Глава 7

   Я спускался по лестнице, насвистывая, и  чувствовал  себя  прекрасно.
Иногда так бывает. Когда дела плохи, нужно выбросить  все  из  головы  и
уехать на некоторое время во  Флориду.  Уходя,  вы  бросаете  взгляд  на
горящий мост, который подожгли собственными руками.
   На втором этаже я столкнулся с незнакомой прыщавой девицей в очках  в
роговой оправе.  Она  несла  связку  учебников  по  секретарскому  делу.
Повинуясь какому-то неясному порыву, я обернулся и посмотрел  ей  вслед.
Со спины она  могла  претендовать  на  звание  Мисс  Америка.  Это  было
замечательно.

Глава 8

   Холл первого этажа был пуст. Ни души.  Слышно  было  только  пчелиное
жужжание  печатных  машинок,  благодаря  которому  все  школьные  здания
современные, из стекла и  бетона,  либо  старые,  воняющие  краской  для
полов, похожи друг  на  друга.  Шкафчики  для  одежды  стояли  стройными
рядами, как часовые. Между ними виднелись проемы дверей и  фонтанчики  с
питьевой водой. В кабинете номер 16 шел  второй  урок  алгебры,  но  мой
шкафчик находился в другом конце зала. Я подошел поближе  и  внимательно
осмотрел его.
   Мой  шкафчик.   Надпись,   собственноручно   напечатанная   мною   на
специальном бланке, гласила: "Чарльз Деккер". Эти бланки нам выдавали  в
начале нового учебного года. Мы подписывали их с особым  усердием  и  на
первой перемене  приклеивали  на  дверцы.  Ритуал  был  так  же  стар  и
священен, как Первое Причастие. На втором курсе  мы  уже  не  испытывали
былого трепета. Помню, после раздачи бланков, продираясь через  толпу  в
холле, ко мне подошел Джо МакКеннеди с наклеенной  карточкой  на  лбу  и
похабной улыбкой на лице. Сотни шокированных  первокурсников,  на  груди
которых красовались маленькие  желтые  таблички  с  именами,  взирали  с
ужасом  на  это  святотатство.  Я  чуть  не  надорвал  живот  от  смеха.
Естественно, Джо оставили после уроков, но это было великолепно. Это был
мой день. Вспоминая об этом, я думаю, что это был мой год.
   И вот я снова здесь, между шкафчиками Розанны Дебенс  и  Карлы  Денч,
девушки, которая душится розовой водой каждое утро. Этот запах отнюдь не
способствовал удержанию завтрака в моем желудке.
   Но все это в прошлом.
   Серый шкафчик, пяти футов в  высоту,  на  замке.  Висячие  замки  нам
выдавали вначале года вместе с бланками. "Тайтус" -  было  выгравировано
на нем. Я - Тайтус, Полезный Замок.
   - Тайтус, старина, - прошептал я. - Старый верный мудак!
   Я протянул к нему руку, но в  этот  момент  на  меня  нашло  какое-то
странное оцепенение. Тайтус медленно начал удаляться. Казалось, моя рука
непонятным  образом  удлинилась   на   тысячи   миль,   заполняя   собой
образовавшееся пространство. Черная блестящая поверхность замка  взирала
на меня успокаивающе, не осуждая,  но,  конечно,  и  не  оправдывая.  На
мгновение я закрыл глаза. Мое тело, казалось, обвивали чьи-то  невидимые
руки.
   Когда я пришел в себя, Тайтус был  зажат  у  меня  в  руке.  Пропасть
исчезла.
   Комбинация цифр на школьных  замках  несложная.  Чтобы  открыть  мой,
нужно повернуть диск влево до цифры  шесть,  затем  вернуться  вправо  к
тридцати, после чего дважды набрать ноль.  Тайтус  был  больше  знаменит
своей прочностью, а не интеллектом.
   Откуда-то сверху раздавался голос мистера Джонсона:
   -  ...Гессианцам,  которые  были  наемниками,  не  очень-то  хотелось
сражаться, особенно, когда бои шли в сельской местности, где прибыль  от
грабежа была гораздо больше их жалования...
   - Гессианцы, - прошептал я, обращаясь к Тайтусу. Затем я бросил его в
первую попавшуюся мусорную корзину. Он  простодушно  уставился  на  меня
из-под груды исписанных бумаг и оберток от сандвичей.
   - ...Гессианцы, эти страшные германские убийцы... Я нагнулся,  поднял
замок и положил в нагрудный карман, из которого он выпирал, словно пачка
сигарет.
   - Запомни это, Тайтус, старый грязный киллер, - сказал я и вернулся к
своему шкафчику.
   Я распахнул его. Там находилась моя школьная форма, а также сверток с
объедками, обертки от конфет, почерневший огрызок яблока и  пара  черных
кроссовок. Все это было свернуто в  потный,  грязный  ком.  Мой  красный
нейлоновый пиджак висел на вешалке, а на полке стояли учебники. Все,  за
исключением алгебры: "Гражданское право", "Французские рассказы и басни"
и "Книга о здоровье" - современное издание,  на  обложке  которого  были
изображены студент и студентка. Изначально в этой книге был  параграф  о
венерических  заболеваниях,  тщательно  вырезанный  после  единогласного
решения школьного комитета. Подозреваю, что эту и другие книги привез  в
школу старина Эл Латроп. Я  взял  ее,  открыл  где-то  посередине  между
"Составные части питания" и "Плаванье для здоровья" и разорвал ее на две
части. Это оказалось совсем несложно. С остальными учебниками я поступил
точно  так  же,  за  исключением  "Гражданского  права",  которое   было
напечатано на жесткой бумаге. Я бросил  все  кусочки  на  дно  шкафчика.
Затем переломил пополам свою логарифмическую линейку.  Фотография  Рэкел
Уэлч осталась висеть на задней стенке. За книгами у меня  была  спрятана
коробка с патронами.
   Я вытащил ее и открыл. В коробке находились двадцать два  патрона  от
винчестера. Маловато. Я добавил еще несколько патронов,  которые  стащил
из ящика письменного стола отца, стоящего в  его  кабинете.  Над  столом
висела голова оленя. Зверь уставился  на  меня  остекленевшими  глазами,
когда я брал патроны и ружье. Это был не тот олень, которого отец  убил,
когда мне было  девять  лет.  Пистолет  находился  в  другом  ящике,  за
коробкой, в которой лежали конверты для  деловых  писем.  Я  сомневаюсь,
помнил ли отец о том, что оружие все еще там. Фактически, его там уже не
было. Сейчас пистолет лежал в кармане моего пиджака.  Я  вытащил  его  и
засунул за пояс, ощущая себя не Гессианцем, а Биллом Хичкоком.
   Я положил патроны в карман штанов и вытащил зажигалку. Я не курил, но
зажигалка привлекала внимание окружающих к моей персоне. Я высек искру и
поджег вещи, находящиеся в шкафчике.
   Пламя, злобно  оскалясь,  пожирало  форму,  обертки  от  завтраков  и
конфетные фантики, затем перекинулось на книги. В воздухе запахло гарью.
Некоторое время я смотрел на отблески огня, а затем закрыл  дверцу.  Как
раз над тем местом, где было напечатано мое  имя,  находились  небольшие
отверстия, через которые доносился  гул  пожара.  Через  минуту  из  них
вырвались маленькие оранжевые язычки пламени. Краска, которой был покрыт
шкафчик, начала шелушиться и облезать.
   Из кабинета мистера Джонсона вышел  мальчик.  Он  посмотрел  на  дым,
клубящийся из моего шкафчика, затем на меня и заспешил в ванную комнату.
Мне кажется, мальчик не видел  пистолет.  Иначе  он  смылся  бы  гораздо
быстрее. Я спустился вниз и подошел к комнате номер 16. Перед  тем,  как
взяться за ручку двери, я оглянулся. Дым валил изо всех отверстий шкафа.
На дверце расплывалось темное пятно.  Бумага,  на  которой  еще  недавно
красовалось мое имя, обуглилась.
   Я повернулся и взялся за ручку двери. Я еще на  что-то  надеялся.  Но
уже не знал, на что.

Глава 9

   - ...отсюда следует, что при увеличении числа переменных аксиомы сами
по себе не изменяются. Например... Миссис  Андервуд  взглянула  на  меня
настороженно, водружая пестрые очки на нос.
   - У Вас есть допуск на урок, мистер Деккер?
   - Да, - сказал я и вытащил из-за пояса пистолет. У меня даже не  было
уверенности, что он заряжен. Я выстрелил ей в  голову.  Миссис  Андервуд
так и не узнала, что ее ударило, я уверен. Она упала боком на письменный
стол, затем скатилась на пол. Выражение ожидания навсегда застыло на  ее
лице.

Глава 10

   Можно жить, убеждая себя, что жизнь  логична,  прозаична  и  разумна.
Прежде всего разумна. Я в этом уверен. Я потратил много времени на  этот
вопрос. Никогда не забуду предсмертную декларацию миссис Андервуд:  "При
увеличении числа переменных аксиомы сами по себе не меняются".
   Я действительно верю в это.
   Я мыслю - следовательно, я существую. На моем лице волосы, поэтому  я
бреюсь. Моя жена и ребенок погибли в автокатастрофе, поэтому  я  молюсь.
Все это абсолютно логично и разумно. Мы живем в наилучшем  из  возможных
миров, поэтому дайте мне  "Кент"  в  левую  руку,  стакан  -  в  правую,
включите "Старски  и  Хатч"  и  слушайте  мелодию,  полную  гармонии,  о
медленном  вращении  Вселен  ной.   Логично   и   разумно.   Реально   и
неопровержимо как кока-кола.
   Но у каждого человека есть два лица: весельчак по имени Джекил и  его
антипод - мрачный мистер Хайд, зловещая личность по ту сторону  зеркала,
которая никогда не слышала о бритвах, молитвах и  логичности  Вселенной.
Вы поворачиваете зеркало боком и видите в  нем  отражение  своего  лица:
наполовину безумное, наполовину осмысленное.  Астрономы  называют  линию
между светом и тенью терминатором.
   Обратная сторона говорит, что логика Вселенной - это логика ребенка в
ковбойском костюмчике, с наслаждением  размазывающего  леденец  на  милю
вокруг себя.  Это  логика  напалма,  паранойи,  террористических  актов,
случайной карциномы. Эта логика пожирает сама себя. Она утверждает,  что
жизнь - это обезьяна на ветке, что жизнь истерична и непредсказуема  как
монетка, которую вы подбрасываете, чтобы выяснить, кто будет  оплачивать
ленч.
   Я понимаю, что до  поры  до  времени  вам  удается  не  замечать  эту
обратную сторону. Но все равно вы неминуемо с ней  сталкиваетесь,  когда
несколько бравых парней решают прокатиться по Индиане, попутно стреляя в
детей на велосипедах. Вы сталкиваетесь с ней, когда ваша сестра говорит,
что спустится на  минутку  в  универмаг,  и  там  ее  убивают  во  время
вооруженного  налета.  Вы  видите  лицо  мистера  Хайда,  когда  слышите
рассуждения вашего отца о  том,  каким  образом  разворотить  нос  вашей
матери.
   Это колесо рулетки. Не имеет значения, сколько чисел на нем.  Принцип
маленького катящегося шарика никогда не меняется. Не говорите,  что  это
безумие. Это воплощенное хладнокровие и здравомыслие.
   И эта фатальность, она не только вокруг вас. Она и внутри вас,  прямо
сейчас, растет  и  развивается  в  темноте,  подобно  волшебным  грибам.
Называйте ее Вещью в Подвале. Называйте ее Движущей Силой. Я представляю
ее  своим   личным   динозавром,   огромным,   скользким   и   безумным,
барахтающимся  в  болоте  моего  подсознания  и  не  знающим,   за   что
ухватиться, чтобы не утонуть.
   Но это я, и я начал рассказывать вам о  них,  об  учащихся  колледжа,
которые, говоря метафорически, решили пройтись за молоком, а оказались в
эпицентре  вооруженного  ограбления  и  были  убиты.  Я  -   чемодан   с
документами, рутинное зерно для газетной  мельницы.  Тысячи  журналистов
подстерегают меня на тысячах перекрестков. У меня  пятьдесят  секунд  на
"Чанселлор-Бринкли" и полторы колонки в "Тайме". А я стою  здесь,  перед
вами, и говорю, что совершенно нормален.
   Итак, о них. Как вы понимаете это выражение? Давайте обсудим.
   - У вас есть допуск на урок, мистер Деккер? - спросила она меня.
   - Да, - ответил я и вытащил из-за пояса пистолет. У меня не было даже
уверенности, что он заряжен. Я выстрелил ей в  голову.  Миссис  Андервуд
так и не узнала, что ее ударило. Она упала боком на письменный  стол,  а
затем скатилась на пол. Выражение ожидания навсегда застыло на ее лице.
   Я в здравом уме: я - крупье, парень,  который  бросает  шарик  против
вращения  колеса  рулетки.  Парень,  который  кладет  свои   деньги   на
четное/нечетное, девушка, положившая  деньги  на  черное/красное...  Как
насчет них?
   Невозможно  вычленить  момент  времени,  выражающий  сущность   наших
жизней. Время между взрывом пороха  и  вгрызанием  пули  в  тело,  между
вгрызанием пули и  смертью.  Существует  единственный  бессодержательный
ответ, который не сообщает ничего нового.
   Я выстрелил в нее, она упала; между этими двумя событиями неописуемый
момент тишины, вечность.  И  мы  все  сделали  шаг  назад,  наблюдая  за
катящимся шариком,  который,  дрожа  и  подпрыгивая,  отмеряет  круг  за
кругом.  Он  то  отрывается  от  поверхности  и  летит  по  воздуху,  то
опускается и продолжает свой путь: начало и  конец,  красное  и  черное,
четное и нечетное. Я считал, что момент между выстрелом и падением канул
в небытие. Я был в этом уверен. Но иногда, в темноте, мне  кажется,  что
он все еще продолжается, что колесо рулетки еще крутится. И я  мечтаю  о
полном покое.
   Похоже ли это на ощущения самоубийц, прыгающих с высотных  зданий?  Я
уверен, они находятся в здравом уме. Вероятно,  поэтому  они  кричат  во
время падения.

Глава 11

   Если бы кто-нибудь из них выкрикнул  что-нибудь  мелодраматическое  в
тот момент, что-нибудь типа "о, Боже, он собирается  нас  всех  убить!",
это было бы вполне естественно. Они были заперты как овцы, и  кто-нибудь
агрессивный, вроде Дика Кина, мог бы ударить меня  по  голове  учебником
алгебры, таким  образом  освободив  заложников  и  получив  награду  "За
спасение жителей города".
   Но никто не сказал ни слова. Они сидели в звенящей тишине и  смотрели
выжидательно, как если бы я собирался объявить им, как можно  попасть  в
пласервилльский летний кинотеатр этой ночью.
   Я закрыл дверь комнаты, пересек класс и сел  за  большой  учительский
стол. Моим ногам было  неудобно.  Я  мог  упасть  в  любой  момент.  Мне
пришлось отодвинуть ноги миссис Андервуд, чтобы втиснуть колени  в  нишу
между тумбами письменного стола. Я положил пистолет на классный  журнал,
закрыл учебник алгебры и положил его  на  стопку  других  книг.  В  этот
момент тишину нарушил высокий пронзительный  визг  Ирмы  Бейтц.  Он  был
похож на предсмертный крик индюка, которому отрезают голову в канун  Дня
Благодарения. Но было слишком поздно. Каждый уже успел взвесить все за и
против. Никто не откликнулся  на  ее  визг,  и  она  замолчала,  как  бы
пристыженная тем, что нарушила тишину во время школьных занятий.  Кто-то
откашлялся. Кто-то за дверью многозначительно хмыкнул. И Джон "Пиг  Пэн"
свалился со стула на пол в глубоком обмороке.
   Все смотрели на меня ошарашенно.
   В холле послышались шаги, и незнакомый голос спросил,  не  взорвалось
ли что-нибудь в химической лаборатории. Кто-то ответил,  что  не  знает.
Пронзительно  завыла  пожарная   сирена.   Половина   ребят   в   классе
автоматически встала.
   - Все в порядке, - сказал я. - Это просто мой шкафчик. Я поджег  его.
Садитесь.
   Все сели. Я посмотрел на Сандру Кросс. Она сидела в третьем  ряду  за
четвертой партой и выглядела совершенно спокойной.
   На лужайке выстроились шеренги студентов; я мог наблюдать за  ними  в
окно. Белка уже скрылась.
   Внезапно дверь распахнулась, я поднял оружие. Мистер Вэнс просунул  в
нее голову.
   - Пожарная тревога, - сказал он. - Каждый... А где миссис Андервуд?
   - Убирайся, - рявкнул я.
   Он уставился на меня. Это был очень жирный  мужик,  его  волосы  были
коротко подстрижены. Они выглядели  так,  как  будто  какой-то  садовник
обкорнал их секатором.
   - Что? Что Вы сказали?
   - Проваливай.
   Я выстрелил в него и промахнулся. Пуля попала в верхний косяк  двери.
Полетели щепки.
   - Боже, - с ужасом прошептал кто-то в дальнем углу класса.
   Мистер Вэнс не понял,  что  случилось.  Мне  кажется,  что  никто  из
присутствующих не понял.  Все  это  напоминало  мне  статью,  которую  я
недавно  прочитал  в  газете,  о  последнем  большом   землетрясении   в
Калифорнии. В ней рассказывалось о женщине, которая бродила из комнаты в
комнату в то время, когда ее дом разваливался на  куски,  умоляя  своего
мужа не включать вентилятор.
   Мистер Вэнс решил вернуться к началу разговора.
   - В здании пожар. Пожалуйста...
   - У Чарли есть оружие, мистер Вэнс, - сказал Майк Гэвин таким  тоном,
как будто говорил о погоде. - Я думаю, Вам лучше... Вторая  пуля  попала
мистеру Вэнсу в горло. Его тело обмякло. Складки жира  заколыхались  как
волны от брошенного в воду камня. Он вывалился  в  холл,  сжимая  руками
горло.
   Ирма Бейтц опять завизжала, но вновь ее никто не поддержал.  Если  бы
визжала Кэрол Гренджер, у которой была куча воздыхателей, то  все  вышло
бы иначе. Но кто хотел петь дуэтом с бедной старой Ирмой  Бейтц.  У  нее
даже не было парня. Тем не менее, все с  ужасом  уставились  на  мистера
Вэнса, который дергался в конвульсиях.
   - Тед, - обратился я к Теду Джонсу, который сидел ближе всех к двери.
- Закрой ее и запри.
   - Ты соображаешь, что ты делаешь? - спросил Тед. Он смотрел на меня с
отвращением.
   - Я еще не знаю всех деталей, - ответил я. - Все-таки захлопни  дверь
и закрой ее на ключ, о'кей?
   Внизу кто-то орал: "Это в шкафу! Это в... Эй, кто-то  напал  на  Пита
Вэнса! Принесите воды!.."
   Тед Джонс встал, прикрыл дверь и замкнул ее на ключ. Это был  высокий
парень, одетый в полинявшие джинсы  и  гимнастерку  с  оттопыривающимися
карманами. Он выглядел великолепно. Я всегда восхищался Тедом,  хотя  не
был вхож в круг, в котором  он  вращался.  Отец  подарил  ему  "Мустанг"
последней модели, и он даже не платил за парковку. Он стригся  несколько
старомодно, и я держу пари, что именно такое лицо  стоит  перед  глазами
Ирмы  Бейтц,  когда  она  ночью  лезет  в  холодильник  за  огурцом.   С
всеамериканским именем типа Тед Джонс он не мог не добиться успеха.  Его
отец был вице-президентом пласервилльского банка и треста.
   - А теперь что? - спросил Харман Джексон. Он был  совершенно  сбит  с
толку.
   - Хм. -  Я  снова  опустил  пистолет  на  классный  журнал.  -  Пусть
ктонибудь попытается поднять Пиг Пэна.  Он  запачкает  рубашку.  Вернее,
сделает ее еще более грязной.
   Сара Пастерн истерически захохотала и зажала рот руками. Джордж Янек,
сосед Пиг Пэна, наклонился над ним и начал хлопать  по  щекам.  Пиг  Пэн
застонал, открыл глаза, закатил их и сказал: "Он убивает  Книжных  Баб".
Послышалось несколько истерических смешков. Они  рассыпались  по  классу
как попкорн.  Миссис  Андервуд  всегда  носила  с  собой  два  клетчатых
пластиковых портфеля. Ее также называли "Двуствольная Сью".
   Пиг Пэн тряхнул головой, снова закатил глаза и зарыдал.
   Кто-то постучал в дверь, повернул ручку и завопил:
   "Эй? Эй, вы там!" Кажется, это был мистер Джонсон, который только что
распинался о Гессианцах. Я поднял пистолет и  выстрелил  в  дверь.  Пуля
проделала аккуратное маленькое отверстие на уровне человеческой  головы.
Мистер Джонсон бросился наутек,  словно  сметающая  все  на  своем  пути
субмарина. Класс, за исключением Теда, наблюдал за происходящим с  явным
интересом, как за перипетиями приключенческого кинофильма.
   - У кого-то из них есть ружье! - крикнул мистер Джонсон.
   За дверью послышались неясные  звуки.  Мне  показалось,  что  Джонсон
удалился   на   четвереньках.   Сирена   пожарной   тревоги   продолжала
надрываться. - А что теперь? - опять поинтересовался Харман Джексон.
   Это был невысокого роста парень  с  постоянной  гнусной  ухмылкой  на
лице. Но сейчас он выглядел совершенно беспомощным.
   Мне не хотелось раздумывать над  ответом,  поэтому  я  пропустил  его
реплику мимо ушей. Снаружи толпились ученики, разговаривая  и  показывая
пальцами  на  окна  нашей  комнаты.  Спустя  некоторое  время  несколько
учителеймужчин начали заталкивать их в спортзал, находящийся  в  боковой
пристройке.   Истерически   завыла   городская    сирена    на    здании
муниципалитета.
   - Это похоже на конец света, - мягко сказала Сандра Кросс.
   Я ничего не ответил.

Глава 14

   Мои родители познакомились на свадьбе, и хотя едва  ли  вы  верите  в
предзнаменования, но стоит сказать, что невеста через  год  погибла.  Ее
звали Джесси Деккер Ханнафорд. Она  была  однокурсницей  и  соседкой  по
комнате  моей  мамы  в  университете  Мэна.  Обе  специализировались  на
политологии. Через год после свадьбы  произошло  следующее.  Муж  Джесси
ушел в  город  по  делам,  а  она  решила  принять  душ.  В  ванной  она
поскользнулась, ударилась головой и потеряла сознание. Пока Джесси  была
в обмороке, на кухне начался пожар, и она сгорела вместе со всем домом.
   Таким образом, единственная польза, которую  принесла  вышеупомянутая
свадьба, - знакомство моей мамы с братом Джесси. Он был в морской форме,
недурен собой, и как  только  начались  танцы,  пригласил  мамочку.  Она
согласилась. Он ухаживал за ней шесть месяцев, а потом  они  поженились.
Насколько я понимаю, я был зачат незадолго до или сразу после того,  как
погибла сестра отца.  На  свадьбе  моих  родителей  она  была  подружкой
невесты. Я часто разглядывал свадебные фотографии, и  меня  не  покидало
странное чувство. Вот тетя Джесси обнимается с мамой. Джесси и  ее  муж,
Брайан Ханнафорд, улыбаются на заднем плане, а мама  с  папой  разрезают
пирог. Джесси танцует... И на всех этих фотографиях тетя Джесси всего за
пять  месяцев  до  своей  ужасной  смерти  в  горящем  доме.  И  хочется
дотронуться до нее, окликнуть, сказать: "Осторожнее, тетя  Джесси.  Будь
осторожней, когда мужа нет дома".
   Но время не повернешь вспять, и чувство собственного бессилия никогда
не покидало меня, когда я думал о тете Джесси.
   Я был единственным  ребенком  в  семье,  и  мама  никогда  не  хотела
другого. Моя мама большая интеллектуалка. Она никогда  не  читала  Агату
Кристи, например, хотя любила  английские  детективы.  А  отец,  который
делал карьеру во флоте, а затем служил в вербовочном пункте,  был  более
американизированным человеком. Он  любил  "Детройт  Тайгас"  и  "Детройт
Редвинз", а когда умер Виней Ломбарди, надел черную нарукавную  повязку.
Он читал новеллы Ричарда Старка о Паркере. Это смешило мамочку,  которая
втолковала ему наконец, что Ричард Старк - псевдоним,  а  настоящее  имя
писателя - Дональд Вестлейк, и под этим именем он написал  много  чудных
рассказов. Она даже дала один почитать папочке, но он не оценил его.
   Одно из самых ранних воспоминаний  моего  детства  относится  к  тому
времени, когда мне еще не исполнилось и трех лет. Я проснулся среди ночи
с ощущением, что я уже мертв. Оно рассеялось лишь тогда, когда в  лунном
свете я увидел на стенах комнаты и на потолке колеблющиеся тени  ветвей.
За окном рос старый вяз, ветер шевелил его листву,  и  ветки  двигались,
словно руки. Сейчас, когда я вспоминаю эту картину,  я  сказал  бы  "как
руки мертвеца". Но в  то  время  едва  ли  мне  пришло  в  голову  такое
сравнение. Я был слишком мал, чтобы думать о мертвецах.  Наверное,  было
полнолуние, потому что стены казались очень  яркими,  а  тени  абсолютно
черными, вся картина была контрастной, без полутонов. И тут  я  услышал,
как что-то крадется ко мне.  Я  слышал  негромкий  скрип.  Он  доносился
откуда-то снизу, из холла. Я не мог пошевелиться от страха. Возможно,  и
не хотел, не помню точно. Я просто лежал, смотрел на тени  и  ждал,  что
Скрипящая Тварь войдет в дверь моей комнаты.
   Я смотрел на дверь и ждал. Не знаю, прошли секунды  или  часы.  Время
для меня остановилось. И вдруг я понял, что  Скрипящая  Тварь  находится
сейчас не у порога моей комнаты, готовясь прыгнуть на меня из тьмы.  Она
внизу, в комнате родителей.
   Я лежал и прислушивался. Помню шум ветра в  ветвях  деревьев.  Помню,
что я обмочился, и кровать подо  мной  была  влажной  и  теплой,  и  это
почему-то слегка  успокаивало.  А  внизу,  далеко,  но  в  то  же  время
необыкновенно отчетливо шумела Скрипучая Тварь.
   Прошло много времени, и я услышал раздраженный голос  мамы:  "Хватит,
Карл".
   И опять скрип. Затем снова: "Прекрати!" Неразборчивый шепот  отца.  И
мама: "Какое мое дело! Это твои проблемы! Прекрати, я хочу спать!"
   Теперь я все знал. Я смог заснуть в ту ночь, но я понял:
   Скрипучей Тварью был мой отец.

Глава 15

   Никто ничего не сказал. Некоторые ребята продолжали смотреть на  меня
выжидательно, как будто я рассказывал анекдот и дошел до ключевой фразы,
после которой можно будет смеяться.
   Другие разглядывали свои руки, скрывая некоторое смущение. Но  Сюзанн
Брукс выглядела довольной, даже сияющей.
   Послышался звонок с урока. Я взглянул на тело миссис Андервуд.  Глаза
ее были полуоткрыты. Они остекленели. На  руке  спокойно  уселась  муха,
потирающая лапки. Я согнал ее.
   За окном подъехало еще четыре полицейские  машины.  Множество  других
машин стояло вдоль дороги. Постепенно начинала собираться толпа.
   Я почесал подбородок, сел и взглянул на Теда. Он сжимал кулаки.  Губы
его шевелились беззвучно, но  я  отчетливо  разобрал,  что  он  говорит.
"Дерьмо".
   Никто не заметил  того,  что  происходит  между  мной  и  Тедом.  Мне
показалось, что он  сейчас  заговорит  вслух.  Чтобы  опередить  его,  я
продолжил рассказ о своих родителях.

Глава 16

   Я знаю, что отец всегда меня ненавидел.
   Хорошенькое заявление, не правда ли? Я догадываюсь, как это звучит со
стороны. Глупо и по-детски. Похожую фразу вы произносите со  слезами  на
глазах и дрожью в голосе, когда отец не дает вам свою машину на  уик-энд
или обещает содрать  с  вас  шкуру  за  очередную  двойку  по  всемирной
истории. К тому же сейчас, когда каждый считает психологию даром Божьим,
пора освободиться от набивших оскомину  ветхозаветных  предрассудков.  И
что еще остается бедному человечеству, едва ли не  каждый  представитель
которого характеризуется анальной фиксацией? Все просто.  Вы  заявляете,
что отец ненавидел вас с самого детства,  а  затем  выходите  на  улицу,
стреляете в соседа, насилуете первую попавшуюся даму, взрываете  парочку
зданий... И надеетесь на оправдание и сочувствие публики.
   Но у медали есть и  обратная  сторона:  никто  не  поверит,  если  вы
говорите правду. Как тому мальчику, который кричал о нападении волков. А
я говорю правду. Нет, никаких доказательств  привести  не  могу,  ничего
существенного до той самой истории с мистером Карлсоном. Возможно, и сам
отец до той истории не знал о своей ненависти. Но  если  бы  кому-нибудь
удалось проникнуть в самые глубинные тайники его подсознания  и  извлечь
эту ненависть на свет, пожалуй, папочка и тут нашелся бы  что  ответить.
Он сказал бы, что ненавидит меня для моего же блага.
   Жизнь для моего отца - что-то вроде дорогого  старинного  автомобиля.
Поскольку эту машину нельзя заменить на другую, и она достаточно дорога,
вы должны содержать ее в идеальном порядке и на хорошем ходу. Раз в  год
вы участвуете в какой-нибудь выставке старинной техники. И на автомобиле
вашем должна быть свеженькая  краска,  нигде  ни  пылинки,  ни  малейшей
неисправности в моторе, все смазано, гайки закручены,  баки  заправлены.
Все схвачено, за все заплачено - вот  девиз  моего  папочки.  А  если  о
ветровое стекло разбилась птичка, смахните ее скорее,  чтобы  не  мешала
обзору.
   Такова жизнь моего отца. А я для него - та самая птичка на стекле.
   Мой отец - крупный мужчина, с виду всегда спокойный и  хладнокровный.
Есть  что-то  обезьяноподобное  в  его  чертах,  но  это  не  производит
отталкивающего впечатления. У него светлые  глаза  и  русые  волосы;  на
солнце кожа его быстро краснеет, поэтому летом он всегда выглядит слегка
злобным. Когда мне исполнилось десять лет, его перевели в Бостон,  и  он
приезжал домой только И на уик-энды. Но раньше он  служил  в  Портленде.
Насколько я понимаю, он был похож на любого такого же к отца  семейства,
мужчину средних лет, только рубашка к была не белая,  а  цвета  хаки.  И
неизменный черный галстук.
   В  Библии  говорится,  что  грехи  отцов  падут  на  голову  сыновей.
Возможно, это так. Тогда на мою голову пали грехи не только отца,  но  и
всех его ближних и дальних родственников. Отцу было тяжело  работать  на
вербовочном пункте. Я часто думал о том, насколько счастливее он был бы,
оставшись во флоте. Не говоря уже о том, насколько приятнее мне было  бы
видеть его дома пореже.  Для  отца  его  теперешняя  служба  была  почти
невыносима. Как если бы ему приходилось видеть, что бесценные автомашины
окружающих  людей  содержатся  в  отвратительном  состоянии,  ржавеют  и
разваливаются на глазах. Кто только не проходил через  его  руки!  Люди,
которые не знали, что им нужно. Люди, которые больше всего  беспокоились
о том, как бы вырваться куда-нибудь из своей привычной жизни.  Ромео  из
колледжа, покидающие своих беременных Джульетт. Мрачные  юноши,  которым
предоставлялся  выбор  между  службой   во   флоте   и   пребыванием   в
исправительном учреждении. Недоучки с одной  прямой  извилиной,  которым
приходилось показывать, как пишется их собственное имя. А  дома  был  я.
Тоже не соответствующий отцовским представлениям,  тоже  не  такой,  как
надо, тоже неправильный. Своего рода вызов.  И  наверное,  он  ненавидел
меня потому, что не мог этот вызов принять. Может, все  было  бы  иначе,
если бы я не походил до такой степени больше на маму, чем на  него.  Это
проявлялось во всем. Он называл меня маменькиным сынком.  Наверное,  так
оно и было.
   Однажды осенним днем 1962 года мне пришло в голову покидать камнями в
стекла. Отец собирался ставить вторые рамы на все  окна  в  нашем  доме.
Было начало октября, суббота, и отец с утра  начал  планомерно,  шаг  за
шагом готовиться  к  осуществлению  своей  идеи.  Он  всегда  все  делал
тщательно, никаких оплошностей, ничего непредвиденного.
   Он выносил стекла из гаража. Еще весной он заготовил их, окрасил рамы
в зеленый цвет, и теперь аккуратно расставлял их вдоль  дома,  по  штуке
под каждым окном. Я наблюдал  за  ним.  Лицо  его  покраснело  даже  под
прохладным октябрьским солнцем, легким, как поцелуй. Замечательный месяц
октябрь.
   Я сидел на нижней ступеньке крыльца, смотрел на папу и на проезжавшие
мимо нашего дома автомобили. Мама была в доме.  Она  играла  на  пианино
что-то минорное. Наверное, Баха. Почти все, что она играла, звучало  как
произведения Баха. Ветер то доносил до  меня  мелодию,  то  обрывал  ее.
Когда я сейчас слышу этот отрывок,  в  памяти  всплывает  тот  солнечный
октябрьский день. Фуга Баха для Двойных Окон в миноре.
   Мимо  проехал  "Форд".  На  старый  вяз  села  малиновка   и   начала
насвистывать. Я  слушал,  как  играет  мама.  Правая  рука  ее  выводила
мелодию, левая брала звучные аккорды.  Когда  ей  хотелось,  мама  могла
играть  превосходные  буги-вуги,  но  это  случалось  нечасто.  И   даже
буги-вуги в ее исполнении звучали так, будто их сочинил все тот же Бах.
   И тут вдруг меня осенило. Я понял, как прекрасно было бы разбить  все
эти стекла. Одно за другим, сперва верхние половины, потом нижние.
   Вы скажете, это  было  не  что  иное,  как  желание  отомстить  отцу,
сознательное или  бессознательное.  Разрушить  его  идеальный  мир.  Но,
честно говоря, я не помню, чтобы отец как-то фигурировал в моих мыслях в
этот момент. Мне  было  четыре  года.  Стоял  ясный  октябрьский  денек.
Чудесный день, словно специально предназначенный для  того,  чтобы  бить
стекла.
   Я встал и пошел собирать камни. На  мне  были  короткие  штанишки,  я
набил полные карманы камней,  и  со  стороны  они  наверняка  смотрелись
забавно, как огромные яйца. Я шел по дороге, то  и  дело  наклоняясь  за
новым камнем. Проехала машина, я подался в  сторону,  водитель  повернул
руль в другую. Женщина сзади него держала на руках ребенка.
   Когда я решил, что собрал достаточно камней, я вернулся  на  лужайку,
взял один из них в руки и швырнул в стекло, стоявшее под окном гостиной.
Я изо всех сил старался попасть. Но промахнулся.  Тогда  я  взял  другой
камень, тщательно прицелился и кинул прямо в  середину  окна.  По  спине
пробежал легкий холодок. Наконец-то я попал в цель.  Окно  звякнуло,  по
стеклу пробежала трещина.
   Я  обошел  дом,  разбивая  стекла  с   той   же   старательностью   и
методичностью, с какой отец их расставлял. Сперва в  гостиной,  затем  в
комнате для музицирования... Я смотрел на маму, продолжающую  играть  на
пианино. Она на услышала звона  разбитого  стекла,  но  увидела,  что  я
смотрю на нее в окно. На ней был чудесный  голубой  пеньюар.  Она  взяла
неверную ноту, увидев  меня,  остановилась  на  секунду  и  ослепительно
улыбнулась. Затем вернулась к клавишам.
   Самое забавное, что я не испытывал никакого  чувства  вины.  Никакого
ощущения,  что  я  делаю  что-то  не  так.  Как,  впрочем,   и   особого
удовольствия. Все-таки странная вещь, это  детское  восприятие  мира.  Я
уверен, что если бы отец успел укрепить вторые рамы на окнах,  мне  и  в
голову не пришло бы их разбить.
   Я уже примеривался к последнему стеклу,  когда  на  плечо  мое  легла
тяжелая рука, и я обернулся. Это был отец. И он был не в себе. Я никогда
раньше не  видел  его  таким.  У  него  были  огромные  глаза  навыкате,
совершенно бешеные. Я так испугался, что начал кричать. Ощущение  такое,
как если бы вы увидели своего отца с совершенно чужим лицом, пугающим  и
незнакомым. - Ублюдок!
   Он схватил меня одной рукой за левое плечо, а другой - за  лодыжки  и
швырнул на землю. Швырнул изо всех сил. Казалось, из моих  легких  вышел
весь воздух, и я лежал, не в силах  ни  вздохнуть,  ни  пошевелиться.  И
наблюдал, как выражение ярости на лице отца сменяется испугом. В груди и
крестце разливалась острая боль.
   - Я не хотел, - сказал он, присаживаясь на корточках возле меня. -  С
тобой все в порядке? Все о'кей, Чак?
   Он называл меня так, когда был в хорошем настроении. Когда мы  играли
в орлянку во дворе.
   Легкие мои наконец смогли вобрать в себя воздух. Я открыл рот,  и  из
него вырвался чудовищный крик. Я никогда не производил сам звуков  такой
громкости, и не слышал, чтобы кто-нибудь так  вопил.  Из  глаз  брызнули
слезы. Следующий крик получился даже  громче  первого,  и  это  испугало
меня. Мама прекратила играть на пианино.
   - Не следовало так поступать, - сказал отец. На его лице испуг  снова
сменялся гневом. - А теперь заткнись. Да будь же мужчиной, черт возьми!
   Он грубым рывком поднял меня на ноги как  раз  в  тот  момент,  когда
из-за угла дома выбежала мама, все еще в пеньюаре.
   - Он разбил все окна, - сообщил ей отец. - Пойди одень что-нибудь.  -
Что случилось? - закричала мама. - Чарли, дорогой, ты порезался?
   Где? Покажи!
   - Он не порезался, - недовольно произнес отец. - Он просто испугался,
что получит хорошую взбучку. И совершенно справедливо.
   Я подбежал к маме и уткнулся ей в живот, ощущая чудный сладкий  запах
духов и нежный шелк пеньюара. Голова моя гудела, я плотно закрыл  глаза,
из которых продолжали течь слезы.
   - О чем ты говоришь?! Он весь красный! Если ты до него  хоть  пальцем
дотронулся, Карл...
   - Ради всего святого, он начал кричать, как только увидел,  что  я  к
нему приближаюсь.
   Голоса родителей звучали издалека, словно из другого мира.
   - Едет машина, - произнес отец. - Иди в дом, Рита.
   - Улыбнись, радость моя, - обратилась ко мне мама. - Ну-ка,  улыбнись
мамочке.
   Она мягко отвела мое лицо от себя  и  осушила  слезы  на  щеках.  Вам
знакомо это ощущение?  Для  меня  это  не  просто  банальность  слащавых
поэтов. Мама действительно осушила мне слезы, и это одно из самых  ярких
переживаний в моей жизни.
   - Успокойся, золотце. Папочка вовсе не хотел тебя обидеть.
   - Сэм Кэстингвей с женой был в машине, - сообщил папа.  -  Теперь  ты
предоставила этой безмозглой курице с длинным языком  хорошую  пищу  для
сплетен. Я надеюсь...
   - Пойдем, Чарли, - сказала мама и взяла меня за руку. - Пойдем в  мою
комнату, выпьем по чашечке шоколада.
   - Черта с два, - грубо оборвал  ее  отец.  Я  обернулся  к  нему.  Он
продолжал:
   - Я вытрясу из него этот шоколад вместе со всей его дурью.
   - Ничего ты ни из кого не  вытрясешь,  прекрати.  Ты  и  так  напугал
беднягу до смерти.
   Отец с перекошенным от ярости лицом схватил маму за  плечо,  повернул
ее к разбитому стеклу под окном кухни и, указывая на него, заорал:
   - Вот! Смотри! А ты еще шоколад давать ему собираешься. Он больше  не
младенец, Рита, и перестань прятать его за своей юбкой.
   Мама отдернула плечо, на котором остались красные отпечатки  пальцев.
- Ступай в дом, - холодно произнесла она. - Ты иногда бываешь невыносимо
глуп, Карл.
   - Я хочу...
   - Не рассказывай мне, чего ты хочешь!  -  внезапно  взорвалась  мама.
Отец отшатнулся.
   - Ступай в дом! Или  пойди  нажрись  со  своими  дружками!  Иди  куда
хочешь! Только чтобы глаза мои тебя не видели!
   - Понимаешь, - начал отец осторожно, - существует такое понятие,  как
наказание. Тебя учили этому в колледже, или на  это  педагоги  не  нашли
времени, забивая вам мозги всяким либеральным бредом?  В  следующий  раз
твой сын не ограничится несколькими окнами, пойми. В  следующий  раз  он
разобьет тебе сердце. Разрушение...
   - Убирайся! - прокричала мама.
   Я снова начал плакать. Мама взяла меня на руки.  Все  о'кей,  радость
моя, говорила она, все будет хорошо... А  я  смотрел  на  отца,  который
повернулся  и  пошел  прочь,  засунув  руки  в  карманы,  как  обиженный
мальчишка. Я ненавидел его. И сегодня впервые я понял, как  легко  можно
заставить его капитулировать.
   Когда мы с мамочкой пили шоколад в ее комнате, я рассказал, как  отец
швырнул меня на землю. И потом соврал, будто ничего не было.
   Я чувствовал себя большим и сильным.

Глава 19

   - Ты выполнял свой воинский долг?
   - Да.
   - Где?
   - В армии, Чарли.
   - В какой должности?
   - Я служил в качестве доктора.
   - Психиатра?
   - Нет.
   - Как долго ты был практикующим психиатром?
   - Пять лет.
   - Ты когда-нибудь занимался оральным сексом со своей женой?
   - Что... Сердитая пауза.
   - Я... Я не буду отвечать на этот вопрос. Вы не имеете права...
   - У меня есть все права, у тебя - ни единого.  Отвечай,  или  я  убью
кого-нибудь. Заруби себе на носу: если ты солжешь, и я  поймаю  тебя  на
этом, я убью кого-нибудь. Итак, ты когда-нибудь занимался...
   - Нет!
   - Как долго ты был практикующим психиатром?
   - Пять лет.
   - Почему?
   - Поче... Ну, это просто удовлетворяло меня как личность.
   - Твоя жена когда-нибудь изменяла тебе с другим мужчиной? - Нет.
   - С другой женщиной?
   - Нет!
   - Откуда ты знаешь?
   - Она любит меня.
   - Твоя жена делала тебе когда-нибудь минет, Дон?
   - Я не знаю, что Вы...
   - Ты чертовски хорошо знаешь, что это значит.
   - Нет, Чарли, я...
   - Ты когда-нибудь списывал на экзамене в колледже? Пауза.
   - Никогда.
   - А на проверочных испытаниях?
   - Нет.
   Я продолжал придираться.
   - Тогда как ты можешь говорить, что твоя жена никогда не занималась с
тобой оральным сексом?
   - Я... Я никогда... Чарли...
   - Где проходили ваши военные маневры?
   - Форт Беннинг. - В каком году?
   - Я не помню...
   - Скажи мне год, или я применю оружие. - В 1956 году.
   - Ты был свиньей?
   - Я... Я не пони...
   - Ты был свиньей? Ты был собачьей мордой?
   - Я был... Я был офицером. Сначала...
   - Я не просил тебя говорить об этом! - завизжал я.
   - Чарли... Чарли, ради Бога, успокойтесь...
   - В каком году ты выполнял свой воинский долг?
   - В 1960-ом.
   - Ты должен стране шесть лет! Ты лжешь! Я убью...
   - Нет! - закричал он. - Национальная Гвардия. Я  был  в  Национальной
Гвардии.
   - Какова девичья фамилия твоей матери?
   - Г-Г-Гэвин.
   - Почему?
   - По... Я не знаю, что ты име...
   - Почему ее девичья фамилия Гэвин?
   - Потому что фамилия ее отца Гэвин. Чарли...
   - В каком году проходили военные маневры?
   - В 1957... 1956!
   - Ты лжешь! Я поймал тебя, Дон, не правда ли?
   - Нет!
   - Ты начал говорить 1957.
   - Я перепутал.
   - Сейчас я выстрелю кому-нибудь в живот.
   - Чарли, ради Христа!
   - Смотри, будь внимательней! Ты был свиньей, правильно?  В  армии?  -
Да-нет... Я был офицером.
   - Каково второе имя твоего отца?
   - Д-Джон. Ч-Чарли, держи себя в руках. Н-Не...
   - Ты когда-нибудь занимался оральным сексом с женой? - Нет!
   - Ты лжешь! Ты сказал, что  не  знаешь,  что  это  значит.  -  Ты  же
объяснил мне это!
   Мистер Грейс тяжело дышал, периодически похрюкивая.
   - Чарли, позволь мне уйти, позволь...
   - Каково твое вероисповедание?
   - Методист.
   - В церковном хоре?
   - Нет!
   - Ты посещал воскресную школу?
   - Да.
   - Каковы первые три слова в Библии? Пауза.
   - В начале было...
   - Первая строка 23 Псалма?
   - Бог... Хм... Бог - мой пастырь, я не хочу.
   - Впервые ты занимался  оральным  сексом  с  женой  в  1956  году?  -
Да-нет... Чарли, оставь меня в...
   - Военные маневры, в каком году?
   - В тысяча девятьсот пятьдесят шестом!
   - Перед этим ты сказал в пятьдесят седьмом, - завизжал я. - Сейчас  я
размозжу кому-нибудь башку!
   - Я сказал в пятьдесят шестом, ты, недоносок!  -  истерически  заорал
мистер Грейс.
   - Что случилось с Ионой, Дон?
   - Его проглотил кит.
   - В Библии говорится о большой рыбе, Дон. Ты это имел в виду?
   - Да. Большая рыба. Жалкий работяга.
   - Кто построил ковчег?
   - Ной.
   - Где проходили военные маневры?
   - Форт Беннинг. Он сказал это более спокойно и уверенно.
   - Занимался ли оральным сексом со своей женой?
   - Нет.
   - Что?
   - Нет!
   - Какова последняя книга Библии, Дон?
   - "Апокалипсис".
   - Кто ее написал?
   - Иоанн.
   - Каково второе имя твоего отца?
   - Джон.
   - Твой отец исповедовался тебе когда-нибудь, Дон?
   Послышалось  нервное  хихиканье,  на  которое  отозвалось   несколько
человек в классе.
   - О... Нет... Чарли... Он никогда этого не делал.
   - Какова девичья фамилия твоей матери?
   - Гэвин.
   - Числится ли Христос среди мучеников?
   - Д-Да...
   - Что с ним сделали?
   - Его распяли.
   - О чем Христос спросил Бога на кресте?
   - Мой Бог, мой Бог, почему ты покинул меня? - Дон?
   - Да, Чарли.
   - Что ты только что сказал?
   - Я сказал: "Мой Бог, мой Бог, почему..."
   Пауза.
   - О, нет, Чарли!
   - Ты задал вопрос.
   - Ты обманул меня!
   - Только что ты подписал  чей-то  смертный  приговор,  Дон.  Я  очень
сожалею.
   - Нет!
   Я выстрелил в пол. Весь класс, слушавший нашу беседу с  гипнотическим
вниманием, вздрогнул. Несколько человек завизжали. Пиг Пэн снова упал  в
обморок. Его тело свалилось на пол с ужасным грохотом. Я не знаю, слышно
ли было это по внутренней  связи,  хотя  на  самом  деле  это  не  имело
значения. Мистер Грейс зарыдал. Он всхлипывал как маленький  ребенок.  -
Удовлетворительно, - сказал я, ни к кому  персонально  не  обращаясь.  -
Вполне удовлетворительно.
   Я дал ему вволю поплакать. Услышав звук выстрела,  копы  поспешили  к
зданию, но Том Денвер их  остановил.  Таким  образом,  все  складывалось
хорошо.  Мистер  Грейс  плакал  как  маленький  ребенок.  Беспомощно   и
безнадежно. Я заставил  его  отыметь  самого  себя  собственным  членом,
кое-что из личного опыта читателей "Пентхауза". Я сорвал  с  него  маску
доктора и сделал из него человека.
   - Мистер Грейс? - наконец сказал я.
   - Я ухожу, - ответил он. - И ничто меня не остановит!
   - Все нормально, - нежно сказал я. - Игра окончена. Никто не погиб. Я
выстрелил в пол.
   Настороженная тишина.
   - Как я могу верить тебе, Чарли? - спросил он устало.
   Ничего не ответив, я посмотрел на Теда.
   - Это Тед Джонс, мистер Грейс, - механически сказал Тед.
   - Д-Да, Тед.
   - Он выстрелил в пол, - как робот продолжал Тед. - Все нормально.
   Затем он оскалился и попытался еще что-то сказать. Я наставил на него
пистолет, и он тут же заткнулся.
   - Спасибо, Тед. Спасибо, мой мальчик.
   Мистер Грейс снова зарыдал. Казалось, прошло бесконечно много времени
до того момента, когда он отключил связь. Через некоторое время он вышел
из школы, шатаясь, и направился к копам. На  руке  его  висело  твидовое
пальто с замшевыми заплатками на рукавах.  Он  шел  сгорбившись,  словно
старик.
   Мне стало очень стыдно, когда я увидел его в таком состоянии.

Глава 20

   - О, род людской, - устало вздохнув, промолвил Дик Кин,  сидевший  на
задней парте.
   Внезапно его перебил звонкий ликующий голос:
   - Мне кажется, это было потрясающе!
   Я повернул голову и увидел Грейс Стэннор, миниатюрную девицу,  чем-то
напоминавшую немецкую куклу. Она  пользовалась  успехом  у  доморощенных
щеголей, отличительной особенностью которых были  прилизанные  волосы  и
белые  носки.  Они  увивались  вокруг  нее  как  рой  пчел.  Она  носила
облегающие свитера и короткие юбки. Во  время  ходьбы  все  ее  прелести
покачивались из стороны  в  сторону,  притягивая  взоры  окружающих.  По
меткому выражению Чака Бэрри, это походило на затмение -  только  она  и
ничего больше. Я слышал,  что  ее  мать  была  отнюдь  не  подарок.  Она
постоянно торчала в баре "Денни"  возле  южной  магистрали,  примерно  в
полумиле от того места, где их семья снимала  угол.  Это  была  грязная,
обшарпанная  забегаловка.  "Яблоко  от   яблони   недалеко   падает"   -
излюбленная поговорка в нашем городе. В настоящий момент она была  одета
в розовый кардиган и темно-зеленую юбку, обнажавшую  стройные  ноги.  Ее
лицо напоминало личико маленькой проказницы.
   Она подняла вверх стиснутый кулак. Было что-то чистое и  одновременно
пикантное в этом моменте. У меня перехватило дыхание.
   - Давай, Чарли! Трахни их всех!
   Все головы повернулись в  ее  сторону.  Я  говорил  вам  о  шарике  в
рулетке, не правда ли? Ну, конечно же, говорил.  Так  вот,  он  все  еще
движется по кругу. Безумие бывает разное. Существует масса людей  помимо
меня,  обожающих  наблюдать  за  мордобоем.  Они   посещают   состязания
мотогонщиков, матчи борцов, смотрят фильмы ужасов. Реплика Грейс Стэннор
была из этой же серии, имела тот же привкус насилия. Меня восхитило, что
она сказала об этом вслух. Приз  за  честность  всегда  самый  почетный.
Кроме того, она была крошечная и хорошенькая.
   Ирма Бейтц посмотрела на нее с отвращением.
   - Закрой свой грязный рот! - крикнула она.
   - А пошла ты...  -  улыбаясь  отпарировала  Грейс,  спустя  мгновение
добавив, - шлюха!
   У Ирмы отвалилась челюсть. Она попыталась что-то  сказать.  Я  видел,
как напряглась ее  шея,  вздулись  вены,  задергалось  горло  в  поисках
достойного ответа. Она подыскивала подходящие слова, чтобы бросить их  в
лицо сопернице. Ее распирало от ненависти и жажды взять реванш. Она была
похожа на лягушку.
   Наконец, она выпалила:
   - Тебя нужно расстрелять с ним заодно, грязная потаскушка.
   Ей  показалось,  что  этого  недостаточно.   Она   чувствовала   себя
уязвленной до глубины души. Внутри нее клокотала ярость.
   - Смерть шлюхам! Шлюхам и их дочерям!
   В комнате было тихо, но теперь эта тишина усилилась. Казалось, воздух
звенит и вибрирует. Казалось, что Ирма и Грейс стоят на огромной сцене в
свете юпитеров, а все присутствующие застыли в странном оцепенении.
   Улыбка медленно сползла с лица Грейс. Сейчас  она  напоминала  скорее
гримасу.
   - Что? - медленно спросила она. - Что-что?
   - Проститутка! Развратная девка!
   Грейс   встала   и   медленно   отчеканила,   растягивая   слова:   -
Моя-мать-работает-в-прачечной-вонючая-сучка!                           
Лучше-возьми-своислова-обратно!
   Глаза  Ирмы  триумфально  засияли.  Ее  шея  блестела  от  пота.  Эта
пайдевочка по пятницам всегда смотрела вечерние телепередачи, не забывая
поглядывать  на  часы.  У  нее  не  было  друзей,  ее   телефон   всегда
безмолвствовал. Голос мамочки был для нее все равно что глас Божий.  Она
постоянно пощипывала усики, темневшие над верхней губой.  Эта  девица  с
растительностью под носом по сто раз бегала на фильмы с участием Роберта
Рэдфорда и, изнемогая от нежности,  писала  письма  Джону  Траволта  при
ярком свете настольной лампы. Время  для  нее  текло  медленно  и  вяло.
Казалось, что ее удел - пустые комнаты и запах пота. Она открыла  рот  и
заорала:
   - Дочь шлюхи!
   - О'кей, - сказала Грейс. Она встала и пошла  Ирме  навстречу,  держа
перед собой вытянутые  руки,  как  гипнотизер.  Ее  длинные  ногти  были
покрыты перламутровым лаком.
   - Я выцарапаю тебе глаза, стерва!
   - Дочь шлюхи, дочь шлюхи! - пропела Ирма Бейтц. Грейс  улыбалась.  Ее
глаза горели огнем. Она не спеша, вразвалку, шла прямо на Ирму. Она была
хороша как никогда. Черты ее лица казались вырезанными из кости.
   - О'кей, Ирма, - сказала она. - Вот я до тебя и добралась.  Сейчас  я
выдеру тебе глаза.
   Ирма опомнилась и сделала шаг назад.
   - Стоп, - сказал я Грейс.
   Я не стал поднимать пистолет, просто  положил  на  него  руку.  Грейс
остановилась и взглянула на  меня  вопрошающе.  На  лице  Ирмы  читалось
удовлетворение. В мыслях она уже видела нимб вокруг моей головы.
   - Дочь шлюхи, - повторила она, обращаясь к классу. -  Миссис  Стэннор
готова принять любого каждую ночь,  когда  возвращается  после  попойки.
Вместе с дочерью, идущей по ее стопам.
   Она тошнотворно улыбнулась Грейс. Грейс  все  еще  смотрела  на  меня
вопрошающе.
   - Ирма, - сказал я вежливо. - Посмотри на меня, пожалуйста.
   Она уставилась на меня не мигая. Выражение ее лица поразило меня. Она
была вне себя от гнева. Ее щеки горели, хотя лицо  напоминало  застывшую
восковую  маску.  Она  походила  на  визжащую  летучую   мышь-альбиноса.
Казалось, она  не  задумываясь  ринется  в  самое  пекло,  если  в  этом
возникнет необходимость.
   - Хорошо, - сказал я, когда они обе уставились на меня.  -  А  теперь
слушайте меня внимательно. Мы должны поддерживать здесь порядок. Я  ясно
выражаюсь? Что  мы  имеем  без  дисциплины?  Джунгли.  Наилучший  способ
поддержания порядка -  разрешать  трудности  цивилизованным  образом.  -
Правильно, правильно! - крикнул Харман Джексон.
   Я встал, подошел к доске и взял кусочек мела. Затем  я  нарисовал  на
полу большой круг,  примерно  пяти  футов  в  диаметре.  Все  это  время
краешком глаза я наблюдал за Тедом Джонсом. Затем я вернулся к  столу  и
сел. -  Пожалуйста,  девочки,  -  сказал  я,  указывая  на  круг.  Грейс
беспрекословно выполнила мое приказание. Я залюбовался ее походкой. Ирма
сидела неподвижно.
   - В чем дело, Ирма? - спросил я. - Ты ведь провинилась, не так ли?
   Она выглядела совершенно сбитой  с  толку.  Затем  она  опомнилась  и
встала со стула,  прикрывая  рот  рукой,  будто  сдерживая  истерический
хохот. Ирма вошла в круг, стараясь держаться как можно дальше от  Грейс.
Ее глаза были опущены, руки скрещены  на  груди.  Казалось,  она  готова
исполнить оперную арию.
   Ни с того ни с сего мне в голову пришла мысль:
   "Продает ли ее отец машины?"
   - Отлично, - сказал я. - А  теперь  зарубите  себе  на  носу.  Шаг  в
сторону карается расстрелом. Ясно?
   Им было ясно. Им было все абсолютно ясно. Когда вы  уже  не  способны
мыслить,  понимание  какого-нибудь  явления   сводится   к   примитивным
ощущениям, наподобие тех,  которые  вы  испытываете,  когда  смотрите  в
окошко камеры обскура викторианской эпохи.
   - Мне не хотелось бы применять насилие. Я думаю,  у  вас  было  много
времени  поразмыслить  о  вопросах  жизни  и  смерти.   Мы   ограничимся
словесными оскорблениями и незначительным рукоприкладством,  девочки.  Я
буду судьей. Согласны?
   Они кивнули.
   Я вытащил из заднего кармана красный носовой платок. Когда-то я купил
его по дешевке в деловой части города и некоторое время носил обмотанным
вокруг шеи. Затем мне это надоело, и я стал использовать его по  прямому
назначению.
   - Как только я брошу платок на пол, приступайте к делу. Ты  начинаешь
первая, Грейс, как защищающаяся сторона.
   Грейс кивнула головой, соглашаясь. Как сказала бы моя мамочка, на  ее
щеках цвели пурпурные розы.
   Ирма Бейтц ошарашенно уставилась на платок.
   - Прекрати! - заорал Тед Джонс. - Ты обещал, что  не  будет  никакого
насилия, Чарли. Сейчас же прекрати это безобразие!
   Без всяких на то причин Дон Лорди разразился безумным смехом.
   - Она первая начала, Тед, - с ненавистью  сказала  Сильвия  Рэгон.  -
Если какая-то вшивая вонючка называет мою мать шлюхой...
   - Шлюха, грязная шлюха, - сдержанно подтвердила Ирма.
   - ...Я выцарапаю твои бесстыжие глаза!
   - Ты сошла с ума! - заорал Тед. Он покраснел как рак. - Мы могли  его
остановить! Если бы мы действовали все заодно, то могли бы...
   - Заткнись, Тед, - рявкнул Дик Кин.
   Тед огляделся, но никто его не поддержал. Глаза его метали молнии.  Я
порадовался,  что  между  нами   было   значительное   расстояние.   При
необходимости я бы успел выстрелить ему в ногу.
   - Ну как, готовы, девочки?
   - Готовы,  -  подтвердила  Грейс,  ухмыляясь.  Ирма  кивнула  в  знак
согласия. Она  была  крупной  блондинкой  отталкивающей  наружности.  Ее
волосы имели грязноватый  оттенок,  слипшиеся  локоны  напоминали  рулон
туалетной бумаги.
   Я уронил платок  на  пол.  Представление  началось.  Грейс  о  чем-то
напряженно размышляла. Казалось, я  слышу,  с  каким  скрипом  вращаются
шестеренки в ее мозгу. В тот момент я любил ее. Нет... Я любил их обеих.
- Ты жирная грязная потаскушка, - отчеканила Грейс, с  ненавистью  глядя
Ирме в лицо. - Ты самая настоящая вонючка.  От  тебя  постоянно  воняет.
Вшивая дрянь!
   - Отлично, - одобрил я, когда она закончила свою тираду. -  А  теперь
дай ей пощечину.
   Грейс со всей силы залепила Ирме пощечину. Раздался  треск,  как  при
столкновении двух лодок. Когда Грейс замахивалась, ее  свитер  задрался,
обнажив часть спины.
   - У-ух! Вот это да! - восторженно прокомментировал Корки.
   Голова Ирмы резко качнулась назад, лицо сморщилось от боли. Выражение
сдержанности исчезло с него напрочь. На щеке расплылось алое пятно.
   Грейс запрокинула голову, тяжело дыша. Ее красивые волосы рассыпались
по плечам. Она ждала.
   - Теперь твоя очередь, Ирма, - сказал я. - Вперед!
   Ирма  тяжело  дышала.  Ее  глаза  потускнели,   рот   искривился.   -
Прошмандовка!  -  наконец  выпалила  она,  предвкушая  победу.  Ее  губы
задергались  как  у  лающей  собаки.  -  Шлюха,  ложащаяся  под  первого
попавшегося самца.
   Я одобрительно кивнул ей.
   Ирма ухмыльнулась. Она выглядела ужасающе огромной. Ее тяжелая, будто
каменная рука с треском опустилась на лицо Грейс.
   - О! - восторженно взвыли зрители.
   Грейс осталась стоять на месте. Ее лицо приобрело  пунцовый  оттенок,
но она даже не пошатнулась. Она стояла и улыбалась Ирме в лицо.  И  Ирма
не выдержала. Я видел и не мог в это поверить.
   Я мельком взглянул на аудиторию. Все были словно загипнотизированы  и
находились в каком-то подвешенном состоянии.  Они  больше  не  думали  о
мистере  Грейсе,  Томе  Денвере  или  Чарльзе  Деккере.  Они   наблюдали
захватывающее зрелище. Казалось, они всматриваются в  кривое  зеркало  и
видят собственные души.
   - Как насчет сатисфакции, Грейс? - спросил я.
   Крошечные зубки Грейс обнажились в улыбке.
   - Тебе ни разу в жизни не назначали свидания.  Ты  уродина.  От  тебя
дурно пахнет. Поэтому ты ненавидишь всех и вся. Поэтому все, что  делают
люди, кажется грязным в твоем искаженном восприятии. Озабоченная девка!
   Я кивнул Грейс.
   Грейс заехала кулаком Ирме в лицо. Та свалилась на пол. Удар  был  не
сильным, но она зарыдала громко и безнадежно.
   - Отпусти меня, Чарли! - взмолилась она. - Я больше не могу!  Отпусти
меня!
   - Возьми назад свои слова о моей матери, - потребовала Грейс.
   - Твоя мать берет в рот! - завизжала Ирма. Ее лицо было перекошено от
ненависти. Она трясла головой как ненормальная.
   - Очень хорошо, - сказал я. - Теперь твоя очередь, Ирма.
   Но Ирма продолжала визжать как недорезанная.
   - Боже... Я хочу умереть...  -  всхлипывала  она.  Она  закрыла  лицо
дрожащими руками.
   - Проси прощения, тварь, - угрожающе повторила Грейс.
   - Твоя мать берет в рот! - снова завопила Ирма,  не  отрывая  рук  от
лица.
   - О'кей, теперь твоя очередь, Ирма. Твой последний шанс.
   Ирма изо всей силы ударила Грейс по лицу. Грейс зажмурилась, вены  на
ее шее от напряжения вздулись. Ее лицо покраснело. Тело Ирмы сотрясалось
от рыданий.
   - Ты ничего не сможешь  со  мной  сделать,  -  сказала  Грейс.  -  Ты
ничтожество, жирная вонючая свинья.
   - Вмажь ей хорошенько! -  завопил  Билли  Сойер.  Он  ударил  сжатыми
кулаками по парте. - Дай ей по морде!
   - У тебя даже нет ни единого друга, - тяжело  дыша,  выпалила  Грейс.
-Ты просто коптишь небо!
   - Верни ей должок, - сказал я. - Теперь твой черед.
   Грейс замахнулась, но Ирма завизжала и грохнулась на колени.
   - Хватит!! Не бейте меня! Не трогайте меня!
   - Проси прощения.
   - Я не могу, - всхлипнула она. - Разве ты не видишь, что я не могу.
   - Можешь. Так будет лучше для тебя.
   В комнате не  раздавалось  ни  звука.  Внезапно  тишину  нарушил  бой
настенных часов. Ирма подняла голову,  и  в  этот  момент  Грейс  ребром
ладони ударила ее по шее. Раздался звук, похожий на пистолетный выстрел.
   Ирма тяжело опустилась на четвереньки, спутанные  волосы  закрыли  ей
лицо. Она завопила:
   - О'кей! Будь по-твоему. Я прошу прощения!
   Грейс отступила на шаг и застыла с открытым ртом. Она подняла руки  и
откинула волосы со лба. Ирма смотрела на нее  неуверенно  и  жалко.  Она
снова встала на колени, и мне показалось,  что  она  молится  на  Грейс.
Снова послышались всхлипывания.
   Грейс  посмотрела  на  класс,  а  потом  на  меня.  Грудь  ее   часто
вздымалась. - Моя мать много себе позволяет, - сказала она, - но  я  все
равно люблю ее.
   Все зааплодировали. Все, за исключением Теда Джонса и  Сюзанн  Брукс.
Сюзанн была слишком ошеломлена, чтобы как-то реагировать.  Она  смотрела
на Грейс Стэннор с восхищением.
   Ирма  сидела  на  полу,  закрыв  лицо  руками.   Когда   аплодисменты
прекратились (я заметил, что Сандра Кросс все это время  вела  себя  как
сомнамбула), я приказал:
   - Встань, Ирма.
   Она посмотрела на меня удивленно, словно очнулась ото сна.
   - Оставь ее в покое, - отчеканил Тед.
   - Заткнись, - оскалился Харман Джексон. - Чарли все делает правильно.
Тед обернулся и удивленно посмотрел на него. Но Харман даже  не  опустил
глаза, как бы он поступил в другое время в другом месте.  Они  оба  были
членами Студенческого Комитета, правда, Тед всегда играл первую скрипку.
- Вставай, Ирма, - мягко сказал я.
   - Ты собираешься меня убить? - прошептала она.
   - Нет, ведь ты же извинилась.
   - Она вынудила меня это сделать.
   - Держу пари, ты действительно раскаиваешься в своем поступке.
   Ирма смотрела на меня исподлобья,  волосы  закрывали  ей  лицо.  -  Я
ненавижу приносить извинения.
   - Ты простила ее? - спросил я Грейс.
   - Я? -  с  удивлением  переспросила  Грейс.  -  О  да,  конечно.  Она
направилась к своей парте и села, нахмурив брови. - Ирма? - спросил я.
   - Что?
   Она смотрела на меня испуганно и жалко,  как  побитая  собака.  -  Ты
хочешь еще что-нибудь сказать?
   - Я не знаю.
   Она стояла ссутулясь, не зная, куда девать руки.
   - Мне кажется, тебе нужно выговориться.
   - Облегчи свою душу, Ирма, - поддержала меня Тенис Гэннон. - Я всегда
так поступаю, и мне это помогает.
   - Отцепитесь от нее, - раздался с задней парты голос Дика Кина.
   - Я не хочу этого, - внезапно сказала Ирма. - Я хочу выговориться.
   Она снова отбросила назад волосы. Ее руки больше не дрожали.
   - Я - некрасивая. Я никому не нравлюсь. Меня ни разу не приглашали на
свидание. Все, что она сказала, - правда.
   Она закусила губы, но слова все равно потоком лились из ее рта.
   - Тебе нужно следить за собой, - сказала Тенис. - Нужно мыть и  брить
ноги и, пардон, подмышки.  Следует  быть  более  привлекательной.  Я  не
красавица, но не сижу дома по выходным. Немного старания, и у  тебя  все
получится.
   - Я не знаю как!
   Кое-кто  из  парней  почувствовал  себя   неудобно,   зато   девчонки
наклонились вперед, не пропуская ни слова. Сейчас они все казались очень
хорошенькими.
   - Ну... - начала Тенис. Затем она остановилась  и  покачала  головой.
-Иди сюда и садись рядом.
   - Профессиональные секреты, - захихикал Пэт Фитцджеральд.
   Все захохотали. Ирма Бейтц прошла  вглубь  комнаты,  где  Тенис,  Энн
Лески и Сюзанн Брукс о чем-то совещались между собой. Сильвия и Грейс  о
чем-то разговаривали. Пиг Пэн ощупывал  их  взглядом.  Тед  Джонс  сидел
нахмурив  брови.  Джордж  Янек  что-то  выцарапывал  на  парте  и  курил
сигарету,  чем-то  смахивая  на  ужасно  занятого  плотника.   Остальные
наблюдали в окно за копами, которые  суетились  на  лужайке.  Я  заметил
среди них Дона Грейса, старину Тома Денвера и Джерри Кессерлинга.
   Внезапно зазвенел звонок, заставив всех подпрыгнуть. И  копов  в  том
числе. Парочка из них вытащила пистолеты.
   - Расписание звонков изменилось, - сказал Харман.
   Я посмотрел на часы. Было 9:50. В 9:05 я еще сидел у  окна,  наблюдая
за белкой. Сейчас белка уже скрылась, старина Том Денвер  последовал  ее
примеру. Миссис Андервуд перешла в мир иной. Обдумав все это,  я  решил,
что мое время настало.

Глава 22

   Когда мне было двенадцать лет, мама купила мне вельветовый костюм.  К
этому времени отец уже оставил все попытки заниматься моим  воспитанием,
и я полностью поступил в распоряжение мамочки. Купленный ею костюм  я  с
большой неохотой одевал в церковь  по  воскресеньям  и  на  еженедельные
чтения  Библии  по  четвергам,  дополняя  свой   вид   одним   из   трех
галстуков-бабочек. Ну кто же мог предположить, что  мама  заставит  меня
одеть костюм на день рождения Кэрол! Я перепробовал все. Я  убеждал  ее,
приводил все мыслимые доводы, заявлял, что вовсе никуда не  пойду.  Даже
прибегнул ко лжи: сказал, что вечеринка  отменяется,  потому  что  Кэрол
заболела ветрянкой. Но один звонок родителям Кэрол расставил все на свои
места. Ничто не помогало. Мама предоставляла мне достаточно свободы и не
слишком вмешивалась в мою жизнь, но уж если какая-нибудь идея  приходила
ей в голову, возражать было бесполезно. Оставалось смириться. До сих пор
вспоминаю один эпизод, очень ярко характеризующий ее  упорство.  Однажды
на рождество брат отца подарил ей  мозаику.  Мамочка  иногда  занималась
составлением мозаичных картинок, ее это развлекало, а отец  и  дядя  Том
находили это занятие самой идиотской на свете тратой времени. Поэтому, я
думаю, дядя не случайно прислал в подарок мозаику из  пятисот  кусочков,
которую в принципе невозможно было собрать.  Папа  хохотал  весь  вечер:
"Посмотрим, мать, как это  у  тебя  получится".  Он  всегда  называл  ее
"мать",  когда  стремился  как-нибудь  подколоть,  и  это   никогда   не
переставало раздражать ее. Мама тут же ушла  в  свою  спальню  (к  этому
времени спальни у них были раздельные),  два  дня  мы  ее  не  видели  и
вынуждены были  ужинать  чем  попало,  а  на  третий  нам  представилась
возможность   лицезреть    полностью    собранную    картину.    Мамочка
сфотографировала свою работу и послала снимок  дяде  Тому  в  Висконсин.
Затем разобрала мозаику и забросила ее на чердак, где она валяется и  по
сей день. Вообще-то моя мама очень мягкий человек, она хорошо образована
и не лишена чувства юмора. Но лучше не пытаться встать на ее пути, когда
она уже приняла решение.
   А сейчас  я  вынужден  был  ей  противоречить.  В  четвертый  раз  за
сегодняшний  день  я  принялся  перечислять  все  доводы  против   этого
кошмарного костюма, который  уже  был  на  меня  надет.  Галстук-бабочка
раздражал меня  до  невозможности.  Он  был  похож  на  розового  паука,
вцепившегося мне в шею. Пиджак жал под мышками. В довершение  всего  мне
пришлось одеть выходные туфли с квадратными носками. Отца не было  дома,
он вышел в город посидеть с друзьями, пропустить по рюмочке  чего-нибудь
крепкого. Но я догадываюсь, что он сказал бы о моем виде в тот момент. Я
чувствовал себя полным идиотом. - Послушай, мама...
   - Я не хочу больше ничего слушать, Чарли.
   Я разделял ее настроение и тоже был бы  рад  прекратить  затянувшуюся
дискуссию, но ведь это мне, а не ей,  придется  идти  в  таком  виде  на
вечеринку.
   - Я только хочу тебе сказать, мама,  что  никто  из  ребят  не  будет
сегодня в костюме. Я утром звонил Джо, и он сказал, что он  оденет...  -
Заткнись, -  лаконично  ответила  мама,  и  мне  пришлось  выполнить  ее
пожелание. - Заткнись, или ты никуда не пойдешь.
   Я понимал, что "никуда" означает нечто  большее,  чем  день  рождения
Кэрол. Что в это понятие наверняка включается кино, танцы и плавание  на
весь следующий месяц. Я вспомнил мозаику и со вздохом  решил  смириться.
Сопротивление было явно бесполезным. К тому же я был неравнодушен  в  то
время к Кэрол, и мне очень хотелось видеть ее сегодня.
   - О'кей, - быстро сказал я, - я иду.
   - И не думай, что ты можешь переспорить меня, Чарли Деккер, -  мрачно
произнесла мама, - веди себя пристойно. Твой  отец  еще  запросто  может
тебя отшлепать.
   - Уж это я знаю, - ответил я. - Он  и  сам  мне  напоминает  об  этом
слишком часто.
   - Чарли!
   - Все, ухожу. Пока, мамочка.
   - И смотри, веди себя прилично в гостях, - неслось мне в спину,  пока
я шел к двери, - не заляпай брюки мороженым! Не забудь сказать "спасибо"
после ужина! Поздоровайся с миссис Гренджер!
   Я молча остановился на пороге, выслушивая эти напутствия.
   - Будь джентльменом. О, Боже.
   - И не забудь, что можно начинать есть только после того, как  начнет
хозяйка.
   О, Боже милостивый.
   Я поспешил выскочить  за  дверь,  воспользовавшись  короткой  паузой.
Кажется, мамочка вспомнила еще что-то из правил хорошего тона, но я  уже
выбежал на улицу.
   Стоял ясный летний день, светило солнце, были каникулы, и все  вокруг
было   настолько   замечательно,   что   скверное   настроение    быстро
улетучивалось. И чем черт не шутит, возможно, Кэрол придет в голову идея
затащить меня в постель. А  я  не  буду  сопротивляться.  Возможно,  мое
личное  обаяние  будет  сильнее  отталкивающего  действия   вельветового
костюма. К тому же, если  Кэрол  нравится  Мирон  Флорен,  она  спокойно
воспримет и костюм.
   Тут мне встретился Джо и  на  мгновение  я  снова  почувствовал  себя
кретином. На нем были потрепанные белые джинсы "Левис"  и  футболка.  Он
осмотрел меня с ног до головы, и я вздрогнул.
   - Классный пиджак, - заметил Джо. - Ты похож на  того  парня  из  шоу
Лоренса Белча. Ну, тот, который с аккордеоном...
   - Мирон Флорен, - сообщил я и вздохнул с облегчением.
   Он предложил мне жвачку.  Это  была  пластинка  "Блэк  Джек".  Лучшей
жвачки невозможно и представить.  Я  перекатывал  ее  языком  во  рту  и
чувствовал, что настроение мое снова улучшается. Джо  все  же  был  моим
другом. Пожалуй, единственным. Он относился ко мне  очень  лояльно,  его
даже не отпугивали мои странные манеры. Например, у меня была  привычка,
увлекшись  какой-нибудь  неожиданной  мыслью,   ходить   взад-вперед   с
идиотской гримасой на лице, чего я, естественно, не замечал.  Разве  что
по  реакции  окружающих...  А  Джо  ко  всему  относился   спокойно.   Я
превосходил его во всем, что касается умственной деятельности,  зато  он
гораздо лучше меня умел заводить друзей и был вхож в любую  компанию.  У
меня с коммуникабельностью дела обстояли по хуже. Вы понимаете, что если
у ребенка коэффициент интеллекта выше, чем у всех его товарищей,  и  при
этом он не умеет даже играть в бейсбол, то едва ли  он  будет  принят  в
компанию сверстников. Избыток  серого  вещества  вызывает  у  окружающих
легкую неприязнь. Но Джо был исключением. И поскольку все ребята  любили
Джо, они были вынуждены терпеть и меня, как приложение к нему. Я не могу
сказать, чтобы я восхищался Джо, но какие-то теплые чувства  он  у  меня
вызывал.
   Так мы и шли, наслаждаясь погодой, обществом  друг  друга  и  жвачкой
"Блэк Джек", когда чья-то тяжелая рука легла мне на  плечо.  Я  едва  не
поперхнулся. Конечно, это был не кто иной, как Дикки Кейбл.
   Дикки  был  коренастый  малый  с  квадратными  плечами,  напоминавший
газонокосилку фирмы "Бриггз и Стрэттон". У него была квадратная  улыбка,
обнажавшая два ряда крепких белых зубов, похожих  на  зубья  косилки.  -
Послушай, да ты выглядишь гладеньким! - обратился ко мне Дикки, при этом
заговорщицки подмигивая Джо. - Гладеньким и блестящим, как кучка свежего
дерьма!
   И снова хлопнул меня по спине.  Я  сжался.  Все  это  мне  сильно  не
нравилось, а хуже всего  было  смутное  предчувствие,  что  сегодня  мне
предстоит крупное столкновение с этим типом. Решающая битва,  которую  я
должен выиграть, но едва ли у меня хватит на это сил.
   - Убери свои руки, о'кей? - сказал я. Но Дикки не отстал от  нас,  он
шел рядом до самого дома Кэрол. Мгновение, когда я переступал порог,  до
сих пор вспоминается мне как кошмарный сон. Никто не  был  так  выряжен,
как я. Посреди комнаты стояла именинница. Выглядела она прекрасно.
   Я остановился, любуясь Кэрол. Она была чертовски хороша.  Еще  совсем
девчонка, но легкий оттенок светского лоска уже  коснулся  ее.  Конечно,
она все еще была подвержена перепадам настроения и рыдала, запираясь  от
родителей в ванной, и все также любила "Битлз", но все это уже тщательно
скрывалось. Она уже начинала становиться дамой света. На вид ей было лет
шестнадцать, элегантное коричневое  платье  облегало  стройную  фигурку,
волосы были перехвачены  платком  цвета  ржавчины.  Она  рассказывала  о
чем-то стоявшим рядом ребятам, смеясь и жестикулируя.
   Дикки и Джо подошли, чтобы вручить подарки. Кэрол повернулась к  ним,
она улыбалась, кивала, благодарила... Господи, как она была прекрасна  в
тот момент!
   Я решил незаметно исчезнуть. Меньше всего мне сейчас хотелось,  чтобы
она увидела меня в этом шутовском наряде. И чтобы я  наблюдал,  как  она
мило беседует с Дикки, этим уродом, на мой взгляд, а для  нее  -  вполне
приемлемым собеседником. Я думал, что  смогу  тихо  смыться  прежде  чем
кто-нибудь заметит мое присутствие. В  кармане  был  доллар,  который  я
заработал вчера, выпалывая сорняки  в  саду  миссис  Каценц,  и  я  могу
отправиться в кино... Но прежде чем я взялся за дверную ручку, я  понял,
что отступать поздно. Меня заметила миссис Гренджер.
   Да, это был несчастливый день.  Стоит  сказать  пару  слов  о  миссис
Гренджер. Вообразите себе плиссированную  юбку  и  прозрачную  шифоновую
блузу поверх туши слона,  невообразимую  прическу,  напоминающую  смерч,
только  яркожелтого  цвета,  и  вы  получите  еще   далеко   не   полное
представление об этой фурии.
   - Чарли Деккер! - взвизгнула она, и широко раскинула руки, похожие на
огромные  хлебные  батоны,  надвигаясь  на  меня.   Она   казалась   мне
воплощенным кошмаром, всеми монстрами из фильмов ужасов в одном лице. Но
самое скверное было не это, а то, что все - абсолютно все  -  в  комнате
обернулись ко мне. Миссис Гренджер наградила  меня  влажным  поцелуем  в
щеку и воскликнула: - Ах, как ты прелестно выглядишь!
   Почему-то мне показалось, что сейчас она  добавит:  "Гладенький,  как
собачье дерьмо!", и я вздрогнул.
   Не буду утомлять вас подробным  пересказом  того,  что  творилось  на
протяжении  следующих  трех  часов.  Это  и  так   можно   себе   хорошо
представить. Периодически  рядом  со  мной  раздавался  гаденький  голос
Дикки:  "Ах,  как  ты  прелестно   выглядишь!",   а   еще   пара   ребят
поинтересовалась, кто, собственно, умер.
   Единственный человек, не оставивший меня в этой ситуации, был Джо. Но
и его присутствие слегка раздражало меня. Я  слышал,  как  он  советовал
народу оставить меня в покое,  и  это  было  неприятно.  Я  находился  в
положении деревенского дурачка.
   И только Кэрол, одна из всех, вовсе не уделила мне  внимания.  Просто
не заметила. Я не знал, что буду делать, если она подойдет  и  пригласит
меня на танец, и сильно переживал  по  этому  поводу.  А  когда  она  не
подошла, это затронуло меня еще сильнее. Нет, я вовсе  не  хотел  сейчас
танцевать, но такое пренебрежение ранило самолюбие.
   Я стоял, всеми покинутый, когда играла пластинка Битлз. И когда Бобби
Шерман пел в своей великолепной раскованной  манере.  Вечеринка  была  в
самом разгаре, а я был лишним на этом празднике.  Чем-то  вроде  мебели.
Мне казалось, что это будет продолжаться вечно. За окном будут идти  дни
и годы, постареют и умрут родители, обратятся в руины дома, а  я  так  и
буду стоять здесь у стенки, как идиот.  И  когда  остановится  время,  и
архангел Гавриил пролетит над нами со своей  трубой,  здесь  все  так  и
будет, как сейчас: я с кислой миной в  стороне,  танцующие  и  смеющиеся
одноклассники, громкая музыка и большой торт с надписью из мороженого "С
днем рожденья, Кэрол!" на столе. Кто-то предложил сыграть в "бутылочку".
Миссис  Гренджер  издавала  похабное  кудахтанье,  обозначавшее  у  нее,
видимо, смех: "Ах, нет, дети! Нет!"
   Кэрол предложила выйти во двор и поиграть там. Все  высыпали  наружу.
На секунду я оказался рядом с Кэрол, но она даже  не  посмотрела  в  мою
сторону. Я медленно вышел на крыльцо. Слышались звонкие голоса  и  смех,
иногда ктонибудь из ребят пробегал мимо. Рядом со мной на крыльце  стоял
Джо и наблюдал за происходящим, облокотившись о перила.
   - Зря она так, - задумчиво произнес он.
   -  Она  просто  очень  занята.  Много  гостей,  всем   надо   уделить
внимание... - Черт.
   Некоторое время мы постояли молча.  Кто-то  позвал  Джо,  но  тот  не
откликнулся.
   - А  посоветуй  своей  мамочке  завести  котенка  и  его  опекать,  -
предложил Джо.
   - В таком случае, лучше сразу двух, - ответил я.
   - Иди к нам, Джо!
   Теперь это была Кэрол. Она  успела  переодеться  в  довольно  простые
брюки, но и в них она смотрелась восхитительно. Джо взглянул на меня.  Я
понимал, что он чувствует ответственность за меня и не  хочет  оставлять
меня одного. И это мне не нравилось. Я догадывался, что такие  отношения
ни к чему хорошему не приводят, и рано  или  поздно  опекающий  начинает
тяготиться  твоим  обществом  и  ненавидеть  тебя,  себе   в   этом   не
признаваясь. В двенадцать лет я еще не  очень  ясно  осознавал  все  эти
вещи, но многое интуитивно чувствовал.
   - Иди, раз зовут, - сказал я ему.
   - А ты?
   - Я собрался домой.
   - А ты уверен, что не хочешь остаться?
   - Да. Ну, пока!
   Я пошел через лужайку к калитке, все же несколько  задетый  тем,  что
Джо не предложил пойти домой вместе. Тут меня заметил Дикки.
   - Ах, ты покидаешь нас, прелестный мальчик?
   Я, конечно, должен был бы  ответить  что-нибудь  нейтральное  и  идти
своей дорогой. Неожиданно для себя  я  довольно  резко  посоветовал  ему
заткнуться. Дикки тут же подскочил ко мне, будто только этого и ожидал.
   Отвратительная  квадратная   усмешка   расползлась   по   его   тупой
физиономии, и он произнес:
   - Что ты сказал, прелестный мальчик?
   Все это, весь сегодняшний день, вельветовый костюм, танцы,  идиотские
шутки, все так осточертело  мне,  что  я  уже  не  мог  сдерживаться.  Я
сорвался с тормозов. - Повторяю для недоумков,  я  попросил  заткнуться.
Дай мне пройти.
   Ребята, находившиеся неподалеку, молча наблюдали  эту  сцену.  Миссис
Гренджер в доме пела романс тонким фальшивым голосом.
   - Может, ты попробуешь сам меня заткнуть?
   Дикки почесал грязный затылок, глядя на меня насмешливо.
   Я толкнул его. Какая-то сила  вынудила  меня  начать  драку.  В  меня
словно бес вселился, и остановиться было невозможно. Я уже  не  управлял
своим поведением. Дикки сделал резкий выпад и ударил меня в плечо.  Рука
моя оказалась на мгновение парализована, боль пронзила ее  от  плеча  до
кончиков пальцев. Я никогда не владел приемами бокса, поэтому попробовал
сделать захват и швырнуть противника на траву. Он вцепился мне в  шею  и
притянул к себе, будто собирался меня поцеловать. У него  сильно  воняло
изо рта. Мы повалились на землю, и Дикки принялся молотить меня по спине
другой рукой, но это не возымело эффекта.  Он  был  сильнее,  но  я  был
обозлен до предела. Я ощущал себя, как минимум, карающим  ангелом.  И  с
таким увлечением предался своему занятию, словно избиение Дикки Кейбла и
было моей миссией на земле. Кроме того, я был сверху и собирался  там  и
оставаться.
   Но внезапно он выскользнул из-под меня - не пойму,  как  это  у  него
получилось - и тут же оказался в  более  выгодной  позиции.  Я  пробовал
освободиться, но усилия мои ни  к  чему  не  привели.  Своими  огромными
ручищами Дикки пригибал мою голову к земле, а сам  навалился  сверху.  Я
подумал: интересно, где сейчас Кэрол? Наблюдает ли она  эту  безобразную
сцену? Дикки увлеченно стучал меня головой о землю.  Я  чувствовал,  как
трещит по швам вельветовый пиджак, как одна за другой отлетают  от  него
все пуговицы... Дикки смеялся.  Из  глаз  моих  сыпались  искры,  голова
гудела, трава набилась в рот. Теперь я походил на газонокосилку.
   - Эй, прелестный мальчик, как ты теперь себя чувствуешь?
   У меня выступили слезы на глазах.
   - Ты  похож  на  денди!  -  весело  сообщил  Дикки,  сопровождая  это
заявление новым ударом.
   - Ты великолепен! - продолжал Дикки. Внезапно я почувствовал свободу.
Моего противника оттащил Джо.
   - Достаточно, кретин, ты не видишь, что пора прекратить? - кричал  он
на Дикки.
   Я медленно поднялся. В волосах у  меня  была  земля  и  травинки,  но
никаких видимых повреждений на голове не  было.  Ничего,  оправдывающего
слезы,  которые  продолжали  катиться  градом  по  щекам.   Я   не   мог
остановиться. Все смотрели на меня в эту минуту,  и  было  заметно,  что
меньше всего им хочется  сейчас  на  меня  смотреть.  В  воздухе  висело
неловкое молчание. Вид почти у всех был смущенный,  многие  оглядывались
по сторонам: не видел ли происходящее кто-нибудь из взрослых, не пора ли
смываться отсюда.
   Кэрол была среди них, и она  сделала  шаг  вперед,  будто  собиралась
подойти ко мне. Затем оглянулась, не последует кто ее  примеру,  но  все
словно замерли на своих местах, и Кэрол тоже остановилась,  молча  глядя
на меня. Дикки приглаживал  пятерней  волосы,  растрепавшиеся  во  время
драки. Миссис Гренджер прекратила петь романс. Она  стояла  на  крыльце,
разинув рот.
   Джо подошел и положил руку мне на плечо.
   - Пойдем отсюда, Чарли, - сказал он.
   Я хотел оттолкнуть его, но  вместо  этого  сам  повалился  на  землю:
голова кружилась настолько сильно, что я плохо держался на ногах.
   - Отстань от меня! - закричал я. Голос был хриплый и срывающийся, я с
трудом признал его своим. Брюки  были  перепачканы  травой.  На  пиджаке
осталась только одна пуговица, я стал собирать остальные. У меня  горели
уши.
   Дикки что-то напевал себе под  нос,  поправляя  рубашку.  По  крайней
мере, он вел себя естественно, не ломал комедию, и уже за это я мог  его
уважать. Миссис Гренджер очутилась рядом со мной.
   - Чарли! Чарли, дорогой...
   - Заткнитесь! - заорал я. Все плыло у меня перед  глазами.  Казалось,
что стоящие вокруг лица сливаются в сплошное кольцо, сжимающее мой мозг.
- Старая кошелка!
   Выкрикнув эти слова, я вскочил на ноги  и  побежал,  роняя  собранные
пуговицы. Я остановился только возле пустого дома на Виллоу-стрит. Там я
присел на ступеньки и подождал, пока прекратятся слезы. Под носом у меня
была грязь, я вытер ее рукавом. Мимо  проходил  бродячий  кот,  я  хотел
погладить его,  но  он  вырвался  и  убежал.  Я  прекрасно  понимал  его
настроение. Костюм был в ужасном состоянии, но это меня волновало меньше
всего. Не слишком беспокоило меня и то, что мама  наверняка  устроит  из
всего этого трагедию и позвонит родителям Дикки. Но  скверным  было  то,
что нужно будет говорить с отцом. Я уже представлял себе  его  спокойный
взгляд и вопрос: "Ну, а как выглядит твой противник?"
   И свою ложь.
   Я сидел почти час, думая о том, что сейчас выйду  на  трассу,  поймаю
машину и уеду к черту из этого города. И никогда сюда не вернусь.
   Но потом все же встал и пошел домой.

Глава 23

   За окнами не прекращалось  движение.  Все  новые  копы  подъезжали  к
зданию  школы.  Голубые  машины  военных,  белые  микроавтобусы  полиции
Левистона, черно-белые из Брунсвика и две из Обурна. Среди  всего  этого
столпотворения сновали какие-то чины полицейского департамента, негромко
перекрикиваясь между собой. Прибыли новые  репортеры.  Они  возились  со
своими микрофонами и камерами, стараясь  пристроиться  поудобнее,  чтобы
иметь лучший обзор. На дороге выставили знак "Проезд закрыт", как  будто
сложно было  придумать  чтонибудь  поинтереснее,  например:  "Осторожно!
Опасный сумасшедший". Дон Грейс и  старый  добрый  Том  что-то  пытались
доказать внушительных размеров болвану в полицейской форме. Дон выглядел
сильно раздраженным. Болван слушал их внимательно, но отрицательно качал
головой.  Похоже,  это  и  был  капитан  Франк   Филбрек   из   Главного
Полицейского Управления. Интересно, догадывается ли  он,  что  я  сейчас
держу его под прицелом... Кэрол Гренджер  прервала  молчание.  Голос  ее
дрожал, а на лице был легкий румянец  смущения.  Я  вовсе  не  для  того
рассказывал эту историю, чтобы кого-нибудь пристыдить.
   - Я была ребенком, Чарли.
   - Знаю, - я улыбнулся, - но ты была такой очаровательной и  вовсе  не
смотрелась как ребенок.
   - И мне нравился в то время Дикки Кейбл.
   - После всего этого?
   Она смутилась еще больше:
   - Да, даже сильнее. Я поехала с ним на пикник в  восьмом  классе.  Он
был таким... Ну, как бы это сказать... Таким решительным. Я была к  нему
благосклонна в тот день. Но это единственный раз,  когда  я  куда-нибудь
ездила с Дикки. Где он сейчас, понятия не имею.
   - Пласервилльское кладбище, - бесцветным голосом произнес Дик Кин.
   Мне стало не по себе. Примерно такое  же  ощущение,  как  если  бы  я
увидел призрак миссис Андервуд. Мысль о том, что Дикки мертв, вселяла  в
меня необъяснимый ужас. И я видел отражение своих чувств на лице Кэрол.
   "Он был таким решительным, я была к  нему  благосклонна",  -  сказала
она. Что могут значить эти слова из  уст  приличной  барышни  в  уездном
городке? Возможно, он обнял ее. Или  даже  поцеловал  в  губы.  Да,  Бог
хранил нас всех на  том  пикнике  в  восьмом  классе.  Дикки  был  таким
решительным...
   - Что с ним случилось? - спросил  Дон  Лорди.  Дик,  некоторое  время
помолчав, медленно произнес:
   - Авария. Как раз тогда, в прошлом  октябре,  он  получил  права.  Он
любил водить машину. Все время гонял как сумасшедший. Он не  знал  меры.
Наверное, хотел показать окружающим, какой он герой.  С  ним  невозможно
было садиться в машину. У него был "Понтиак"  1966  года,  и  Дикки  сам
выполнял все ремонтные работы. Он покрасил автомобиль в зеленый цвет,  а
на боковой дверце нарисовал пикового туза.
   - Да я видел эту машину, - сказал Мелвин. - Не знал, правда, что  это
Дикки, но действительно, он гнал как сумасшедший.
   - ...Сделал сам все  ремонтные  работы.  И  почти  никогда  не  ездил
медленнее, чем девяносто километров в час. Однажды  ночью  мы  ехали  по
Стэкпол-роуд, Дикки жал девяносто пять  километров  в  час,  и  тут  нас
занесло. Ты прав, Чарли. Этот парень выглядел более чем  странно,  когда
улыбался. Не знаю, можно ли это сравнить  с  газонокосилкой,  скорее,  у
меня  были  другие  ассоциации,  но  он  действительно  выглядел  слегка
безумным. Все время, пока он пытался удержать управление, он улыбался  в
этой своей странной манере. И бормотал себе под нос, не  переставая:  "Я
удержусь, я удержусь..." И тогда он действительно удержался. Я  попросил
его остановиться, вылез из машины и пошел домой на негнущихся ногах. Мне
было  очень  дурно.  А  пару  месяцев  спустя  он  попал  в  аварию   на
Лизбон-стрит. Ренди Милликен был с ним в тот день. Ренди остался жив,  и
он говорил, что они не были ни пьяные, ни накуренные.  Вина  здесь  была
полностью на водителе грузовика. И он месяца  три  провел  в  тюрьме.  А
Дикки мертв. Странно.
   Кэрол побледнела. Она выглядела так скверно, что я  боялся,  что  она
упадет в обморок. Чтобы как-нибудь ее отвлечь, я спросил:
   - А твоя мама сильно тогда на меня разозлилась?
   - Что? - Кэрол с непонимающим видом оглянулась по сторонам.
   - Я назвал ее тогда старой кошелкой.
   - Ах да, - Кэрол благодарно улыбнулась, поддерживая игру. - Она  была
очень зла. И говорила, что ты сам  виноват,  устроив  эту  потасовку.  -
Помнишь, наши мамы ходили вместе в тот клуб?
   - "Букс и Бридж"? Да, помню. По правде говоря,  Чарли,  я  твою  маму
знаю плохо. Я пару раз с ней здоровалась. И все время  слышала  рассказы
от своей мамочки о том, как потрясающе интеллигентна  миссис  Деккер,  и
что она говорит о какой-нибудь книге, и так далее, и  тому  подобное.  И
какой ты чудный, маленький джентльмен.
   - Гладенький, как собачье дерьмо, - мрачно согласился я. - Знаешь,  а
я привык слышать от мамочки дифирамбы в твой адрес.
   - Серьезно?
   - Да.
   Внезапно меня осенило. Как  же  я  раньше  не  догадался!  Право  же,
смешно. - Знаешь, Кэрол, я понял, что все  это  значило,  и  зачем  мама
вынуждала  меня  одевать  этот  идиотский  костюм.  Это  был  совместный
сценарий наших родителей под названием "Не правда ли, они  составили  бы
чудную пару". Мальчик  и  девочка  из  хороших  семей.  Ну  как,  Кэрол,
выходишь за  меня  замуж?  Кэрол  смотрела  на  меня  широко  раскрытыми
глазами:
   - Ты думаешь, они...
   - Ну конечно.
   Она улыбнулась,  а  затем  звонко  расхохоталась.  Конечно,  с  нашей

стороны это было слегка некорректно. Неуважение к смерти.  Если  честно,
миссис Андервуд не выходила у меня из головы. Ничего  удивительного:  ее
труп был у меня прямо под ногами.
   - Сюда идет этот тип, - сказал Билли Сойер.
   И действительно,  к  школьному  зданию  двигался  Франк  Филбрек.  Он
решительно шагал к дверям,  смотря  строго  вперед  и  не  оборачиваясь.
Наверное, репортеры сейчас снимают его со всех ракурсов, и Филбрек, зная
это, старается придать своему лицу героическое  выражение.  Он  зашел  в
дверь. Внизу послышались гулкие шаги,  словно  доносившиеся  из  другого
измерения. Но они были реальностью. Капитан Филбрек становился реальным,
войдя в здание. До меня внезапно дошло, что все, находящееся за  окнами,
было для меня чемто вроде телевизионного шоу. Они были выдумкой, а не я.
Похоже, остальные ребята ощущали то же самое. Это было  написано  на  их
лицах.
   Недолгая пауза.
   Звонок. Внутренняя связь.
   - Деккер?
   - Да, сэр, - ответил я.
   Он тяжело и громко дышал. Можно  было  слышать  хрипы  и  со  свистом
вырывающийся из легких воздух, словно где-то  рядом  огромный  загнанный
зверь отдыхал после неудачной охоты. Мне это сильно не нравилось.
   Точно также разговаривал по телефону мой папочка. Когда  в  ваше  ухо
врывается столько шума, через некоторое время начинает казаться, что  вы
ощущаете перегар и табачный дым, исходящий от собеседника. Это  отдавало
антисанитарией... И гомосексуализмом, не знаю, почему.
   - Ты поставил нас в неловкое положение, Деккер.
   - Я догадываюсь, сэр.
   - Нам не слишком нравится идея стрелять в тебя.
   - Мне тоже, сэр. Я не рекомендовал бы вам так поступать.
   Несколько  тяжелых  вздохов.  -  Выходи  отсюда,  и  давай  поговорим
спокойно. Какова твоя цена?
   - Цена? - переспросил я.
   Мне  показалось,  что  он  принимает  меня  за  какой-нибудь  предмет
интерьера, кресло,  например,  предлагаемое  выгодному  покупателю.  Моя
цена.
   Сперва это на мгновение показалось мне забавным. Затем я начал раздра
жаться.
   - За то, что ты дашь им возможность выйти. Что ты хочешь?  Думаю,  мы
сможем договориться. Ты же разумный человек.
   Сопение. Затем опять:
   - Но не заставляй нас идти на крайний шаг. Говори, что ты хочешь.
   - Вас, - ответил я.
   Дыхание на несколько мгновений прекратилось. Затем оно  возобновилось
с новой силой. Это действительно начинало действовать мне  на  нервы.  -
Объясни, о чем ты.
   - Конечно, сэр. Мы можем договориться. Это же Ваши слова.  Вы  хотите
со мной договориться?
   Нет ответа. Сопение.
   Филбрек часто  выступал  по  радио  на  тему  безопасности  дорожного
движения. Он призывал водителей соблюдать правила и быть внимательней на
дорогах. Очень трогательно.  И  то  же  самое  тяжелое  дыхание,  я  его
вспомнил. Выступая по радио или телевидению, он сопел и пыхтел как  бык,
собирающийся покрыть корову на фермерском дворе.
   - Что ты предлагаешь, Деккер?
   - Сперва скажите мне кое-что. Там, снаружи,  кому-нибудь  приходит  в
голову, что я могу из  интереса  посмотреть,  сколько  человек  я  смогу
пристрелить? Дон Грейс, например, придерживается такого мнения?
   - Дерьма кусок! - произнесла Сильвия, услышав фамилию  Грейс.  -  Кто
это сказал? - рявкнул Филбрек. Сильвия побледнела. - Я, кто  же  еще,  -
ответил я. - Знаете, сэр, у меня явные транссексуальные тенденции.
   Естественно, он не знает значения этого  длинного  слова  и  едва  ли
решится спросить.
   - Так как насчет моего вопроса?
   - Некоторые люди считают, что ты способен на все,  если  окончательно
слетишь с тормозов. Да, - произнес он весомо.
   Кто-то из ребят хихикнул. Но  не  слишком  громко,  Филбрек  едва  ли
услышал.
   - О'кей, тогда излагаю свои условия. Вы будете героем. Зайдите  сюда.
Без пистолета. Руки за головой. Я выпускаю всех до одного, а затем одним
выстрелом сношу Вам полголовы к такой-то матери. Вы согласны, сэр?
   Сопение. Затем:
   - Ты бы выбирал выражения, парень. Все же у тебя там девушки.
   Ирма Бейтц оглянулась по сторонам, будто ее кто-то окликнул.
   - Вот мои условия, - повторил я.
   - Нет, не пойдет.  Ты  пристрелишь  меня  и  не  подумаешь  выпускать
заложников. Несколько тяжелых вздохов. - Но я  сейчас  спущусь  к  тебе.
Может, до чего-нибудь договоримся. - Дело в том, - терпеливо объяснил я,
- что если через пятнадцать секунд я не увижу Вас выходящим  из  дверей,
все заложники один за другим  перейдут  в  лучший  из  миров.  Никто  из
присутствующих не выглядел испуганным такой перспективой.
   Сопение.
   - Твои шансы остаться в живых, Деккер, уменьшаются.
   - А знаешь, Франк, никто из нас не  выйдет  отсюда  живым.  Банальная
истина.
   - Так ты не станешь договариваться?
   - Нет.
   - Как хочешь.
   Голос Филбрека звучал достаточно безразлично.
   - Там с тобой находится мальчик по фамилии Джонс. Я хотел  бы  с  ним
поговорить.  Я  ничего  не  имел  против.  -  Подойди  сюда,  Тед.  Тебе
предоставляют такой шанс. Не упусти его, дитя мое. Тед подошел.
   - Я слушаю, сэр.
   Однако, черт возьми, эти слова у него неплохо получаются.
   - У Вас все в порядке, Джонс?
   - Да, сэр.
   - Что Вы можете сказать о намерениях Деккера?
   - Я полагаю, он готов на все, сэр.
   Тед глядел мне в глаза. Во взгляде его была дикая злость. Кэрол, явно
возмущенная, хотела что-то возразить, но промолчала.  -  Благодарю  Вас,
мистер Джонс.
   Тед выглядел вполне удовлетворенным.
   - Деккер?
   - Да, это снова я.
   Пыхтение, свисты.
   - Хотелось бы тебя увидеть.
   - Нет, это я предпочел бы увидеть Вас  выходящим  отсюда.  Пятнадцать
секунд. И еще, Филбрек...
   - Что?
   - У Вас есть одна дерьмовая привычка, Вы знаете? Я заметил это еще во
время всех Ваших дурацких выступлений по радио и ТВ.  Вы  дышите  в  уши
людям. Вы хрипите, как выброшенный на берег кит. Это скверная  привычка.
Вам стоило бы избавиться от нее.
   Филбрек посопел задумчиво.
   - Заткнись, парень, - наконец произнес он, и связь отключилась.
   Ровно через двенадцать секунд он  вышел  из  дверей  и  направился  к
полицейским  машинам,  стоявшим  на  лужайке.  Копы  устроили  небольшое
совещание. Филбрек что-то объяснял им, жестикулируя.
   Никто ничего не сказал. Пэт Фитцджеральд задумчиво грыз  ноготь.  Пиг
Пэн достал из кармана другой карандаш, точную копию первого, и уставился
на него. Сандра Кросс неотрывно  смотрела  на  меня.  Какая-то  странная
связь установилась сегодня между нами.
   - Что насчет секса? - неожиданно  произнесла  Кэрол.  Все  в  комнате
уставились на нее, и она покраснела.
   - Что ты имеешь в виду? - спросил я. Кэрол выглядела  смущенной.  Она
явно жалела о том, что раскрыла рот.
   - Я просто  хотела  сказать,  что  когда  кто-нибудь  начинает  вести
себя... Странно себя вести... Она запнулась, но тут ей на помощь  пришла
Сюзанн Брукс.
   - Все правильно, - заявила Сюзанн. - И вы все перестаньте ухмыляться.
Все думают, что секс - это грязно. Поэтому у нас не все  в  порядке.  Мы
этим озабочены.
   - Это именно то, что я хотела сказать,  -  кивнула  Кэрол.  -  И  ты,
Чарли... У тебя был какой-нибудь неприятный опыт?
   - Да нет, ничего особенного с  тех  пор,  как  я  переспал  со  своей
мамочкой, - спокойно произнес я.
   У Кэрол вытянулось лицо на мгновение, но  затем  она  поняла,  что  я
шучу.  Пиг  Пэн  горько  усмехнулся,  затем  опять  вернулся  к   своему
карандашу.
   - Нет, а действительно?
   - Хорошо, я расскажу тебе о своей сексуальной жизни,  но  сначала  ты
расскажешь о своей.
   - О... Кэрол выглядела удивленной, на сей раз приятно удивленной.
   Грейс Стэннор рассмеялась:
   - Почему бы и нет, Кэрол?
   Мне всегда казалось, что эти две девушки  друг  друга  недолюбливают,
теперь это было достаточно очевидно.
   - Интересно, - усмехнулся Корки. Кэрол ужасно покраснела.
   - Я жалею, что спросила.
   - Продолжайте, продолжайте, - произнес Дон Лорди.
   - Секреты... Тайны... - прошептал Майк Гэвин, сделав загадочное лицо.
- И побольше тайн... Все рассмеялись, хотя ничего особого он не сказал.
   - Ладно, хватит, это уже непорядочно, - заявила Сюзанн Брукс.
   - Ты права, - согласился я, - давай закончим.
   - Нет, что здесь такого. Я могу сказать,  это  несложно,  -  прервала
меня Кэрол.
   Настал мой черед удивляться. Все  выжидающе  смотрели  на  Кэрол.  Не
знаю,  что  они  ожидали  услышать?  Рассказ  о  восхитительной  ночи  с
пикантными  подробностями?  Нерезонно.   Полагаю,   они   будут   сильно
разочарованы.  Ничего  шокирующего  Кэрол  не   скажет.   Провинциальная
девственница,  свеженькая,  юная,  хорошенькая.  Однажды   она   покинет
Пласервилль, и  у  нее  начнется  настоящая  жизнь.  Некоторые  из  этих
барышень   меняются   уже   в   колледже.   Они   открывают   для   себя
экзистенционализм и начинают покуривать травку.  Иногда  они  так  и  не
расстаются с розовыми мечтами своего детства. Как правило, такие девушки
имеют постоянного друга, но позволяют себе не более, чем легкий флирт  с
ним. И нередко произносят фразу "А вот  этого  нельзя,  не  трогай  меня
здесь". Я достаточно хорошо знаком с этим  типом.  И  если  вы  ожидаете
чего-то необычного, то рискуете разочароваться. Порядочные  барышни  все
устроены на один манер. У них всегда все о'кей. По-моему, это скучно.
   У  Кэрол,  насколько  мне  известно,  действительно  был   постоянный
приятель, некий Бак Торн. Превосходное американское имя, не  правда  ли?
Он был центровым нападающим футбольной команды. Хорошо сложенный кретин.
У Кэрол  наверняка  не  было  проблем  с  тем,  чтобы  держать  его  под
контролем. Хорошенькие девочки, я думаю, могли бы даже тигров  укрощать.
К тому же, мне кажется, что самой возбуждающей вещью  в  мире  Бак  Торн
считал угловой в ворота.
   - Я девственница, - наконец произнесла Кэрол, отвлекая меня  от  моих
мыслей. Она скрестила ноги, словно хотела символически подтвердить  свое
высказывание. - И я не думаю, что это плохо. Быть  девственницей  -  это
как быть незаурядной.
   - Неужели? - в голосе Грейс Стэннор звучало сомнение.
   - Да, и к этому приходится прилагать усилия, - продолжала Кэрол. - Не
думайте, что это так просто.
   - Ты хочешь сказать, что Бак никогда... - начал было я.
   - Что ты, конечно, он хотел. Но с самого начала я недвусмысленно дала
ему понять... Нет, я не фригидна. И не пуританка. Это  просто...  -  Она
остановилась, подбирая нужное слово.
   - Ты боишься забеременеть, - предположил я.
   - Нет! - нетерпеливо воскликнула Кэрол. - Я все об этом знаю.
   Глядя  на  нее,  я  с  удивлением   обнаружил,   что   она   начинает
раздражаться. А в нашем возрасте трудно контролировать эмоции,  особенно
раздражение.
   - Я все это время не в облаках витала. Я все знаю о  контрацепции.  -
Хорошо, - кивнул я. - Но ты же понимаешь, Кэрол, что если барышня хранит
девственность, она знает, почему так поступает.
   - Я знаю!
   - Прекрасно.
   Ребята заинтересованно смотрели на Кэрол.
   - Потому что... Молчание. За окном слышались свистки полицейских.
   - Потому что... Она оглянулась по сторонам. Несколько девушек  быстро
опустили глаза. Интересно, подумал я,  а  сколько  всего  девственниц  в
нашей компании?
   - И вы все, - закричала Кэрол, - перестаньте на меня так смотреть!  Я
не просила на меня пялиться! Я не собираюсь  ничего  говорить!  Я  вовсе
этого не должна!
   Она злобно взглянула на меня.
   - Люди чего-то от тебя хотят. Всегда. Они  стремятся  подавить  тебя,
как сказал Пиг Пэн. Они хотели бы  опустить  тебя  до  своего  уровня  и
измазать грязью. Посмотри, что они делают с тобой, Чарли.
   По-моему, ничего особенного они до сих пор не сделали, но я  не  стал
возражать Кэрол. Она продолжала:
   - В прошлом году, незадолго до рождества, я гуляла по  Конгресс-стрит
в Портленде. Со мной  была  Донна  Тейлор.  Мы  покупали  рождественские
подарки. Я нашла чудный шарф для сестры, мы болтали, смеялись, все  было
очень мило. Было около четырех  часов,  начинало  темнеть,  шел  крупный
снег. Витрины магазинов горели разноцветными огнями, все  было  украшено
гирляндами, а по улице вдалеке шел  Санта  Клаус  с  мешком.  Он  звенел
колокольчиком. Я думала о том, как приду домой и выпью чашечку  горячего
шоколада. И настроение у меня было самое что ни на есть  рождественское.
А потом... Машина, проезжавшая мимо нас, притормозила  и  какой-то  тип,
бывший за рулем, высунулся в окошко и крикнул:
   "Эй, дырки!"
   Энн Лески подпрыгнула на месте. Это слово из уст Кэрол  действительно
прозвучало шокирующе.
   - Вот так, - подытожила Кэрол. - Тут же весь вечер был испорчен.  Все
разрушилось. Это как  если  бы  вы  собирались  съесть  яблоко,  спелое,
вкусное, а оно оказалось бы все изъедено внутри  червями.  "Эй,  дырки",
сказал он. Как будто ты уже не человек, а... Рот ее искривился.
   - Вот почему я говорю, что это значит  быть  незаурядной.  Они  хотят
сделать тебя вещью и набить твою голову всякой дрянью. Только  и  всего.
Сандра Кросс слушала этот  рассказ,  прикрыв  глаза,  будто  дремала.  -
Знаешь... - медленно произнесла она. - Знаешь, это  все  так  забавно...
Мне кажется... Я хотел подскочить к ней и сказать, чтобы она  немедленно
замолчала, чтобы она не принимала участие в этом гнусном  представлении.
Я хотел сделать это,  но  не  мог.  Понимаете,  не  мог.  Я  должен  был
продолжать игру по мной же установленным правилам.
   - Иногда я чувствую себя... Как бы это сказать... Опустошенной.
   Кэрол внимательно посмотрела на нее:
   - Ты действительно...
   - Да.
   Сандра задумчиво посмотрела на разбитые окна.
   -  Я...  Понимаете,  хочется  принимать  участие  в  жизни.  Увлечься
чемнибудь... Ну, политика, общественная жизнь... В  прошлом  семестре  я
была на студенческой  конференции...  Но  это  все  так  нереально,  так
далеко. Скучно все это. И нечем, решительно  нечем  заинтересоваться.  И
вот я позволила Теду сделать это со мной.
   Я смотрел на Теда. Лицо его абсолютно  ничего  не  выражало.  У  меня
потемнело в глазах, комок подступил к горлу.
   - Это было не слишком захватывающе, - продолжала Сандра. -  Не  знаю,
почему вокруг  этого  поднимают  столько  шуму.  Как  будто...  Тут  она
встретилась взглядом со мной, глаза ее расширились, но я едва замечал ее
сейчас. Зато я видел Теда, и очень ясно видел. В  навалившейся  на  меня
темноте его лицо выделялось светящимся пятном, словно окруженное сияющей
аурой.
   Я сжал пистолет и медленно начал поднимать  его.  Я  чувствовал,  что
какие-то силы толкают меня  на  этот  поступок,  чувствовал,  что  плохо
владею собой. Я застрелил бы его. Но они опередили меня.