверен, моя дорогая. И даже не придется чересчур напрягаться. - Я повернул голову. - Этот уличный сигнал прямо слепит меня.
     - Я знаю. Каждый раз, как он переключает свет, я вижу его отражение в твоих глазах. Хочешь поменяться местами? Мне он не будет мешать.
     - Мне тоже. Но у него какой-то гипнотический эффект. - Я посмотрел на стол, потом снова на светофор. - Слушай, он погас.
     Маргрета нагнула голову.
     - Я его не вижу. Где же он?
     - Хм... эта дрянь куда-то исчезла. Похоже на то..
     Рядом с собой я услышал мужской голос:
     - Что вам угодно, милая парочка? Пиво или вино? Крепкими алкогольными напитками мы тут не торгуем.
     Я оглянулся и увидел официанта.
     - А где Тамми?
     - Какая Тамми?
     Я набрал побольше воздуха, пытаясь унять сердцебиение, а потом сказал:
     - Прощения просим, браток. Не надо было нам заходить. Оказывается, бумажник-то остался дома. - Я встал. - Пойдем, дорогая.
     Маргрета молча последовала за мной, широко распахнув глаза. Когда мы вышли, я огляделся, отыскивая видимые изменения. Думаю, что для пивной это заведение было вполне приличным. Но оно не имело ничего общего с нашим кафе-мороженым.
     И с нашим миром тоже.

Глава 16

     Человек праведнее ли Бога? И муж чище ли Творца своего?
     Книга Иова 4, 17

     Научите меня, и я замолчу; укажите, в чем я погрешил.
     Книга Иова 6, 24

     В аптеке в деловой части Флагстафа я обменял свой "игл" на девять "колес", девяносто пять центов мелочью и кусок мыла "Айвори". Купить мыло предложила Маргрета.
     - Алек, аптекарь - не банкир; он может не захотеть менять нам деньги, если обмен не будет частью торговой сделки. А мыло нам пригодится. Я хочу постирать твое белье, да помыться нам обоим не мешает... Сильно подозреваю, что в дешевых ночлежках, о которых говорил Стив, мыло в стоимость ночлега не входит.
     Оба ее предположения оказались верными. Аптекарь поднял брови, увидев золотую монету в десять долларов, но промолчал. Он взял ее и бросил на стекло прилавка, чтобы услышать звон, потом пошарил за кассой и, вытащив маленький пузырек, капнул на монету кислотой.
     Я ничего не сказал. Продолжая молчать, он отсчитал девять серебряных долларов, полдоллара, четверть доллара и два дайма. Вместо того чтобы тут же положить деньги в карман, я не торопясь проверил каждую монету тем же способом, воспользовавшись стеклянным прилавком. Окончив, я пододвинул ему обратно одно из "колес".
     Он опять промолчал - небось не хуже меня слышал глухой звук, произведенный фальшивой монетой. Аптекарь нажал на клавишу "без продажи" и вручил мне другое "колесо" (его звук был чист, как звон колокольчика), спрятав подделку куда-то в самый дальний конец денежного ящика кассы. Затем повернулся ко мне спиной.
     На окраине города, на полпути к Уиноне, мы набрели на ночлежку, достаточно неприглядную, чтобы соответствовать нашим требованиям. Маргрета торговалась на испанском. Наш хозяин запросил пять долларов. Маргрета призвала пресвятую Деву Марию и еще трех святых в свидетели того, как несправедливо с ней поступают. После чего предложила пять песо. Я не понял ее маневра. Ибо знал, что никаких песо у нас нет. Неужели она попытается всучить ему те никуда не годные "королевские" песо, которые я все еще таскаю с собой?
     Однако выяснить это не удалось, так как в качестве ответа наш хозяин просто скинул цену до трех долларов и заявил синьоре, что сумма окончательная и Бог ему в том свидетель.
     В общем, они сговорились за полтора. После чего Маргрета попросила дать ей чистые простыни и одеяла еще на пятьдесят центов, заплатила за все два доллара и потребовала включить в эту цену подушки и чистые наволочки, сказав, что тогда они будут квиты. Она получила требуемое, но хозяин захотел, чтоб ему дали сколько-нибудь "на счастье". Марга дала ему дайм, он низко поклонился и заверил нас, что его дом - наш дом.
     В семь утра мы были уже в пути, отдохнувшие, чистые, счастливые и голодные. Через полчаса, еще более голодными, мы оказались в Уиноне. С голодом мы сквитались чуть позже, зайдя в маленькую забегаловку, открытую в трейлере: стопка пшеничных блинчиков - десять центов, кофе - пять, вторая чашка бесплатно, масло и сироп - без ограничений.
     Маргрета не справилась со своими блинчиками: порции были слишком велики, мы поменялись тарелками, и я слопал все, что у нее оставалось. На стене красовалась надпись:
     "ЗАПЛАТИ, КОГДА ПОЕШЬ - ЧАЕВЫХ НЕ НАДО - ПРИГОТОВИЛСЯ ЛИ ТЫ К СУДНОМУ ДНЮ?" Рядом с поваром - он же официант (думаю, он же и хозяин) - в пределах досягаемости лежал экземпляр "Сторожевой башни" <журнал, издаваемый сектой иеговистов>.
     Я спросил:
     - Брат, что слышно о наступлении дня Страшного суда?
     - Это не повод для шуток. Вечность - это очень долго, особенно если проводишь ее в бездне огненной.
     - Я не шучу, - ответил я. - Если судить по знамениям и чудесам, наступил семилетний период, о котором говорится в одиннадцатой главе Откровения, стих второй или третий <"А внешний двор храма исключи и не измеряй его, ибо он дан язычникам: они будут попирать Святой град сорок два месяца". "И дам двум свидетелям Моим, и будут они пророчествовать тысячу двести шестьдесят дней, будучи облечены во вретище">; только не знаю, давно ли это случилось.
     - Мы уже шагнули во вторую половину, и два свидетеля уже пророчествуют, и антихрист бродит по Земле. А ты сподобился благодати? Если нет, самое время поторопиться.
     Я ответил ему:
     "И вы будьте готовы, ибо в который час не думаете, придет Сын Человеческий" <Евангелие от Матфея 24, 44>.
     - Ты бы лучше в это поверил.
     - А я верю. Спасибо за вкусный завтрак.
     - Не за что. Бог да хранит тебя.
     - Спасибо. Да благословит он тебя и укрепит.
     Мы с Маргретой вышли и снова двинулись на восток.
     - Ну, как ты, любимая?
     - Наелась и счастлива.
     - Я тоже. Кое-что из того, что ты сделала прошлым вечером, особенно содействует моему счастливому расположению духа.
     - Моему - тоже. Но с тобой всегда так, дорогой мой мужчина. Всякий раз.
     - Хм... Да... Так вот. Мне тоже... Всегда. Но я имел в виду другое то, что ты сказала до того. Когда Стив спросил, согласна ли ты со мной насчет Судного дня, ты ответила, что согласна. Марга! Не могу даже передать тебе, как меня огорчает то, что ты можешь не захотеть вернуться в объятия Христа. Теперь, когда Страшный суд приближается с такой быстротой и нет никакой возможности узнать точный час его наступления... в общем я ужасно волновался. Я и теперь волнуюсь. Но кажется, ты начинаешь прозревать, хотя пока мы об этом и не говорили.
     Мы прошли шагов двадцать, но Маргрета так ничего и не сказала. Наконец она очень тихо произнесла:
     - Любимый, как бы я хотела успокоить тебя! Если бы только могла! Но я ничем не могу помочь.
     - Вот как? Тогда я не понимаю. Объясни, пожалуйста.
     - Я же не говорила Стиву, что согласна с тобой. Я сказала, что не отрицаю.
     - Но это одно и тоже!
     - Нет, любимый. Я не сказала Стиву, но должна была сказать, если бы говорила совершенно откровенно, я никогда, ни по какому поводу не стану перечить мужу на людях. Наедине с тобой я готова обсудить любой спорный вопрос. Но не в присутствии Стива. Или кого-то другого.
     Я проглотил это, оставив при себе множество возможных комментариев... и наконец промолвил:
     - Спасибо, Маргрета.
     - Любимый, я делаю это как из чувства собственного достоинства, так и ради сохранения твоего. Всю жизнь ненавидела зрелище ссорящихся супругов, спорящих и обвиняющих друг друга при всех. Если ты скажешь, что на Солнце полным-полно маленьких ярко-зеленых собачек, я не стану тебе возражать... при посторонних.
     - Да, но ведь так оно и есть!
     - Сэр? - Она остановилась как вкопанная.
     - Милая моя Марга, какая бы проблема ни возникла, ты всегда находишь мягкий ответ. Если я когда-нибудь увижу на солнце ярко-зеленых собачек, то обязательно вспомню и постараюсь обсудить этот вопрос наедине, чтоб не ставить тебя в трудное положение на людях. Я люблю тебя. Я, видимо, услышал в твоих словах Стиву больше, чем ты хотела сказать, но это потому, что я действительно страшно беспокоюсь.
     Она взяла меня под руку, и мы довольно долго шли молча.
     - Алек!
     - Да, моя любовь?
     - Я ведь не нарочно причиняю тебе беспокойство. Если я не права и ты попадешь на христианские небеса, я непременно хочу быть с тобой. Если для этого потребуется вернуться к вере Христовой - а видимо, так оно и случится, - значит, и я этого хочу. Я буду стараться, но ничего не могу твердо обещать, потому что вера не есть акт волевого усилия. Однако я приложу все силы.
     Я остановился, чтоб к полному восторгу проезжавших мимо расцеловать ее.
     - Дорогая, это больше, чем я мог надеяться. Будем молиться вместе?
     - Лучше не надо, Алек. Позволь мне молиться одной... Но я обещаю: когда придет время помолиться вместе, я тебе скажу.
     Вскоре нас подобрала чета фермеров и подбросила до Уинслоу. Там они высадили нас, не задавая лишних вопросов; мы тоже не сочли нужным давать какую-то информацию, что в общем можно считать своего рода рекордом. Уинслоу намного больше, чем Уинона; это вполне респектабельный городок, во всяком случае для пустыни - по моей прикидке, тысяч семь жителей. Там нам удалось исполнить то, на что намекнул в свое время Стив и что мы обсудили с Маргретой прошлой ночью.
     Стив оказался прав: мы были одеты не для пустыни. Выбора, правда, у нас не было, поскольку смена миров застала нас врасплох. Но я не видел ни одного мужчины, который носил бы в пустыне деловой костюм. Не видели мы и говорящих по-английски женщин, одетых в платья. Индианки и мексиканки носили юбки, но белые женщины - либо шорты, либо брюки: слаксы, джинсы, бананы, брюки для верховой езды и так далее... юбки - редко, а платья - никогда.
     Больше того, наши костюмы не годились даже как городская одежда. Они выглядели так же странно, как выглядели бы в наш век вещи, сшитые по моде эпохи декаданса. Не спрашивайте почему - я не специалист по моде, особенно женской. Костюм, который я носил, был хорошего покроя и дорогой - когда принадлежал моему патрону дону Хайме в Масатлане, совсем в другом мире... Но на мне, да еще в аризонской пустыне, в этом мире он скорее напоминал о трущобах.
     В Уинслоу мы нашли именно то, что нам было нужно.
     "ВТОРОЕ ДЫХАНИЕ" - МИЛЛИОН ШАНСОВ ТОЛЬКО ЗА НАЛИЧНЫЕ - НИКАКИХ ГАРАНТИЙ ТОВАР ОБРАТНО НЕ ПРИНИМАЕТСЯ ВСЕ СТАРЫЕ ВЕЩИ ПРОХОДЯТ СТЕРИЛИЗАЦИЮ ПЕРЕД ПОСТУПЛЕНИЕМ В ПРОДАЖУ.
     Ниже шла та же информация по-испански.
     Часом позже, после того как мы перерыли весь магазин, а Маргрета вдоволь наторговалась с продавцом, мы оказались готовыми для жизни в пустыне. На мне были штаны цвета хаки, такая же рубашка и соломенная шляпа, чем-то напоминавшая о вестернах. Маргрета была одета еще легче: шорты - очень короткие и облегающие просто до неприличия, а сверху нечто, короче корсажа и лишь чуть больше, чем бюстгальтер. Эта штука называлась "недоуздок".
     Увидев Маргрету в таком наряде, я шепнул ей:
     - Я решительно запрещаю тебе появляться на людях в этом бесстыдном костюме.
     - Дорогой, не надо с раннего утра демонстрировать людям, какой ты жлоб. Для этого тут слишком жарко.
     - Я не шучу. Я запрещаю тебе покупать это!
     - Алек, я не помню, чтобы спрашивала у тебя разрешения.
     - Ты отказываешься мне повиноваться?
     Она вздохнула:
     - Может быть. Хоть и делаю это без всякой охоты. Ты купил бритву?
     - Ты же видела, что купил.
     - Твои подштанники и носки у меня. Тебе еще что-нибудь нужно?
     - Ничего мне не нужно. Маргрета, перестань увиливать, отвечай!
     - Дорогой, я же говорила, что не стану ссориться с тобой при посторонних. К этому костюмчику есть еще юбка с запахом. Я как раз собиралась ее надеть. Разреши мне сделать это и расплатиться. Потом мы выйдем и все с тобой обговорим, вдвоем.
     Кипя от негодования я сделал все, что она велела. Должен добавить, что благодаря ее умению торговаться мы вышли из магазина с большими деньгами, чем вошли. Как? А очень просто. Костюм моего патрона дона Хайме, который так чудовищно выглядел на мне, прекрасно сидел на владельце магазина - тот и в самом деле был похож на дона Хайме. Он с удовольствием согласился обменять его на то, что мне было нужно, - рубашку и штаны хаки и соломенную шляпу.
     Но Маргрета потребовала доплату - пять долларов, - но получила два.
     Когда Маргрета расплатилась, я понял, что такую же магическую операцию она проделала со своим платьем, которое ей было больше не нужно. Мы вошли в магазин, имея семь долларов пятьдесят пять центов, а ушли с восемью долларами восемьюдесятью центами плюс "пустынная" одежда для каждого из нас, одна гребенка (на двоих), зубная щетка (тоже на двоих), рюкзак, безопасная бритва и небольшое количество нижнего белья и носков - все подержанное, но, если верить рекламе, стерилизованное.
     Я не очень-то обучен тактическим приемам, особенно в общении с женщинами. Мы вышли на улицу и прошли по шоссе до пустыря, где можно было поговорить наедине - и все это время Маргрета молчала, а я даже не догадывался, что уже проиграл сражение.
     Не останавливаясь, она сказала:
     - Так что, милый? Ты хотел о чем-то поговорить?
     - З-э-э... с этой юбкой твой костюм приемлем. С трудом. Но не вздумай появляться на публике в шортах. Понятно?
     - А я собираюсь носить только шорты. Если будет жарко. Как, например, сейчас.
     - Но, Маргрета, я велел тебе... - Она расстегнула юбку и сняла ее. Ты игнорируешь меня?!
     Она аккуратно сложила юбку.
     - Извини. Можно, я положу ее в рюкзак?
     - Ты назло отказываешься мне подчиняться?
     - Но, Алек, я не обязана подчиняться тебе, так же как ты не обязан подчиняться мне.
     - Но... послушай, родная, будь благоразумной. Ты знаешь, что я не имею привычки командовать, но жена должна повиноваться мужу. Ты жена мне?
     - Ты сам так сказал. И останусь ею, пока не скажешь, что это не так.
     - Тогда твой долг повиноваться мне.
     - Нет, Алек.
     - Но это первейшая обязанность жены!
     - Я не согласна.
     - Но... это безумие! Ты что, бросаешь меня?
     - Нет. Разве ты со мной разведешься.
     - Я не признаю разводов. Развод - это гнусность. Он противоречит Писанию.
     Она промолчала.
     - Маргрета... пожалуйста, надень юбку.
     - Ты почти убедил меня, дорогой, - мягко сказала она. - Не объяснишь ли, почему ты хочешь, чтобы я ее надела?
     - Что?! Да потому что эти шорты непристойны.
     - Я не понимаю, как часть одежды может быть непристойна, Алек. Человек - да. Уж не хочешь ли ты сказать, что я непристойна?
     - З-э-э... ты передергиваешь. Когда ты надеваешь эти шорты... без юбки... на людях... ты обнажаешь так много тела, что вид его становится неприличным. Вот сейчас, когда ты идешь по шоссе, тебя разглядывают все, кому не лень, все проезжающие. Я вижу, как они пялятся на тебя.
     - На здоровье. Надеюсь, им это нравится.
     - ЧТО?!!
     - Ты говорил, что я красива, но у тебя может быть предвзятое мнение.
     Я надеюсь, на меня приятно смотреть и другим.
     - Будь серьезнее, Маргрета. Мы говорим о твоих голых ногах. Голых!
     - Ты говоришь, что мои ноги обнажены. Это так. Я предпочитаю, чтоб они были обнажены, раз стоит такая жара. Что ты хмуришься, милый? Разве мои ноги безобразны?
     ("Ты прекрасна, моя возлюбленная, и нет пятна на тебе".) - Твои ноги прелестны, моя любовь. Я говорил тебе это много раз. Но у меня нет намерения делить твою красоту еще с кем-то.
     - От того, что красотой любуются, ее не убудет. Давай вернемся к главному. Ты начал объяснять, что мои ноги непристойны. Не знаю, удастся ли тебе это доказать. Думаю, что не удастся.
     - Но, Маргрета! Нагота непристойна сама по себе. Она вызывает грязные мысли.
     - Вот как! И что же? Вид моих голых ног вызывает у тебя эрекцию?
     - Маргрета!!!
     - Алек, не будь жлобом. Я задала естественный вопрос.
     - Это непристойный вопрос.
     Она вздохнула.
     - Не понимаю. Как вообще какой-нибудь вопрос, заданный мужем или женой, можно посчитать неприличным. И я никогда не соглашусь, что мои ноги непристойны или непристойна обнаженность вообще. Мне приходилось показываться сотням людей абсолютно обнаженной...
     - Маргрета!
     Она, казалось, очень удивилась.
     - Но тебе же известно это, не правда ли?
     - Неизвестно! И мне просто стыдно слушать, как ты говоришь такое!
     - Правда, дорогой? Но ты же знаешь, как я хорошо плаваю?
     - При чем тут это! Я тоже плаваю неплохо, но не голым, а в купальном костюме. (И тут я с предельной ясностью представил себе бассейн на "Конунге Кнуте" - разумеется, моя любимая привыкла купаться обнаженной. Я почувствовал слабость в конечностях.) - О! Да, я видела такие костюмы в Масатлане. И в Испании. Но, дорогой, мы снова ушли от нашей темы. Проблема гораздо шире, чем вопрос, приличны или неприличны ноги, или должна ли я была поцеловать Стива на прощание, или даже то, обязана ли я повиноваться тебе. Ты требуешь, чтобы я стала такой, какой отродясь не была. Я хочу быть твоей женой многие годы, всю жизнь, и даже надеюсь попасть с тобой на небеса, если небеса - твоя цель. Но, мой дорогой, я не ребенок и я не рабыня. Я люблю тебя, поэтому мне приятно доставлять тебе радость. Но я отказываюсь подчиняться тебе только потому, что я твоя жена.
     Я мог бы, конечно, рассказать вам, как победил ее отточенной логикой возражений. Да, мог бы. Только эта была бы неправда. Я все еще пытался придумать достойный ответ, когда какая-то машина, обгоняя нас, резко сбавила ход. И я услышал свист. Машина остановилась невдалеке, а потом дала задний ход.
     - Поедете? - раздался голос.
     - Да, - откликнулась Маргрета и побежала к машине.
     Волей-неволей я последовал за ней.
     Это была машина-фургон, за рулем которой сидела женщина, а рядом - мужчина. Оба были моих лет, может быть, даже старше. Мужчина протянул руку и открыл заднюю дверь.
     - Влезайте.
     Я помог Маргрете, забрался сам и захлопнул дверцу.
     - Места хватит? - спросил мужчина. - Если нет, сбросьте часть барахла на пол. Мы никогда не сидим сзади. Так что там накапливается черт знает что. Нас зовут Клайд и Бесси Балки.
     - Это он Балки <объемистый, массивный, грузный (англ.)>, а я просто упитанная, - поправила его женщина, сидевшая за рулем.
     - Здесь вам полагалось бы захохотать. Я-то эту остроту знаю наизусть.
     Он был действительно очень массивен. Знаете, тип такого ширококостного мускулистого парня, когда-то школьного атлета, а потом сильно набравшего вес. Его жена правильно охарактеризовала обоих; она была не очень жирна, но, так сказать, в теле.
     - Как поживаете, миссис Балки? Как поживаете, мистер Балки? А мы Алек и Маргрета Грэхем. Спасибо, что подобрали нас.
     - Не будьте таким официальным Алек, - ответила женщина. - Далеко ли едете?
     - Бесси, пожалуйста, следи за дорогой.
     - Клайд, если тебе не нравится, как я гоню эту развалюху, я приторможу и дам порулить тебе.
     - О нет, нет, нет! У тебя это здорово получается.
     - Тогда заткнись. Или мне придется поставить тебя в угол, как в детском садике. Ну так как, Алек?
     - Нам нужно в Канзас.
     - Вот как! Нет, мы так далеко не едем, в Чемберсе мы свернем на север. Тут недалеко - миль девяносто. Но на этом пути - вы наши гости. А что ты собираешься делать в Канзасе?
     (Что я собираюсь делать в Канзасе? Открыть кафе-мороженое... Вернуть мою возлюбленную в веру Христову, готовиться к Судному дню...) - Буду мыть тарелки.
     - Мой муж слишком скромен, тихонько вмешалась Маргрета, - мы собираемся открыть небольшой ресторанчик с сатуратором для газировки в каком-нибудь университетском городке. Но прежде чем мы достигнем своей цели, нам, вероятно, придется перемыть немало тарелок. Или браться за любую другую работу.
     Так что пришлось мне снова рассказывать нашу историю с вариациями, опуская то, во что они бы не поверили.
     - Ресторан был разрушен, наши мексиканские партнеры погибли, а мы потеряли все, что имели. Я сказал о мытье посуды, потому что это работа на которую всегда можно рассчитывать. Но я готов взяться за что угодно.
     - Алек, - сказал Клайд, - с таким отношением к жизни ты окажешься на ногах куда быстрее, чем ожидаешь.
     - Мы потеряли деньги, вот и все. Мы еще не так стары, чтобы не начать все сначала (Господи Боже! Успею ли я до Страшного суда? Да будет воля твоя. Аминь!) Маргрета положила руку на мою. Клайд заметил это. Он повернулся так, чтобы видеть нас, одновременно не выпуская из виду жену.
     - Ты добьешься своего. С такой женой ты просто обречен на победу.
     - Я тоже так думаю, спасибо.
     Я-то знал, почему он повернулся к нам. Чтобы поглазеть на Маргрету.
     Мне очень хотелось сказать ему, чтоб он перестал на нее таращиться, но в данной ситуации это было рискованно. Кроме того, было ясно, что ни мистер, ни миссис Балки не видели ничего дурного в том, как одета моя любимая. Миссис Балки была одета так же, только еще больше... Или меньше?.. Меньше одежды - больше голого тела. Должен сказать к тому же, что хотя она и не обладала бессмертной красотой Маргреты, однако была очень даже ничего.
     В Окрашенной пустыне <Окрашенная пустыня - часть пустыни в Аризоне, сложенная отложениями, обладающими разнообразными красками необычайной чистоты и яркости> мы остановились, вышли и долго-долго смотрели на это невероятное чудо природы. Я уже бывал здесь как-то раз. Маргрета же никогда ее не видела и теперь смотрела почти не дыша, Клайд сказал, что они всегда тут останавливаются, хотя и видели все это сотни раз.
     Поправка: я видел эту пустыню однажды до... словом, в другой Вселенной. Окрашенная пустыня, казалось, подтверждала то, что я стал подозревать уже давно: всем этим диким изменениям подвергалась не сама мать-Земля; менялись только люди и дела их рук, и то лишь отчасти. Единственное казавшееся самым очевидным объяснение этому вело прямехонько к гипотезе моей паранойи. Но если так, я ни в коем случае не должен поддаваться ей - я обязан заботиться о Маргрете.
     Клайд купил нам горячих сосисок и прохладительного питья, категорически отвергнув мое поползновение отдать ему деньги. Когда мы вернулись в машину, Клайд сел за руль и предложил Маргрете место рядом с собой. Я был недоволен, но виду не показал, а Бесси тут же заявила:
     - Бедняга Алек! Придется тебе посидеть рядом с таким старым мешком, как я. Не хмурься, милый, осталось всего двадцать три мили, потом будет поворот на Чемберс... а Клайд ведет машину так, что на это уйдет никак не больше двадцати трех минут.
     На сей раз Клайду потребовалось тридцать минут. Он даже подождал немного, чтобы убедиться, что нам сразу же удалось схватить попутку до Гэллопа.
     Мы достигли Гэллопа задолго до темноты. Несмотря на восемь долларов тридцать центов, звеневших в наших карманах, мы решили, что сейчас самое время подыскать местечко, где накопилось немало грязной посуды. В Гэллопе мотелей и кемпингов не меньше, чем индейцев, и половина этих заведений имеет свои ресторанчики. Я побывал в чертовой дюжине, прежде чем нашел такой, где нужен был мойщик.

***

     Спустя четырнадцать дней мы оказались в Оклахома-Сити. Если вы думаете, что мы затратили на этот отрезок пути слишком много времени, то вы правы - в среднем мы делали меньше пятидесяти миль в день. Однако за это время много чего произошло, и я почувствовал себя стопроцентным параноиком - миры сменяли друг друга почти непрерывно, и каждый новый, казалось, был создан специально для того, чтобы доставить мне побольше неприятностей.
     Вы когда-нибудь видели, как кошка играет с мышью? У мышки никаких шансов на спасение нет. И если у нее есть хоть какой-нибудь умишко, дарованный Господом Богом, то она прекрасно понимает это. И тем не менее все время пытается вырваться... и каждый раз ее снова ловят.
     Вот и я был такой мышкой.
     Или, вернее, мышью были мы, так как Маргрета продолжала оставаться со мной... только это и поддерживало меня. Она не жаловалась, не сдавалась. Так что и я не имел права поднимать лапки вверх.
     Пример: я сообразил, что если бумажные деньги после каждого изменения мира оказываются негодными, то золотые и серебряные монеты в какой-то степени сохраняют ценность - если не как деньги, то как металл. Поэтому каждый раз, когда мне удавалось заполучить металлическую монету, я припрятывал ее и категорически отказывался брать бумажки как в качестве жалованья, так и в качестве сдачи при покупках.
     Ловкач! Ну, Алек, у тебя ума палата!
     На третий день нашего пребывания в Гэллопе Марга и я уснули в комнате, нанятой на деньги, заработанные мытьем посуды (это я) и уборкой комнат (Маргрета). Спать мы не собирались, просто хотели отдохнуть немного перед ужином - день выдался долгий и трудный. Мы не раздеваясь легли на одеяло. Видно, я слегка задремал. Но тут же очнулся от ощущения, что что-то твердое впивается мне в спину. Спросонок я все же сообразил, что припрятанные серебряные доллары выскользнули из моего бокового кармана, когда я поворачивался с боку на бок. Я вытащил руку из-под головы Маргреты, собрал монеты, сосчитал, добавил какую-то мелочь и положил все в прикроватную тумбочку в футе от постели. Потом снова принял горизонтальное положение, подложил руку под голову Марги и тут же уснул глубоко.
     Когда я проснулся, нас окружала полная темнота.
     Я пришел в себя. Маргрета тихонько посапывала на моей руке. Я слегка толкнул ее:
     - Любимая, проснись!
     - М-р-р-р?
     - Уже поздно. Мы наверняка проспали ужин.
     Тут она, конечно, сразу проснулась.
     - Зажги, пожалуйста, настольную лампу.
     Я потянулся к тумбочке и чуть не упал с кровати.
     - Не могу найти проклятую. Темно как у негра в желудке. Подожди секунду, я сейчас зажгу верхний свет.
     Осторожно слез с постели, пошел к двери, наскочил на стул, не смог найти дверь, пошарил по стене, опять ничего не нашел, пошарил еще и наконец наткнулся на выключатель. Зажглась лампочка на потолке.
     В течение долгой и жуткой минуты никто из нас не мог вымолвить ни слова. Потом я тупо и безучастно проронил:
     - Они снова принялись за нас.
     Комната обладала тем отсутствием индивидуальности, которое свойственно всем комнатам дешевых мотелей. И тем не менее в каких-то мелких деталях она не была похожа на ту комнату, в которой мы заснули.
     И накопленные с таким трудом доллары исчезли...
     Исчезло все, кроме того, что было на нас надето: рюкзак, чистые носки, запасное нижнее белье, гребенка, безопасная бритва, все... Я проверил и убедился в этом.
     - Марга, что же дальше?
     - Что прикажете, сэр?
     - М-м-м... не думаю, чтоб на кухне меня узнали. Но может быть, они все же позволят помыть у них посуду?
     - А может быть, им понадобится и официантка?
     Дверь закрывалась на пружинный замок, а ключа у меня не было, так что пришлось оставить ее приоткрытой. Дверь выходила прямо на улицу. За стоянкой автомобилей въелся домик со светящейся вывеской "Контора". Все выглядело обычно, кроме одного - все было ничуть не похоже на тот мотель, в котором мы работали. В том мотеле контора директора находилась в фасадной части главного корпуса, а остальную часть здания занимало кафе.
     - Да-а-а, обед мы пропустили.
     И завтрак тоже. Ибо в этом мотеле кафе не было вообще.
     - Ну, Марга?
     Она вздохнула:
     - А в какой стороне Канзас?
     - Вон там... мне кажется. Но мы можем выбирать одно из двух. Можем вернуться в комнату, раздеться и как следует поспать хотя бы до рассвета. А можем прямо сейчас выйти на шоссе и попробовать поймать попутку. В темноте.
     - Алек, я вижу лишь одну возможность. Если мы вернемся и ляжем в постель, утром мы встанем еще голоднее, но нисколько не богаче. А может, еще беднее, если нас застанут в комнате, за которую мы не заплатили.
     - Но я же намыл им столько посуды!
     - Нет. Здесь ты ничего не мыл. Здесь они могут вызвать полицию.
     И мы пошли.

***

     Таков типичный пример гонений, которым мы подвергались во время попыток добраться до Канзаса. Да, я сказал "гонений". Если паранойя заключается в том, что ты веришь, будто весь мир находится в заговоре против тебя, то, значит, я стал полным параноиком. Но это либо была "разумная" паранойя (если вы позволите мне воспользоваться подобным ирландизмом), либо я страдал от галлюцинаций в такой степени, что меня следовало засадить в дурдом. И лечить.
     В таком случае Маргрета была частью моих галлюцинаций, но сие предположение я категорически отвергал. Это не могло быть и folie a deux <безумие двоих (фр.)>: Маргрета была нормальна в любой Вселенной.
     Только в середине дня нам удалось перехватить что-то вроде завтрака, но к этому времени я уже начал видеть призраки там, где нормальный человек увидел бы только пыльные вихри. Моя шляпа исчезла, унесенная в те края, где жимолость вьется, и теперь лучи жаркого нью-мексиканского солнца жгли мне голову, что ничуть не содействовало улучшению настроения вашего покорного слуги.
     Грузовичок с каменщиками подобрал нас и довез до Грантса. Строители накормили нас завтраком и отбыли восвояси, оставив нас на обочине. Возможно, я и заслуживаю, чтобы меня считали сумасшедшим, но я не абсолютный идиот. И тем, что нас взяли в машину, и тем, что накормили завтраком, мы были обязаны тому лишь, что Маргрета в ее неприлично обтягивающих шортах - зрелище, привлекательное для всех мужиков. Так что мне было о чем подумать, пока я наслаждался (по-настоящему!) ленчем, который оплатили строители. Но мысли свои я пережевывал, ни с кем не делясь.
     Когда они уехали, я спросил:
     - На восток?
     - Да, сэр. Но сначала мне хотелось бы забежать в общественную библиотеку. Если она тут есть.
     - О да, конечно!
     Несколько раньше, в мире нашего друга Стива, отсутствие летательных аппаратов заставило меня подозревать, что мир Стива - тот же, где родилась Маргрета (а потому может оказаться и миром Алека Грэхема). В Гэллопе мы проверили это в общественной библиотеке. Я прочитал в энциклопедии статью "История Америки", а Маргрета - историю Дании.
     Нам хватило пяти минут, чтобы понять - мир Стива не тот, в котором родилась Маргрета. Я обнаружил, что Брайан был избран президентом в 1896 году, но помер, не дожив до выборов. И его место занял вице-президент Артур Сиуол. Этого для меня было вполне достаточно; потом я просто просмотрел список президентов и войн, о которых никогда и слыхом не слыхивал.
     Маргрета прочитала свою статью, и ее носик прямо-таки трепетал от возмущения. Когда мы вышли на улицу, где шептаться уже было не надо, я спросил, что ее так взволновало.
     - Это не твой мир, дорогая, я убежден.
     - Разумеется, не мой.
     - А какой? Из тех фактов, какими мы располагаем, это установить трудно. Наверняка есть много вселенных, в которых аэронавтика отсутствует полностью.
     - Я счастлива, что он не мой! Алек, в этом мире Дания - часть Швеции!!! Ну разве это не ужасно?
     Честно говоря, я не понял, почему она так разволновалась. Обе страны скандинавские, обе похожи друг на друга - так мне во всяком случае всегда казалось.
     - Какой ужас, дорогая! Но я в этих вещах плохо разбираюсь. (Я как-то был в Стокгольме, и он мне очень понравился. Но, надо думать, сейчас сообщать Маргрете подобную информацию не следовало.) - И эта идиотская книжонка утверждает, что столица у нас Стокгольм, а король - Карл Шестнадцатый! Алек, но он даже не из нашей королевской династии! И они еще имеют нахальство утверждать, что он мой король!
     - Любимая, он не твой король. И весь этот мир не твой.
     - Я знаю. Алек. Если нам придется тут поселиться... Если мир не изменится еще раз... Я смогу принять здешнее гражданство?
     - Наверное. Сможешь, я думаю.
     Она вздохнула:
     - Не хочу быть шведкой.
     Я промолчал. Есть вещи, в которых я бессилен помочь.

***

     И вот теперь в Грантсе мы снова отправились в общественную библиотеку, чтобы узнать последние изменения, происходящие в мире. Поскольку мы не видели ни aeroplanos, ни дирижаблей, то, возможно, мы попали в мир Маргреты. На сей раз я сначала заглянул в статью "аэронавтика" и дирижаблей там не нашел. Зато узнал, что летательные машины были изобретены доктором Альберто Сантосом-Дюмоном <Сантос-Дюмон Альберто (1873-1932) - один из пионеров воздухоплавания; родился в Бразилии; строил дирижабли, а после самолеты> из Бразилии где-то в начале века, и меня поразило имя изобретателя, так как в моем мире он был пионером дирижаблестроения, уступавшим лишь графу фон Цеппелину. По-видимому, машины доктора были очень примитивны в сравнении с реактивными самолетами или даже aeroplanos; скорее всего они использовались для развлечений, а не в качестве машин коммерческого назначения. Я оставил эту статью и обратился к истории Америки, начав с поиска Уильяма Дженнингса Брайана.
     Его я вообще не нашел Ладно. Я понял, что этот мир не мой. Зато Маргрета лучилась радостью и с трудом дождалась минуты, когда можно было заговорить громко.
     - В этом мире Скандинавия - одна большая страна... и ее столица - Копенгаген.
     - Вот это да!
     - Сын королевы Маргреты, принц Фредерик, был коронован королем Эриком-Густавом, без сомнения, для того, чтобы польстить жителям двух остальных стран. Но он происходит из датской королевской семьи и датчанин до мозга костей. Это справедливо, это то, что надо!
     Я старался всячески показать, что тоже счастлив. Без единого цента в кармане, не зная, где мы проведем ночь, Маргрета радовалась, как дитя у рождественской елки... по поводу, который я считал совершенно ничтожным. Дважды нас подвозили на короткие расстояния, и наконец мы оказались в Альбукерке. Я решил, что было бы неплохо остаться здесь на некоторое время: город большой, в крайнем случае можно было бы обратиться за помощью в Армию спасения. Однако мне быстро удалось устроиться мойщиком посуды в кафе местной "Холидей-Инн", а Маргрета поступила туда же официанткой.
     Мы проработали меньше двух часов, как вдруг она пришла ко мне в подсобку и сунула что-то в мой задний карман, когда я стоял, нагнувшись над мойкой.
     - Это тебе подарок, милый.
     Я обернулся:
     - Привет, красотка!
     Я посмотрел, что в кармане. Это оказалась безопасная бритва для путешественников с отвинчивающейся ручкой. Бритва, ручка и лезвия помещались в непромокаемой коробке, куда меньшей, чем карманное Евангелие, и специально приспособленной для ношения в кармане.
     - Украла?
     - Не совсем. Чаевые. Купила в фойе у прилавка с мелочами. Дорогой, я хочу, чтобы ты побрился в первый же перерыв. - Разреши мне просветить тебя, куколка. Это тебя берут на работу за то, что ты красива. Меня же нанимают потому, что у меня крепкая спина, слабый ум, а характер покладистый. Им совсем неважно, как я выгляжу.
     - А мне важно.
     - Твое малейшее желание - закон для меня. А теперь беги, ты задерживаешь мой производственный процесс.
     Этой ночью Маргрета объяснила мне, почему она купила бритву прежде всего.
     - Дорогой мой, не только потому, что я люблю, когда твое лицо гладкое, а волосы подстрижены, хотя мне это действительно нравится. Дело в том, что шуточки Локи продолжаются и каждый раз нам приходится наниматься на работу только для того, чтобы не голодать. Ты говоришь, что никому нет дела до того, как выглядит мойщик посуды... А я убеждена, что, когда человек чист и аккуратен, это облегчает поиски любой работы, и уж во всяком случае он от этого не умрет.
     Однако есть и другая причина. В результате всех перемен тебе приходилось отпускать усы - и раз, и два... Я насчитала пять раз. Причем однажды ты их отращивал целых три дня подряд. Дорогой, когда ты свежевыбрит, то выглядишь в высшей степени привлекательным и веселым, и я счастлива, что вижу тебя таким.
     Маргрета сшила мне нечто вроде пояса для денег - вернее, просто матерчатый кармашек с матерчатым же пояском. Она хотела, чтобы я не снимал его даже в постели.
     - Милый, каждый раз, когда мир меняется, мы теряем все, кроме того, что на нас. Я хочу, чтобы ты клал сюда и бритву, и серебряные деньги, когда раздеваешься перед сном.
     - Не думаю, что нам удастся перехитрить Сатану так просто.
     - Может быть, и не удастся. Но попробуем. После каждой смены миров мы остаемся лишь в платье, которое было на нас в тот момент, и с тем, что лежало в карманах. Кажется, это одно из правил.
     - У хаоса нет правил.
     - А может быть, это не хаос, Алек, если ты не хочешь носить пояс, то, может, не станешь возражать, чтобы его носила я?
     - Ох, конечно, я надену его. Сатану это не остановит, если уж он собрался отобрать у нас что-то. Впрочем, меня не это беспокоит. Он уже один раз выкинул нас в чем мать родила в Тихий океан. А мы умудрились вынырнуть. Помнишь? А вот что меня действительно тревожит... Марга, ты заметила, что каждый раз, когда происходило превращение, мы крепко держались друг за друга? Ну хотя бы за руки?
     - Заметила.
     - Превращение происходит в мгновение ока. А что случится, если мы не будем вместе? Если не будем держаться друг за друга? Или хотя бы касаться друг друга? Ну-ка, ответь!
     Она молчала так долго, что я подумал, будто она не хочет отвечать.
     - Угу, - сказал я, - вот и я так думаю. Но мы же не можем все время быть друг с другом, как сиамские близнецы. Нам нужно работать. Моя дорогая, жизнь моя! Сатана, или Локи, или какой-нибудь другой злой дух может разлучить нас навечно, просто воспользовавшись моментом, когда мы телесно не соприкасаемся.
     - Алек...
     - Да, моя любовь?
     - Локи мог сделать это с нами уже давным-давно. Однако же не сделал.
     - Но это может произойти в следующее же мгновение.
     - Конечно. А может и никогда не произойти.

***

     Все же мы неуклонно двигались вперед, хотя в пути и претерпели еще несколько превращений. Предосторожность, предложенная Маргретой, оказалась действенной, а в одном случае сработала, можно сказать, даже слишком хорошо: я чуть-чуть не схлопотал тюремный срок за незаконное владение серебряными монетами. Однако новое неожиданное превращение (самое быстрое из всех) покончило и с обвинением, и с вещественными доказательствами, и со свидетелями обвинения. Мы вдруг оказались в незнакомом судебном зале и были немедленно выдворены оттуда по причине отсутствия билетов, которые позволяли бы нам там находиться.
     Бритва все же осталась со мной: ни коп, ни шериф, ни судебный исполнитель не стали ее конфисковывать.
     Передвигаясь обычным способом (мой большой палец и прелестные ножки Маргреты; я уже давно мысленно примирился с тем, что даже неотвратимым можно наслаждаться), мы оказались в прекрасной местности (надо думать, это был Техас): водитель грузовика высадил нас прежде чем свернуть с шестьдесят шестого шоссе на проселок.
     Из пустыни мы попали в страну низких зеленых холмов. Стоял дивный день, а мы были усталые, голодные, потные и грязные, так как наши преследователи - Сатана или кто-то там еще - превзошли себя: три превращения за тридцать шесть часов. В один и тот же день я дважды получал место мойщика посуды в одном и том же городе и по одному и тому же адресу... и не заработал ни гроша. Трудно получить деньги в "Харчевне одинокого ковбоя", если она вдруг превращается в "Гриль Вивьен" прямо на твоих глазах. Сказанное вполне справедливо и в отношении этой самой "Вивьен", когда она три часа спустя превратилась в площадку для продажи подержанных автомобилей. Единственное, что было хорошо, так это то, что, по счастью (а может быть, заговорщики так и задумали), мы с Маргретой каждый раз оказывались вместе: в одном случае она зашла за мной, и мы оба дожидались, когда мой босс расплатится за работу, а в другом - мы с ней работали на одной кухне.
     Третье превращение заставило нас бросить ночлег, который уже был оплачен (притом частично трудами Маргреты).
     Итак, когда водитель грузовика высадил нас, мы были грязными, голодными и усталыми, а моя паранойя достигла наивысшей отметки.
     Пройдя несколько сот ярдов, мы вышли к крошечному очаровательному ручейку - зрелище, которое в Техасе ценится выше любого другого.
     Мы остановились возле трубы, соединяющей берега.
     - Маргрета, ты не хочешь пошлепать по воде?
     - Милый, я собираюсь сделать куда больше: я не только пошлепаю, я искупаюсь.
     - Хм... Ладно. Пролезь под проволокой, пройди вдоль ручья ярдов пятьдесят-семьдесят пять, и там, думаю, с дороги никто не увидит.
     - Возлюбленный, они могут выстроиться там в очередь и орать от восхищения сколько хотят. Я все равно буду принимать ванну. И... эта вода, кажется, чистая. Ее можно пить? Как ты думаешь?
     - Выше по течению? Конечно. Думаю, что со времени айсберга мы пили ничуть не лучшую. Ах, если бы у нас была какая-нибудь еда... Например, горячий фадж-санде. Или ты предпочитаешь яичницу?
     Я придержал нижнюю проволоку колючего ограждения, чтобы Маргрета пролезла снизу.
     - А может, сойдемся на шоколадке "О'Генри"?
     - Тогда уж лучше "Млечный путь", - отвечал я, - если у меня есть право выбора.
     - Боюсь, у тебя его нет. "О'Генри" или ничего. - Она придержала проволоку для меня.
     - Может, перестанем болтать о еде, которой у нас нет? - сказал я, пролез под проволокой, выпрямился и добавил: - А я сейчас съел бы живого скунса.
     - Еда у нас есть, мой дорогой. В моей сумочке лежит батончик "О'Генри".
     Я встал как вкопанный:
     - Женщина, если ты шутишь, я тебя выдеру.
     - Я не шучу.
     - В Техасе, согласно закону, жену можно "учить" с помощью палки не толще большого пальца руки. - Я показал ей палец. - Ты тут что-нибудь подходящее видела?
     - Сейчас поищу.
     - А где ты взяла батончик?
     - В придорожной лавчонке, где мистер Фаселли угостил нас кофе и пончиками.
     Мистер Фаселли подвозил нас ночью, как раз перед грузовиком, который высадил нас здесь. Крохотные пончики, сахар и кофе со сливками были нашей единственной пищей за двадцать четыре часа.
     - Наказание подождет. Женщина, если ты его украла, признаешься мне в этом потом. У тебя действительно есть настоящий, живой "О'Генри" или мне это чудится?
     - Алек, неужели ты думаешь, что я способна украсть шоколадный батончик? Я купила его в автомате, пока вы с мистером Фаселли прохлаждались в туалете после еды.
     - Но как? У тебя же не было ни одной монетки? Во всяком случае монетки этого мира?
     - Да, Алек. Но в моей сумочке был дайм, оставшийся после какого-то предыдущего превращения. Конечно, строго говоря, это фальшивый дайм. Но я не видела особой беды в том, что машина его съест. И она его съела. Я спрятала батончик, когда вы вышли из туалета, так как трех монет у меня не было, а следовательно, я не могла предложить батончик мистеру Фаселли. - Она добавила: - А как ты думаешь, это мошенничество? С даймом?
     - Это техническая подробность, в которую я входить не стану... особенно если приму участие в дележе добычи. Впрочем, это сделает меня соучастником. Гм... Сначала едим или сначала купаемся?
     Сначала мы поели. Отличный завтрак на траве, который мы запили чудесной родниковой водой. Потом мы купались, поднимая фонтаны брызг и беззаботно смеясь. Я вспоминаю об этом, как об одном из счастливейших событий в моей жизни. В сумочке Марги оказалось мыло, в качестве полотенца я предложил свою рубашку. Сначала я вытер Маргу, потом вытерся сам. Сухой теплый воздух завершил эту работу.
     Все, что случилось после этого, было неизбежно. Я еще никогда в жизни не занимался любовью на свежем воздухе, а тем более в разгар солнечного дня. Если бы меня кто-нибудь спросил, я бы сказал, что такое для меня просто психологически противопоказано, так как я буду ощущать себя скованным и не смогу забыть о том, какой неприличной выглядит эта картина со стороны.
     Поражаюсь, но с радостью могу заверить, что, хотя я все время сознавал обстоятельства, в которых все это происходило... они меня тогда нисколько не беспокоили и я вполне справился... Вероятно, причиной был искренний и темпераментный энтузиазм Маргреты.
     Точно так же мне никогда раньше не приходилось спать голым на траве. Думаю, мы проспали около часа.
     Когда мы проснулись, Маргрета велела мне побриться. Я не мог бриться сам, так как у меня не было зеркала. Но Маргрета смогла и сделала это со свойственной ей добросовестностью. Мы стояли по колено в воде; я взбивал в ладонях мыльную пену и намыливал лицо, Маргрета брила, а я по мере необходимости намыливался снова.
     - Вот, - сказала она наконец и поцеловала меня в знак окончания трудов праведных, - так сойдет. Ополоснись и не забудь помыть уши. А я поищу полотенце. Твою рубашку... - Она поднялась на берег, а я наклонился и принялся плескать водой в лицо. - Алек...
     - Я плохо слышу тебя, вода журчит.
     - Пожалуйста, дорогой!
     Я выпрямился, протер глаза и оглянулся.
     Все наше имущество исчезло... Все, кроме моей бритвы.

Глава 18

     И отвечал сатана Господу, и сказал: разве даром богобоязнен Иов?
     Книга Иова 1, 9

     Можешь ли ты исследованием найти Бога?
     Можете ли совершенно постигнуть Вседержителя?
     Книга Иова 11, 7

     Я ждал, когда же раздастся глас.
     Мои чувства смешались. Жаждал ли я вознестись живым на небо? Чувствовал ли себя готовым пасть в любящие объятия Иисуса? Да, Господь мой, да! Без Маргреты? Нет! Нет! Тогда ты избрал муки вечные в бездне? Да... Нет, но... Выбирай же!
     Мистер Фарнсуорт посмотрел вверх.
     - Видали, как пошла эта беби?
     Я тоже глянул сквозь прозрачную крышу автомобиля. Прямо над моей головой горело второе солнце. Мне показалось, что, по мере того как я присматриваюсь к небу, оно делается меньше и тусклее.
     Наш хозяин продолжал:
     - И тютелька в тютельку по времени. Вчера вылет задержался, пропустили "окно". Пришлось рокироваться. А когда сидишь на пусковой платформе и атомный котел уже запущен, то даже небольшая заминка, связанная с выходом на орбиту, может вполне лишить тебя всякой надежды на прибыль. А вчера-то и аварии не было. Так, никому не нужная проверка по приказу какого-то толстозадого из НАСА. Вот ведь как получается.
     Вообще-то он вроде бы говорил по-английски.
     - Мистер Фарнсуорт... Джерри... что это было? - еле переведя дух, спросила Маргрета.
     - А? Вы что - никогда не видели запусков ракеты?
     - Я не знаю, что такое запуск.
     - М-да... Марджи, тот факт, что вы с Алеком явились из другого мира, или миров, еще как-то не просочился в мою толстостенную черепушку. В вашем мире нет космических путешествий?
     - Я даже не понимаю, о чем вы говорите. Думаю, что нет.
     Я же был уверен, что знаю, о чем он говорит, а потому вмешался.
     - Джерри, вы имеете в виду полеты на Луну, не так ли? Как у Жюля Верна?
     - Да. Примерно так.
     - Это был эфирный корабль? Летящий к Луне? Святой Моисей! - Этот вульгаризм сорвался с моих уст непроизвольно.
     - Не торопитесь. Это не эфирный корабль, это беспилотная грузовая ракета. Направляется она не на Луну, а летит только до "Лео", который крутится на низкой околоземной орбите. Потом она вернется, сядет на мелководье вблизи Галвестона, а оттуда ее перевезут в Северотехасский порт, откуда снова запустят на следующей неделе. Но часть ее груза действительно попадет в Луна-Сити или в Тихо-Андер, а кое-что, может быть, даже на астероиды. Ясно?
     - Э-э-э... не вполне.
     - Ну, во время второго срока президентства Кеннеди...
     - Кого?
     - Джон Ф. Кеннеди. Президент с 1961 по 1963 год.
     - Извините. Мне опять придется переучивать историю. Джерри, что больше всего сбивает с толку при таких бросках из одной Вселенной в другую, так это не новая техника вроде телевизоров; или реактивных самолетов, или даже космических кораблей, а различия в истории.
     - Ладно... Когда доберемся до дому, я вам дам историю Америки и историю космических полетов. Дома у меня такого добра много. Я, знаете ли, в космосе, можно сказать, по горло - начал делать модели ракет еще мальчонкой, а теперь кроме "Грузовых перевозок Диана" у меня есть еще акции "Лестницы Иакова" и "Бобового стебля", обе в настоящее время вообще-то убыточны, но... - Думаю, он увидел выражение моего лица. - Извините. Вы сначала поройтесь в книгах, которые я вам дам, потом и поговорим. - Фарнсуорт посмотрел на приборную доску, нажал на что-то, опять посмотрел, снова нажал и сказал: - Губерт говорит, что звук будет слышен через три минуты и двадцать одну секунду.
     Когда звук действительно дошел до нас, я почувствовал себя разочарованным. Я ожидал громового удара, который был бы под стать невероятно яркой вспышке. Вместо этого раздался гул, который длился довольно долго, а затем постепенно сошел на нет, так что его полного исчезновения я так и не заметил.
     Через несколько минут автомобиль съехал с шоссе, свернув направо по огромной дуге, а затем, промчавшись по туннелю, проложенному под шоссе, выехал на другую, уже более узкую дорогу. По этой дороге (восемьдесят третья, как я заметил) мы ехали минут пять, а затем снова раздался жужжащий звук, и мигнул световой сигнал.
     - Я слышу, - сказал мистер Фарнсуорт, - не спеши.
     Он развернул сиденье и стал глядеть вперед, крепко сжимая в руках ручки-держалки.
     Следующие несколько минут были исключительно впечатляющими. Мне вспомнилось одно место из "Саги о Ганнибале": "Если б не честь, я бы выбрал бегство". Мистер Фарнсуорт, видимо, рассматривал каждое столкновение, которое ему удалось предотвратить на расстоянии, легко поддающемся измерению, как нечто противоречащее спортивной этике. Вновь и вновь "мягкое месиво" спасало нас от синяков, а может быть, и от переломов. Снова прозвучал сигнал механического устройства - би-би-бип, но Фарнсуорт рявкнул: "Заткнись! Занимайся своими делами, а я - своими!" И снова подверг нас опасности почти неминуемого столкновения.
     Затем мы свернули на узкую, частную, как я решил, дорогу, поскольку въезд на нее перекрывала арка с надписью "КАПРИЗ ФАРНСУОРТА". Мы поехали вверх по склону холма. На вершине холма, прячась среди деревьев, стояли высокие ворота, которые широко распахнулись, когда мы к ним приблизились. Вот там-то мы и встретились с Кейт Фарнсуорт.

***

     Если вы добрались до этого места в моих мемуарах, то знаете, что я влюблен в свою жену. Это величина постоянная, вроде скорости света, вроде любви Бога-отца. Так знайте же, что вдруг я понял, что могу любить другого человека, другую женщину, нисколько не теряя любви к Маргрете, вовсе не помышляя отнять эту женщину у ее законного мужа, любить без похоти, не стремясь к обладанию ею. Ну, во всяком случае не очень стремясь.
     Встретив ее, я понял, что пять футов и два дюйма - самый идеальный рост для женщины, что сорок лет - ее идеальный возраст, и сто десять фунтов - наилучший вес, и что контральто - прекраснейший регистр для женского голоса. То, что моя любимая не обладала этими качествами, значения не имело; Кейти Фарнсуорт делала вышеуказанные качества идеальными для себя лично, ибо вполне удовлетворялась тем, какова она есть в натуре.
     Она наповал сразила меня своим исполненным изящества доказательством истинного гостеприимства, подобного которому я не видел никогда. От мужа она знала, что мы совершенно голые, он же сказал ей, что мы страшно стыдимся своей наготы. Поэтому она принесла каждому из нас одежду. Сама же была полностью обнажена.
     Нет, не так; это я был голым, она же лишь не одета. Нет, и это не верно. Голая? Нагая? Обнаженная? Раздетая? Нет. Она была одета в свою красоту, подобно праматери Еве до грехопадения. В этом наряде она выглядела столь естественно, что я недоумевал, как у меня могло возникнуть идиотское представление, что отсутствие одежды почти синоним непристойности.
     Похожие на створки раковины дверцы машины поднялись я выбрался наружу и помог выйти Маргрете. Миссис Фарнсуорт уронила все, что держала, обняла Маргрету и поцеловала.
     - Маргрета! Будьте как дома, дорогая!
     Моя девочка ответила на объятие объятием, и опять на ее глаза навернулись слезы. Затем миссис Фарнсуорт протянула руку мне:
     - Рада видеть и вас, мистер Грэхем... Алек.
     Я взял ее руку, но не пожал. Я просто подержал ее, как держат драгоценный фарфор, и низко склонился над ней. Я чувствовал, что должен ее поцеловать, но меня не учили, как это делается.
     Для Маргреты она приготовила летнее платье цвета глаз моей любимой.
     Его покрой напоминал о мифологической Аркадии; вполне можно допустить, что такие платья носили дриады. Оно держалось на левом плече, оставляя правое открытым, и охватывало всю фигуру благодаря большому запаху. Оба края этой простой одежды заканчивались длинными лентами. Та, которая скрывалась под полой, пропускалась сквозь пряжку, что позволяло несколько раз обвить ленту вокруг талии и завязать ленты на правом боку.
     Я решил, что такое платье принадлежит, должно быть, к числу безразмерных моделей. На любой фигуре его можно было сделать и облегающим, и свободным - в зависимости от того, как завязать.
     Сандалии, которые Кейт принесла для Марги, были тоже голубые, под цвет одежды. Для меня же у нее нашлись мексиканские сандалии "запатос" с отрезанными носками и задниками. Они годятся на любую ногу и в этом отношении сходны с платьем Маргреты, так как все дело в том, как затянуть ремешки. Она дала мне также брюки и рубашку, которые на первый взгляд походили на те, что я купил в Уинслоу в магазине "Второе дыхание", только эти были сшиты на заказ из тончайшей "летней шерсти" и ничуть не напоминали массовую продукцию из дешевых сортов хлопка. Были тут и носки, сидевшие на ноге как влитые, и трикотажные шорты, вполне подходящие по размеру.
     Когда мы оделись, то оказалось, что на траве осталась одежда самой Кейт. Только тогда я понял, что она дошла до ворот одетой, разделась уже здесь и ждала нас "одетая" так же, как мы.
     Это была истинная вежливость!
     Мы оделись и все сели в машину. Мистер Фарнсуорт немного помедлил, прежде чем включить мотор.
     - Кейт, наши гости христиане.
     Миссис Фарнсуорт, казалось, пришла в полный восторг. - Ой, как интересно!
     - Вот и я так подумал. Алек! Verb. sap. <предостережение мудрых (лат.)> В этих краях не так уж много христиан. Вы можете свободно выражать свои мысли, разговаривая со мной или с Кейти... Но при чужих вам лучше не афишировать свои убеждения. Вы меня поняли?
     - Э-э-э... боюсь, что нет. - Голова у меня шла кругом, а в ушах звенело.
     - Ну... закон здесь не воспрещает верить в Христа. В Техасе существует свобода вероисповедания. Однако христианство здесь не слишком популярно, и отправление христианских религиозных церемоний происходит в большинстве случаев, так сказать, в подполье. Хм... если вы захотите войти в контакт со своими единоверцами, я думаю, мы сумели бы отыскать их катакомбы. Верно, Кейт?
     - О, я уверена, что мы нашли бы кого-то, кому это известно. Пришлось бы немножко пошевелить своими антеннами.
     - Только если Алек попросит, милая. Алек, никакой опасности, что вас побьют камнями, нет. Наш штат - это вам не какое-нибудь деревенское захолустье. Так что особых неприятностей не ждите. Но я не хочу, чтобы моих гостей презирали или оскорбили.
     Кейти Фарнсуорт добавила:
     - Сибил...
     - Ох, ох! Да, Алек, наша дочь - хорошая девочка и вполне цивилизованна, насколько это слово применимо к тинэйджерам. Но она обучается колдовству и только недавно приобщилась к Древней религии. И поскольку она одновременно и прозелит <новообращенный; новый зрячий приверженец чего-либо>, и тинэйджер, то относится к религии чертовски серьезно. Сибил не позволит себе грубить гостям - Кейти воспитала ее достойно. Кроме того, она знает, что в случае чего я с нее шкуру живьем спущу. Однако я был бы вам очень признателен, если бы вы не дали повода для ненужного нервного напряжения. Я уверен, вы знаете: каждый подросток - бомба с часовым механизмом, которая только и ждет, чтобы взорваться. Маргрета ответила за меня:
     - Мы будем очень осторожны. А Древняя религия это что - культ Одина?
     У меня просто мороз по коже прошел. А я ведь и без того чувствовал, что теряю почву под ногами и вряд ли выдержу дополнительный стресс. Однако наш хозяин сказал:
     - Нет. Во всяком случае, не думаю. Можете сами спросить у Сибил. Если не побоитесь, что она вас насмерть заговорит; Сибил ведь обязательно попробует обратить вас в свою веру. Жутко настойчивая девица.
     Кейти Фарнсуорт добавила:
     - Никогда не слыхала, чтобы Сибил упоминала Одина. Обычно она говорит о "богине". Разве не друиды почитали Одина? Право, не знаю. Боюсь, что Сибил смотрит на нас как на парочку ископаемых, а потому не считает нужным обсуждать с нами теологические вопросы.
     - Ну и мы не станем заниматься этим сейчас, - подержал ее Джерри, и машина двинулась по дороге.
     Особняк Фарнсуортов был длинный, приземистый и не слишком изысканный в архитектурном смысле; зато было в нем нечто такое, что заставляло подумать о неге и изобилии. Джерри остановил машину у подъезда, и мы вышли. Он похлопал автомобиль по крыше, как похлопывают по шее доброго коня. Машина отъехала и завернула за угол дома как раз в ту минуту, когда мы входили в дверь.
     Я не стану много говорить о доме, так как, хоть он и был прекрасен и гостеприимен, нет никакой необходимости и никаких особых причин, которые оправдали бы его длинное и подробное описание. Большую часть того, что мы видели, Джерри называл "голограммами". А как их опишешь? Застывшие сны? Трехмерные картины? С вашего разрешения я скажу: стулья там были настоящие. То же самое относится и к столешницам. До всего остального в этом доме следовало дотрагиваться с осторожностью, убедившись сначала, что предмет, прекрасный как радуга, не является столь же маловещественным, как и она.
     Не знаю, как создаются такие фантомы. Может быть, в этом мире законы физики не совсем таковы, как в Канзасе моих юных лет.
     Кейт ввела нас в помещение, которое Джерри называл "семейной гостиной" и увидев которую он чуть не окаменел.
     - Проклятущий индийский бардак!
     Это была огромная комната, с потолками, уходящими в невероятную для одноэтажного дома ранчеро высь. Каждая стена, каждая арка, альков, каждая потолочная балка и сам потолок были украшены барельефами и статуями. Но какими! Я почувствовал, что краснею. Фигуры были, видимо, скопированы с известного пещерного храма в Южной Индии. Того самого, который демонстрирует все возможные разновидности извращенного сладострастия, причем в самых вульгарных и непристойных деталях.
     Кейти воскликнула:
     - Извини, родной. Здесь развлекалась молодежь! - Она быстро отошла куда-то влево, растворившись в ближайшей скульптурной группе, и пропала. - Какую программу ты хочешь?
     - З-э-э... Ремингтон номер два.
     - Будет сделано.
     Внезапно непристойные фигуры исчезли, потолок мгновенно опустился и превратился в конструкцию из побеленных деревянных балок, одна стена комнаты стала "пейзажным окном" с видом на горы, скорее ютские, чем техасские; противоположная стена украсилась массивным каменным камином, в котором потрескивал веселый огонь; мебель обрела формы, свойственные так называемому "стилю испанских миссий", а пол оказался сложенным из мраморных плит, покрытых индейскими коврами.
     - Теперь хорошо. Спасибо, Кэтрин. Присаживайтесь, друзья. Выбирайте местечко по вкусу и располагайтесь поудобнее.
     Я сел, решив держаться подальше от того, что явно было "папиным креслом" - массивным и обитым настоящей кожей. Кейти и Марга выбрали кушетку. Джерри уселся в "папино" кресло.
     - Любимая, что будешь пить?
     - Кампари с содовой, пожалуйста.
     - Слабачка! А вы, Марджи?
     - Мне тоже кампари с содовой.
     - Две слабачки. Алек?
     - И мне того же.
     - Сынок, слабому полу я еще могу дать поблажку. Но уж взрослому мужчине - никак. Давайте-ка снова.
     - Э-э-э... шотландское виски с содовой.
     - Если бы у меня был под рукой хлыст, я бы вас высек. Дружище, у вас остался только один шанс.
     - Э-э-э... бурбон с водой.
     - Ну наконец-то! "Джек Дэниэлс" с парой капель воды. Недавно один парень в Далласе попытался заказать себе ирландское виски, так его, знаете ли, вынесли из города на шесте - но потом, правда, извинились. Выяснилось, что он - янки, а потому откуда ж ему знать, что хорошо, а что плохо. Говоря, наш хозяин все время постукивал пальцами по миниатюрному столику, что стоял возле его кресла. Когда он наконец прекратил барабанить, на столике возле моего кресла появился техасский мерный стакан с коричневой жидкостью и бокал с водой. Тут я увидел, что и остальные обслужены таким же способом. Джерри поднял свой стакан.
     - Ну, выпьем за то, чтоб у нас всегда водились конфедератские деньжонки! Салют!
     Мы выпили, а он продолжал:
     - Кэтрин, ты не знаешь, где прячется наша разбойница?
     - Думаю, они все купаются в бассейне, милый.
     - Так.
     Джерри снова нервно побарабанил по столику. Внезапно прямо в воздухе перед нашим хозяином появилась сидящая на трамплине, который возник ниоткуда, юная девушка. Она была залита ярким солнечным светом, хотя в комнате, где мы сидели, царил прохладный сумрак. На теле девушки сверкали капельки воды. Сидела она лицом к Джерри и, следовательно, спиной ко мне. - Привет, пискушка!
     - Привет, папуля. - Она почмокала.
     - С поросятами не целуюсь А скажи-ка, когда я последний раз порол тебя?
     - В день, когда мне исполнилось девять. Я еще подожгла тетю Милли. А в чем я сегодня провинилась?
     - Заклинаю тебя позолоченными, полновесными как у слона, половыми придатками Бога: извинись за то, что оставила эту вульгарную грязнющую порнографическую программу в нашей комнате и не выключила ее.
     - Папуля, куколка, не выступай. Я же видела кой-какие книжки в твоей библиотеке.
     - Не твое дело, что я храню в своей частной библиотеке! Отвечай на вопрос.
     - Забыла выключить, папочка. Извини, мне очень жаль.
     - То же самое сказала корова миссис Мэрфи, но пожар от этого не погас. Послушай, дружок. Ты знаешь, что тебе разрешается пользоваться переключателями программ сколько хочешь. Однако после того как ты кончишь с ними возиться, ты обязана вернуть дисплей в прежнее состояние, в котором ты его нашла. А если не знаешь, как это сделать, поставь на ноль, чтобы на дисплее ничего не было.
     - Да, папочка. Я просто забыла.
     - Не раздражайся, я с тобой еще не покончил. Заклинаю тебя колоссальными медными яйцами Кощея, скажи мне, где ты выкопала эту программу?
     - В университетском городке. Это учебная программа в моем классе по тантрической йоге.
     - Тантрическая йога? Слушай ты, Вертлявая Попка. Тебе этот курс не нужен. Мама об этом знает?
     Кэтрин сказала ровным голосом:
     - Это я уговорила ее, мой дорогой. Сибил, как всем известно, талантлива. Но одного таланта мало. Ей нужно еще хорошее образование. - Вот как! Я никогда не спорю с твоей мамой по таким вопросам, а потому отойду на заранее подготовленные позиции. Насчет твоей программы. Как ты ее получила? Известны ли тебе законы, регулирующие распространение материалов, на которые имеется копирайт? Мы оба помним шум, связанный с кассетой "Звездный корабль Джефриса"...
     - Папочка, ты хуже слона. Ты когда-нибудь забывал хоть что-то?
     - Никогда. И я действительно гораздо хуже слона. Предупреждаю, что все сказанное тобой будет записано и использовано против тебя в другом месте и в другое время. Что скажешь?
     - Требую адвоката.
     - Ах так! Значит, все-таки чистое пиратство с твоей стороны?
     - А тебе очень хочется, чтоб так оно и было? Так вот - фиг тебе! Мне тебя очень жаль, папочка, но я заплатила по каталогу наличными. И мне ее скопировали в университетской библиотеке. Вот так. Съел?
     - Думаешь, выкрутилась? Бросаешь деньги на ветер.
     - Не думаю. Мне она нравится.
     - Мне - тоже. Но ты выбросила деньги на ветер. Надо было спросить меня.
     - Как это?
     - Попалась! Я-то сначала думал, что ты подобрала ключи к моему кабинету или открыла дверь заклятием. Рад слышать, что ты всего лишь экстравагантна. Сколько ты заплатила?
     - Хм... сорок девять пятьдесят. Студентам скидка.
     - Что ж, недорого. Я заплатил шестьдесят пять. Смотри, если это скажется на твоих семестровых оценках, я вычту эту сумму из твоих карманных денег. Еще одно, моя сладенькая: я тут привел к нам очень милых людей. Леди и джентльмена. Мы вошли в гостиную. В то, что было раньше гостиной. И два милых человека оказались перед твоей камасутрой, которая переливалась всеми цветами радуги. Как это тебе?
     - Но я же не хотела...
     - Ладно, забудем. Но запомни, что крайне невежливо шокировать людей, особенно если они гости, так что в следующий раз будь поосторожней. Обедать придешь?
     - Да. При условии, что меня отпустят пораньше и я помчусь со всех ног. Свидание, папочка.
     - А когда вернешься домой?
     - Не вернусь. Это на всю ночь. Репетируем "Сон в летнюю ночь". Тринадцатый шабаш.
     Он вздохнул:
     - Полагаю, мне следует выразить благодарность трем ведьмам за то, что ты сидишь на пилюлях.
     - Пилюли-люли. Не будь квадратным, папочка. Никто не беременеет на шабашах. Это всем известно.
     - Всем, кроме меня. Ладно. Прими нашу благодарность за то, что согласилась пообедать с нами.
     Она вдруг взвизгнула и упала с трамплина вниз головой. Все проследили, как она падала.
     Сибил скрылась, подняв фонтан брызг, и всплыла, выплевывая воду.
     - Папочка, ты меня спихнул!
     - И как у тебя язык поворачивается говорить такое? - ответил тот, притворяясь обиженным.
     Живая картина мгновенно исчезла.
     Как бы продолжая разговор, Кейти Фарнсуорт сказала:
     - Джеральд все пытается командовать дочкой. И конечно, безуспешно. Лучше бы затащил ее в постель и удовлетворил свои кровосмесительские желания. Но и он, и она слишком благонравны для этого.
     - Женщина, напомни мне, чтобы я тебя выпорол.
     - Конечно, дорогой. Тебе не пришлось бы даже применять силу. Ты только скажи, чего хочешь, и она поскулит и сдастся. А потом у вас получится все в самом лучшем виде. Я права, Маргрета?
     - Я сказала бы, да.
     К этому времени я был уже так шокирован, что даже слова Маргреты ничего нового не смогли добавить к моему состоянию.

***

     Обед был восторгом для гурманов и полным провалом с точки зрения человеческого общения. Стол торжественно накрыли в обеденном зале, то есть в той же семейной гостиной, но с совершенно другой голографической программой. Потолок стал выше, окна - огромные, расположенные через равные промежутки и обрамленные тяжелыми портьерами, доходящими до самого пола; окна выходили в великолепно распланированный сад. Один из предметов меблировки, сам въехавший в комнату, не был голограммой, а если и был, то во всяком случае не полностью. Этот банкетный столик, насколько я понимаю, служил одновременно буфетной, плитой, холодильником, короче, представлял собой прекрасно оборудованную кухню. Таково мое мнение, которое, правда, может быть оспорено. Я могу только утверждать, что никаких слуг не видел, а наша хозяйка ничего ровным счетом не делала. Тем не менее муж похваливал ее за отличную стряпню и делал это с превеликой вежливостью; мы - тоже. Джерри все-таки кое-чем занимался: разрезал жаркое (восхитительный говяжий бок, которого хватило бы на отряд голодных скаутов), разложил его по тарелкам, не сходя с места. Наполненная тарелка медленно проплывала к тому, кому предназначалась, подобно игрушечному поезду, идущему по рельсам, хотя ни поезда, ни рельсов тут не было. Возможно, соответствующие механизмы были скрыты голограммами. Впрочем, это лишь спрятало бы одно чудо за другим.
     (Позже я узнал, что чванливые техасские семьи этого мира имели слуг и даже хвастались ими. Но у Джерри и Кейти вкусы простые.) За столом нас было шестеро: Джерри на одном конце, Кейти - на другом, Маргрета сидела справа от Джерри, его дочь Сибил - слева, я - справа от хозяйки, а слева от нее - молодой человек, с которым встречалась Сибил. Звали молодого человека Родерик Даймен Калверсон Третий; мое имя он не уловил. Я уже давно подозревал, что самцов нашего вида, как правило, следует выращивать в бочонках и кормить сквозь дырку для затычки.
     Юный Калверсон не дал мне оснований изменить это мнение. И я охотно проголосовал бы за то, чтобы упомянутую выше дырку заткнули наглухо. В самом начале обеда Сибил дала понять, что они оба из одного университета. Тем не менее он казался таким же чуждым Фарнсуортам, каким был и для нас. Кейт спросила:
     - Родерик, вы тоже учитесь колдовству?
     Он поглядел так, будто понюхал какую-то дрянь, но Сибил спасла его от необходимости отвечать на столь грубый вопрос.
     - Мамочка! Род получил свой атхейм уже несколько лет назад.
     - Прошу извинить мой промах, - спокойно произнесла Кейти, - так называется диплом, который выдают по окончании обучения?
     - Это священный нож, которым пользуются при различных ритуалах. Его можно применять...
     - Сибил! Здесь присутствуют язычники! - Калверсон бросил хмурый взгляд на Сибил, а потом совсем уж злобно глянул на меня. Я подумал, что ему здорово пошел бы фонарь под глазом, но постарался убрать с лица даже следы этой мысли.
     Джерри спросил:
     - Значит, теперь вы закончивший обучение ведун, Род?
     Сибил опять вмешалась:
     - Папочка! Правильный термин...
     - Помолчи-ка, конфетка, дай ему самому ответить. Род?
     - Это слово употребляется лишь невеждами...
     - Придержи-ка коней, Род! В некоторых вопросах я недостаточно информирован и в таких случаях стараюсь пополнить свои знания; именно этим я и занят в настоящий момент. А ты не имеешь права, сидя за моим столом, обзывать меня невеждой. Ну а теперь ты можешь ответить мне? И не корчить из себя колючий репейник?
     Ноздри Калверсона раздулись, но он взял себя в руки.
     - "Колдуны и ведьмы" - вот обычная терминология, применяемая к мужчинам и женщинам - адептам мастерства. "Маг" - приемлемая формулировка, но технически не очень точная; она скорее означает "чародей" или "волшебник"... но не все волшебники - колдуны и не все колдуны занимаются магией... Слово же "ведун" имеет несколько оскорбительный оттенок, так как ассоциируется с поклонением дьяволу. А мастерство - отнюдь не поклонение дьяволу; к тому же употребленный вами термин и его производные буквально означают: "нарушивший клятву" - а колдуны и ведьмы клятв не нарушают. Поправка: мастерство запрещает нарушать клятвы. Ведьма или колдун, нарушившие клятву, данную даже язычнику, подвергаются наказаниям и даже изгнанию, если клятва была важной. Поэтому я не "закончивший обучение ведун", а правильное определение моего статуса - "утвержденный мастером", или "колдун".
     - Хорошо сказано! Благодарю вас за разъяснение. Приношу извинение, что воспользовался словом "ведун" применительно к вам... - Джерри спокойно ждал продолжения.
     Помолчав немного, Калверсон поспешно добавил:
     - О, конечно! Я нисколько не обижен, да и обижаться тут не на что.
     - Благодарю. И хочу добавить к вашим комментариям в отношении производных, что слово witch (колдун, ведьма) происходит от слова wicca, что означает "мудрый", и от wicce, означающего "женщина"... Чем, видимо, объясняется тот факт, что большинство ведьм - женщины. Можно предположить, что наши предки знали нечто такое, чего мы не знаем. Во всяком случае "мастерство" - это сокращенное обозначение понятия "искусство мыслить". Верно?
     - О, конечно! Мудрость. Вот на этом-то и основана Древняя религия.
     - Отлично. Сынок, а теперь слушай меня внимательно. Мудрость включает в себя способность не злиться без необходимости. Закон игнорирует мелочи, и так же поступает мудрый человек. Мелочи вроде тех, когда юная девушка пытается определить, что такое атхейм в присутствии неверующих (знание, вовсе не являющееся эзотерическим), или когда старый дурень использует какой-то термин не вполне по назначению. Ты понял меня? - Джерри подождал ответа. Потом произнес очень тихо: - Я спросил, ты понял меня?
     Калверсон перевел дух.
     - Я вас понял. Мудрый человек не обращает внимания на мелочи.
     - Хорошо. Могу я предложить тебе еще кусочек ростбифа?

***

     После этого случая Калверсон довольно долго держался тише воды, ниже травы. Я - тоже. И Сибил. Кейти, Джерри и Маргрета поддерживали вежливую застольную болтовню, стараясь игнорировать тот факт, что одного из гостей только что крепко и публично отстегали. Потом Сибил сказала:
     - Папочка, ты и мама хотите, чтоб я приняла участие в поклонении огню в пятницу?
     - "Хотите" - вряд ли подходящее слово, - ответил Джерри, - раз ты выбрала себе другую религию. "Надеемся" - так будет точнее.
     Кейти добавила:
     - Сибил, сегодня тебе кажется, что твой шабаш - вся религия, в которой ты нуждаешься. Однако все может измениться... и как я понимаю, Древняя религия не запрещает своим приверженцам посещать другие религиозные службы?
     Тут снова вмешался Калверсон:
     - В этом отражается история столетий и тысячелетий преследований, миссис Фарнсуорт. Наши законы до сих пор таковы, что каждый участник шабаша должен официально принадлежать к какому-нибудь признанному обществом вероисповеданию. Правда, теперь мы уже не очень настаиваем на соблюдении этого правила.
     - Понимаю, - согласилась Кейти. - Спасибо, Родерик. Сибил, раз твое вероисповедание даже поощряет принадлежность к другому, вероятно будет неплохо, если ты станешь регулярно посещать церковь, чтобы прикрыть свои тесные общения с домовыми. Возможно, это тебе пригодится в дальнейшем.
     - Совершенно точно, - согласился отец. - Проделки домовых. А тебе когда-нибудь приходило в голову, детка, что твой родитель, будучи столпом конгрегации и обладателем толстой чековой книжки, возможно, тоже имеет к ним отношение, ибо он продает "кадиллаков" больше, чем любой другой дилер в Техасе?
     - Папочка, но это звучит как совершенно бесстыдное хвастовство.
     - Так оно и есть! Но они помогают продавать "кадиллаки". Кстати, насчет поклонения огню: ты прекрасно знаешь, что дело не в самом огне. Мы поклоняемся не огню, а тому, что он олицетворяет.
     Сибил скомкала салфетку и на несколько минут из зрелой женщины, о чем свидетельствовали ее формы, превратилась в тринадцатилетнюю девочку.
     - Папа, вот в том-то и дело. Всю мою жизнь пламя означало для меня нечто врачующее, очищающее, нечто связанное с бессмертием; но так было до тех пор, пока я не стала изучать мастерство и его историю. Папочка, для колдуньи огонь - тот способ, которым их чаще всего казнят.
     Я был так шокирован, что чуть не поперхнулся. Полагаю, что до меня, так сказать, эмоционально еще не дошло, что эти двое - один отвратительный, но такой распространенный тип юного панка, а другая - прелестная и внушающая глубокую симпатию девушка... дочь Кейти... дочь Джерри - наших двух добрых самаритян, равных которым нет, - они оба колдуны.
     Да, да, я знаю, Книга Исхода, глава 22, стих 18: "Ворожей не оставляй в живых". Такое же твердое указание, как десять заповедей, данных Моисею Господом в присутствии всех детей Израиля...
     Так кто же я такой? Я, преломляющий хлеб с ворожеями!
     Ладно, считайте меня трусом... Я не встал во весь рост и не проклял их. Я даже не шевельнулся.
     Кейти ласково произнесла:
     - Милочка, милочка! Да это ж было в средние века. Не сегодня, не сейчас, не здесь.
     Ей ответил Калверсон:
     - Миссис Фарнсуорт, каждому колдуну хорошо известно, что террор может начаться в любую минуту. Даже обыкновенный неурожай способен вызвать взрыв. И события в Сейлеме не так уж далеки от нас по времени. Да и Сейлем не так уж далек от нас территориально. Кругом много христиан. Они бы разожгли костры, если б могли. Так же как в Сейлеме.
     У меня был недурной шанс придержать язык. Но я все-таки вылез:
     - Ни одной ведьмы в Сейлеме не сожгли.
     Родерик посмотрел на меня.
     - А вы-то что знаете об этом?
     - Сжигали в Европе, а не здесь. В Сейлеме ведьм вешали. Кроме одной, которую задавили. (В Америке огнем не пользовались никогда. Господь Бог не велел нам мучить их при жизни. Он нам не приказывал пытать их до смерти.) Родерик снова поглядел на меня:
     - Вот как! Мне кажется, что вы оправдываете повешение?
     - Я не говорил ничего подобного! (Господи, прости меня грешного!) Наш разговор оборвал Джерри:
     - Я требую, чтобы этот разговор был прекращен. Дальнейшего обсуждения данной темы за столом я не потерплю. Сибил, мы не хотим, чтобы ты приходила туда, если тебе это неприятно или напоминает о печальных событиях. Кстати, о повешении: что нам делать с полузащитниками "Ковбоев из Далласа"?

***

     Два часа спустя Джерри Фарнсуорт и я опять сидели в той же комнате, но теперь работала программа "Ремингтон-3". Зимний снег за окнами, время от времени над полом проносился сквознячок, иногда слышался вой одинокого волка - но у камина с ревущим пламенем было прекрасно. Джерри налил нам по чашке кофе, а в огромные бокалы, в которых вполне могли бы плавать золотые рыбки, - бренди.
     - Это запах благородного бренди, - сказал он, - то ли "Наполеон", то ли "Карлос Примеро". В любом случае - королевский бренди, настолько королевский, что, может быть, у него даже гемофилия.
     Я с трудом сглотнул. Шутка мне не слишком понравилась. Меня все еще пробирала дрожь при мысли о ведьмах... Об умирающих ведьмах. Дергающиеся в предсмертных мучениях ноги... корчащиеся в пламени тела... и у всех - лицо Сибил.
     Дает ли Библия определение понятия "ведьма"? И не может ли оказаться, что эти современные поклонники мастерства вовсе не те, кого Иегова считал ворожеями?
     Хватит вилять, Алекс! Признайся, что ворожеи в Книге Исхода означают то же самое, что сегодня ворожеи, или ведьмы, в Техасе. Ты судья, а она созналась. Сможешь ли ты приговорить дочь Кейти к повешению? Выбьешь ли у нее скамейку из-под ног? Не увиливай, парень! Ты и без того увиливал всю жизнь.
     Понтий Пилат умыл руки.
     Я не осужу ворожею на смерть. Боже, помоги мне, но я не могу иначе.
     Джерри сказал:
     - Выпьем за успех вашего предприятия. За ваш успех и успех Марджи.
     Отпивайте понемножку - тогда не опьянеете; коньяк успокоит ваши нервы и одновременно отточит ум. Алек, скажите, почему вы думаете, что конец света близок?
     Битый час я перебирал доказательства, сказав, что речь идет не об одном пророчестве, которое перечисляет признаки, а о множестве: Откровение Иоанна, Книги пророков Даниила, Иезекииля, Исайи, Послания Павла к фессалоникийцам и коринфянам, слова самого Иисуса в четырех Евангелиях, причем по несколько раз в каждом.
     К моему удивлению, у Джерри оказалась Библия. Я выбрал из нее отрывки, понятные неискушенному читателю, выписал номера глав и стихов, чтобы он мог изучить их на досуге. Были, конечно, отмечены четвертая глава (стихи 15 - 17) Первого послания к фессалоникийцам, двадцать четвертая глава Евангелия от Матфея (все 51 стих) и те же самые пророчества в двадцать первой главе Евангелия от Луки (стих 32), где говорится: "...Не прейдет род сей, как все это будет". Фактически же Христос сказал, что поколение, которое увидит эти знамения и чудеса, увидит и его приход услышит глас и узрит Судный день. Это пророчество совершенно ясно, если читать его целиком, и вся путаница возникла лишь оттого, что из него выдирают кусочки и отдельные слова, забывая об остальном. Притча о смоковнице все это объясняет.
     Я отобрал для Джерри также отрывки из Книг Исайи и Даниила и других Книг, то есть те места Ветхого Завета, которые подкрепляют пророчества Нового Завета.
     Я передал ему все эти выписки и умолял тщательно их изучить, а если он натолкнется на какие-то трудности, привлечь дополнительные тексты. А главное - обратиться к Богу. "Просите, и дано будет вам, ищите, и найдете".
     Он ответил мне:
     - Алек, я готов согласиться с вами в одном. События последних месяцев меня тоже наводят на мысль об Армагеддоне. Возьмем, например, завтрашний день. Он вполне может оказаться концом света и Судным днем, и мало что после него останется. - Тон Джерри был печален. - Я частенько задумывался над тем, в каком мире будет жить Сибил. Теперь же меня беспокоит другое: а хватит ли у нее времени, чтобы повзрослеть?
     - Джерри, поработайте над этим! Найдите свой путь к милосердию Господа. Потом приведите к нему жену и дочь! Вы не нуждаетесь ни во мне, ни в других людях, а только в самом Иисусе. Сказал же он: "Вот, стою у двери и стучу если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною" <Откровение Иоанна Богослова 3, 20>.
     - Вы веруете.
     - Верую.
     - Алек, я хотел бы последовать вашему совету. Это могло бы послужить утешением в той жизни, которой мы живем в современном мире. Но сны давно умерших пророков для меня не могут служить доказательством: в них можно прочесть что угодно. Теология никому еще не помогала; это поиски в темном подвале в глухую ночь черного кота, которого там нет. Теологи способны убедить себя во всем, что им заблагорассудится. О, моя церковь такая же. Но зато она откровенно пантеистична. Тот же, кто поклоняется Троице и при этом настаивает, что его религия - монотеизм, способен поверить всему. Дай ему только время поболтать. Извините меня за откровенность.
     - Джерри, откровенность в религии необходима. "А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восстановит из праха распадающуюся кожу мою эту". Это опять Книга Иова, глава 19 <стих 25>. Он же и ваш спаситель, Джерри. Я умоляю вас - ищите его.
     - Боюсь, шансов на это маловато, - сказал Джерри, вставая.
     - Но вы еще не нашли его. Не сдавайтесь. Я буду молиться за вас.
     - Благодарю вас за доброе отношение. А как обувь? Не жмет?
     - Все прекрасно. Спасибо.
     - Раз уж вы решили двинуться в путь завтра утром, вам нужна обувь, которая не натрет мозолей до самого Канзаса. Так вы уверены, что все в порядке?
     - Уверен. И уверен, что нам надо идти. Если мы останемся еще на день, вы нас так избалуете, что мы никогда не рискнем выйти. (Правда же, которую я не мог ему высказать, состояла в том, что мне просто необходимо было покинуть этот дом. Но не мог же я признаться ему в своем малодушии.) - Давайте покажу вашу спальню. Только тихонько - Марджи, вероятно, уже спит. Разве что наши леди просидели за разговорами еще дольше, чем мы с вами.
     У дверей спальни Джерри протянул мне руку.
     - На случай, если вы правы, а я нет, напомню: вы сами сказали, что и вы можете не оказаться среди избранных.
     - Верно, могу. Я далек от благодати, особенно сейчас. Мне над собой еще работать и работать.
     - Ну, желаю счастья. А если вы и в самом деле не окажетесь среди избранных, то поищите меня в аду. Ладно?
     Насколько я мог судить, он говорил совершенно серьезно.
     - А я и не знал, что это разрешается.
     - А вы потрудитесь. И я потружусь. Обещаю вам, - тут он ухмыльнулся, - адское гостеприимство. Очень горячее.
     В ответ я тоже широко улыбнулся:
     - Договорились!

***

     Моя любимая опять заснула не раздеваясь. Я улыбнулся и, ничего не сказав, лег рядом, переложив ее голову на свое плечо. Надо было тихонько разбудить ее, раздеть бедную девочку и уложить в постель. А я вместо этого лежал и тысячи... ну ладно... десятки мыслей проносились у меня в голове. Вдруг я заметил, что светает. И обнаружил, что матрас весь в каких-то комьях и колется. Светало быстро, и я увидел, что мы лежим на прессованных тюках сена в амбаре.